Жирненький, тверденький, живенький, мертвенький

Жирненький, тверденький, живенький, мертвенький

- А я татуху сдел-ла!...

Когда Света наконец вернулась домой, Всеволод, ее счастливый отец, сразу все понял. Напряженный вечер, наполненный звонками многочисленным знакомым и леденящими мыслями о неосторожных водителях, стаях диких собак и всевозможных маньяках, подошел к развязке. И развязка, как обычно и бывает в таких историях, уютно и расслабляюще комична.

- Татуху сдел-ла я, - повторила умница-красавица шестнадцати лет от роду заплетающимся языком и с явным трудом сфокусировала взгляд на лицах родителей.

О, этот взгляд ни с чем не спутаешь. Его сразу узнает каждый, кому хоть когда-то по-настоящему было шестнадцать. Совершенно особый, виновато-наглый, он как бы говорит: "Давайте, ругайте меня, называйте бестолочью, запирайте в комнате. Я ни о чем не жалею и ничего не боюсь". Вероятно, это самая искренняя ложь, на которую только способны глаза человека. Ни один актер такую сыграть не сможет.

- Поздравляю, - ответил Всеволод, с неменьшим трудом подавляя смех. - Покажешь?

Несколько сбитая с толку дочь удивленно моргнула, но все же шатко развернулась спиной. Ирина, счастливая мать, миниатюрная женщина с крашеными в рыжий и тщательно завитыми волосами, не сдержалась и тихо прыснула в кулак. Нижнюю половину Светиной спины, неприкрытую дерзким топом, покрывал не слишком аккуратный рисунок - крылья бабочки, расписанные затейливым узором.

"Вот для чего придумали словосочетание "звенящая пошлость", - подумал Всеволод, но вслух сказал:

- А что, мне нравится. Правда, было бы мило с твоей стороны сперва посоветоваться с нами. Но об этом завтра.

- Кстати, кому-то завтра нужно в школу, - вставила Ирина, вновь обретя после краткосрочной потери дар речи. - Знаешь, который час?

- Н-нет? - робко предположила более безопасный ответ Света.

- Ты ведь в курсе, что на твоем телефоне есть часы? - спросил Всеволод со всей возможной серьезностью. - Ну да ладно. Завтра тебя ждет небольшая лекция об ответственности и здоровом образе жизни, а сейчас - бегом спать. Мне, между прочим, тоже завтра на работу.

Полчаса спустя трогательное чадо уже вовсю сопело в своей постели, а родители, как могли беззвучно, давились смехом в своей. У Всеволода даже разболелась голова, но выпив таблетку, он быстро уснул. Вскоре за ним в страну Морфея отправилась и Ирина, погасив ночник и лишив тем самым смысла жизни бившегося об него добрых два часа мотылька. Коттедж окутал ночной сумрак, мягкий и теплый, как любимый плед.

Единственным, что нарушало идиллию, был едва ощутимый запах жженых перьев. Но на такую ерунду и внимания обращать не стоит, правда ведь?

***

Следующий день у Всеволода не задался с самого утра. Он проснулся с тошнотой и усилившейся головной болью, будто сам налегал на спиртное прошлым вечером. Кроме того, время от времени на него накатывала странная тревога, каждый раз грозящая вот-вот перерасти в натуральную, хоть и беспредметную, панику. Никогда прежде он не испытывал подобных ощущений ни с того, ни с сего. Но на работу Всеволод все же решил пойти, посчитав, что от лежания дома ему станет только хуже.

День, как назло, тянулся так, словно вовсе не собирался заканчиваться. Клиенты в его сервисный центр валили валом - все как один улыбчивые и шумные, каждый норовил вытянуть его на диалог.

- Эх, жалко, что вы тут весь день сидите, - хохотнул, к примеру, молодой парнишка с запароленным наглухо планшетом. - Выйдите хоть на пару минут, подышать. Посмотрите, день-то какой - загляденье! Сегодня обязательно что-то хорошее случится...

"Что-то случится, - колоколом отозвалось в голове мастера. - Что-то случится, что-то случится, что-то..."

Пробормотав что-то вроде "з-звините", Всеволод скрылся за дверью "только для персонала" и почти бегом бросился в туалет. Там, на коленях перед не слишком чистым унитазом, его стошнило желудочным соком.

После этого он все же решил позвонить своему сменщику, Степанычу, и попросить о подмене. Он ожидал, что тот, как обычно, будет ворчать, или вовсе пошлет куда подальше. Но Степаныч внезапно согласился и через 20 минут уже прибыл, бодрый и веселый, как в свои лучшие годы, давно оставшиеся позади.

Дорога домой была сущим мучением. Голова болела все сильнее. Всеволод щурился, морща лицо от немилосердного солнечного света. Не помогал даже свежий воздух, а ведь именно ради него Всеволод переезжал летом на дачу с женой и дочерью, несмотря на протесты последней.

- Севушка, здравствуй!

Севушка скрипнул зубами - только разговоров с соседями ему не хватало для полного счастья. Впрочем, недовольство было мгновенно задавлено совестью.

- Здрасьте, Тамара Ивановна, - отозвался он, изобразив подобие улыбки.

- Рано ты сегодня. Погоди минутку, - старушка подмигнула ему и бодро зашаркала к своему маленькому и будто бы чуть покосившемуся домику. - Я тут это...я сейчас.

Тамара Ивановна жила здесь задолго до Всеволода и всегда была к нему добра. Особенно после того, как он по-соседски бесплатно починил ее старенький телевизор. Вот и теперь она вскоре вновь показалась из дверей дома с большущей кастрюлей в руках.

- Вот, Севушка. Пирожки с капустой да с картошкой. Бери и даже не спорь! Куда мне, старой, одной столько? Бери, не обижай уж.

- Спасибо, Тамара Ивановна, - сдался под напором Всеволод. - Поберегли бы себя, весь день, поди, у плиты проторчали.

- А чего меня беречь, - отмахнулась старушка, передав соседу кастрюлю. – Чай, не хрустальная. Да и чувствую себя прекрасно сегодня. Ты посмотри только, день какой хороший. В такие дни настоящие чудеса случаются, не то, что какие-то пирожки.

По спине Всеволода пробежала капля холодного пота. Пытаясь унять дрожь в руках, он что было сил вцепился в ручки кастрюли.

- С-спасибо, Тамара Львовна. Я п-пойду, пожалуй. Что-то мне нехорошо...

- Львовна? - удивленно переспросила старушка. - Иди, Севушка, иди. Заработался, бедненький...