Живые тени ваянг

Пролог

ЖИВЫЕ ТЕНИ ВАЯНГ[1]

Было это когда-то взаправду и, потому, в древней Книге описано, в Книге той, что зовут Козмография, той, глаголемой Козмография. А ведется в ней сказ о странствиях, землях дальних, за океанами, за равнинами, горными пиками, за лесами густыми, дремучими. Как плывут корабли величавые, паруса раздувают отчаянно, якорями цепляются сильными, острова открывают красивые.

Есть в ней сказ и про остров Макарийский, что возник как равнина круглая посреди океана грозного, и могучего, и безбрежного. Он один, этот остров Макарийский, близ блаженного рая раскинулся, на востоке, близ Бога Сварога[2] и его золоченого терема. Круглый год лепестки осыпаются и ложатся на землю звездами тех цветов, что растут на острове, аромат издавая благостный. А деревья от фруктов ломятся, самых сочных и – слаще сахара, и поют в том саду птицы райские, среди них – даже Феникс и Гамаюн.

С головою царевны прекрасныя, да глазами как небо – синими, да с власами блестящими, длинными, словно дни на чудесном острове, - вот такою была она, Гамаюн. Ну, а перья на крыльях лазоревы, а в ночи серебрятся и светятся, словно звезды на небе ясные, словно слезы невесты – чистые. С головою красавца царевича, только с клювом орлиным, с горбинкою, а с глазами как стрелы быстрые да из лука из богатырского, - вот таким этот Феникс был. Ну, а перья его окрашены красотой и червонным золотом, так блестят в темноте и светятся, как горит колесница Сварога.

А когда-то был Феникс птицею очень серою, неприметною, но поспорил, глупец, с воронами, что достигнет владений Сварога. И летел он стрелой отточенной в самый купол бездонного облака, не боясь подпалить свои крылышки, не боясь умереть в лаве огненной. А ведь вспыхнули серы пёрышки, да и стали они полыхать-гореть, синим пламенем, красным всполохом, черным пеплом на землю падая. И тогда рухнул Феникс вниз, а там птицы над ним потешаются:

- Вот упрямец, совет не послушал наш, а теперь будешь спать во сырой земле, света божьего не увидевши...

Словно молния, оземь луч упал, солнца луч, да по кучке пепельной, и взметнулся ввысь молодой орел – новый Феникс с златыми перьями. Там, где птицы над ним потешалися, не хотел оставаться он – гордым был, и тогда вот на остров Макарийский полетел, ближе к Богу Сварогу. И с тех пор почитал Феникс Сварога, по-сыновьи его проведывал.

Гамаюн же была вещей птицею, и пришла на свет раньше света она, раньше божьего, раньше белого, раньше всех людей, раньше всех легенд. А сейчас она может рассказать все предания, все подробности стран заморских – южных и северных, и звериного царства несметного. А служила она Богу Велесу[3], потому так любила летать на Русь, да с вестями на крыльях из Ирия, да Небесного[4] – всех славянских богов. А умела она и совет добрый дать, да и слово-пророчество вымолвить. Покружит над землею русскою, да и сядет вздохнуть на яблоню, ну, а песнь запоет – всем, кто слышит ее, всем предвещано счастье безмерное.

Вот сидит она раз на зеленых ветвях, чешет гребнем свои русы волосы, сладку песнь поет, прославляя богов, но особенно – Бога Велеса. Это он ведь привел в движение мир, сотворенный Родом[5] и Сварогом: после дня начиналися сумерки, за зимою всегда приходила весна, а за выдохом был обязательно вдох, за печалями шли только радости. Это коловращение шло посолонь[6], как идет колесница Сварога: начиная с востока, и только потом по дуге продвигаясь к западу.

Был же самым обычным символом, самым правильным, незатейливым, знак солнцеворота[7] – с лучами крест, с поворотами вправо и влево. Если верхний луч будет вправо смотреть, посолонь, значит, вышло движение, как от Тьмы черной к Свету, как от Нави через Явь в Правь[8], и как стрелки часов, подтверждающие коловращение. Если ж верхний луч будет влево смотреть, вспять пойдет – осолонь[9], движение, к черной Нави, туда, где живет Чернобог[10], где колдуют над книгами лишь седуны[11], и где правит сам дьявол в этом безвременье.

Вот сидит Гамаюн на дереве и поет сладку песнь о Велесе, о его законе движения, о его священном писании. Называется «Книга Велеса»[12], ну а в ней описал он славянскую жизнь, с стародавних времен, самых древних времен, описал, как учитель, как великий мудрец. Тут подкрался охотник к дереву, натянул тетиву упругую, и пустил бы стрелу он вострую да и в сердце той птицы волшебное. Глядь – в когтях ее что-то светится, там лежат письмена старинные, в коих сказано, что неправдою обойдешь белый свет – не воротишься, никогда не вернешься назад.

Лишь блеснула очами суровыми Гамаюн, эта птица священная, и сковал сон того охотника, и закрыл он от света глаза. И приснилось ему, что охотится он в чащобе лесной, глядь – там две сестры убегают от зверя лютого – разъяренного кабана. С ним сразился тогда охотник, показал свою храбрость пред девами, ну, а те благодарны спасителю:

- Чем, любезный, тебя наградить?

Говорит им тогда охотник:

- Я хочу свет увидеть белый, весь – от края до самого края, от начала и до конца!

А в ответ ему юная Правда:

- Белый свет – он такой необъятный, и опасно бывать на чужбине...

Ей перечит вторая сестра:

- Помогу я тебе, охотник, если будешь служить мне, Неправде, если станешь рабом послушным – ты увидишь весь белый свет.

- Да, согласен, - сказал охотник, - буду жить лишь всегда неправдой, буду лгать и грешить, а надо – и убить я готов людей...

Много лет пролетело... Охотник повидал все заморские страны и на остров Макарийский прибыл он на черных своих парусах. И гостил там желанным гостем, черпаком ел икру осетровую, да заморские фрукты – лопатой, ну, а пряники в мед макал. Ах, как любо ему там стало, так тепло в том раю блаженном, что решил он навек остаться, чтобы царским там жезлом махать! Птицы вещие добрыми были – Гамаюн и священный Феникс, не хотели ему перечить, но вмешался тут Сварог Бог. Прогремел он сердито с неба: