Жорж, Потопыч и другие

Этажный

Кирилл мрачно изучал очередное стихо, приговорённое к смерти. Папка «Для V», трепетно пополняемая его, Кирилла, шедеврами, за вечер была изрядно разорена и выглядела жалко.

Кирилл колебался, садистски поглаживал кнопку «Удалить», но нажимать не спешил.

Муська потёрлась тёплой спинкой о ногу хозяина, нервно мяукнула.

– Мусь, не ворчи, самому тошно. Обнять… сиять… Занять, принять. Унять. «Надоело тебя обожать!»

Кирилл внёс изменения, отправил файл в корзину и потёр воспалённые глаза. Пора зажечь свет. В сумерках он чуть не наступил на Муську, и только у стены запоздало замер: Мусек по дороге попалось две. Первая крутилась под ногами, вторая лежала в углу дивана. Кирилл оглянулся: никаких двух, одна, зарылась в подушки, только глаз сверкает настороженно.

Зато монитор теперь закрывала чья-то спина. В кресле сидел незнакомый парень и читал с экрана.

– Никита бы уже орал: «Прекратить это безобразие!» – парень хмыкнул и снова углубился в чтение.

– Н-никита?

– Пардон. Никита Сергеевич. Совсем историю страны не знаете. Он так на художников орал, и не будем повторять в приличном обществе. Очень не любил авангардистов. А это тоже к уничтожению? «В мире чувства нет светлее, чем моя любовь к тебе. С каждым днем люблю сильнее, благодарность шлю судьбе!» Мило.

Кирилл напрягся:

– Тебе какое дело?

Спохватившись, выглянул в прихожую: входная дверь закрыта, и на нижний замок тоже.

– Ну вот, сразу грубить… – парень с сожалением оторвался от стихов. – Да заперто всё, не суетись. Зря ты эту генеральную уборку затеял, подправил бы чуть-чуть…

– Ты кто?

– Живу я здесь.

– Что ты «здесь»? – Кирилл угрожающе двинулся к наглецу.

Тот миролюбиво поднял руки и перебрался на диван. Муська подёргивала ухом, но удирать не спешила.

Кириллу вдруг стало всё безразлично, навалила непривычная, подгибающая колени усталость. Он плюхнулся в кресло, закрыл глаза, снова открыл – незнакомец никуда не делся и уже по-хозяйски играл с предательницей Муськой. Одет он был немного странно: белая нейлоновая рубашка, какая-то совсем девчоночья, пёстрый галстук, остроносые туфли и разбивающие ретро-гармонию самопальные джинсы-варёнки.

Парень оставил в покое кошку, поправил светлые волосы, поднятые в кок, и представился:

– Можешь звать меня Жоржем.

– Кирилл, – машинально ответил Кирилл.

– Знаю. Но мне больше нравится Кира. Вообще-то меня тоже сначала звали Егором, а кому какое дело, правда?

Белобрысый больше был похож на Егора, чем на Жоржа, но Кирилла интересовало не имя, и он снова спросил:

– Ты кто?

– Я твой этажный.

Кирилл молчал. В прошлом году проводилось собрание жильцов, выбирали то ли председателя ТСЖ, то ли ещё кого, но не «этажного» точно. Кирилла на собрание хитростью затащила соседка-активистка с первого подъезда, но ему довольно скоро удалось сбежать. Выбрали тогда, кажется, активисткиного мужа - заслуженного пенсионера, но никак не этого… стилягу. Этажный! Нет у него на этаже таких соседей.

– Ну что ты смотришь? – гостю надоело сидеть в тишине. – Про домовых слышал? Духи это, хранители дома. Только какие в городских панельках домовые? Здесь положены этажные. А есть ещё лифтовые, и подъездные – эта должность повыше, но конкуренция, скажу тебе…

Кирилл поискал на столе телефон: надо вызвать скорую, или неотложку, не полицию же.

– Не надо неотложку, – Жорж сделал едва заметное движение подбородком, и экран новенького телефона безнадёжно погас. – Что ты им скажешь? Меня санитары не заметят, а вот тебя самого в дурку-то и заберут. Кира, да не переживай ты, ничего плохого не сделаю. Я ещё твоего деда знал. И папашу, но с папашей у нас как-то не очень задалось, хотя тоже, вроде, не воевали. Предприимчивым он был малым, ещё в школе, весь дом хлоркой провонял, когда штанишки десятками в день вываривал, – Жорж полюбовался своими джинсами. – Бизнес. Только душевности ему не хватало. Меня недолюбливал, но чуть-чуть, без фанатизма. Что поделать, дитя эпохи прорастающего капитализма. А твой дед – вот он классный чувак. Хочешь, расскажу? Когда меня после защиты диплома сюда определили, этот дом был совсем новеньким, и все на нашем курсе считали, что мне повезло. Вы сейчас нос воротите от хрущоб, а это был прорыв… Тебе не интересно?

Кирилл отчаянно пытался реанимировать телефон. Жалко было ужасно.

– Кира, оставь, заработает потом. Утром. Так вот, мы с твоим дедом любили оторваться под что-нибудь свеженькое на костях… Да ты не дёргайся, это такие пластинки на рентгеновских снимках…

Кирилл швырнул телефон на стол и повернулся к Жоржу.

– Слушай, что тебе от меня надо? И кошку мою не трогай. Этажный? Вот и живи на этаже. На площадке ещё три квартиры, между прочим.

Гость надулся:

– А я и живу. Только в двенадцатой нет никого, хозяева приезжают раз в год. Скука. Слева хату снимают гастрабайтеры, меня их национальная кухня уже до аллергии довела.

– Зато справа – чудесная старушка - божий одуванчик, – Кира подумал и вкрадчиво добавил: – Пироги у неё с черёмухой, и музыка старинная, как ты любишь.

– Ну ты даёшь! Совсем в музыке не смыслишь, а ещё поэт. Нет, со старушкой тоже не всё ладно: не взлюбила меня её собаченция. А это очень опасно для собаченции – не ладить с домовыми, сдохнуть даже может. А мне бабульку жалко, вдруг не переживёт, если что? Бабка добрая, пироги опять же… Мне на этаже порядок нужен, тогда, может, быстрее в подъездные переведут. Поверь, очень-очень надо. Кстати, о пирогах. Ты Муське какое молоко покупаешь?