Жрец, который не верит

Жрец, который не верит

5 день моего конца

Все люди во что-то верят. И я верю в своего БОГА. Люди нашего мира, мира сильнейших, поклоняются ему. А я проводник между ними и нашим БОГОМ. Я жрец!

Я стою на коленях, бормочу молитву, руки мои сложены в замок. Нигде ничего не слышно, кроме моего шепота. Я открываю глаза, не прерывая молитвы, и смотрю на алтарь. Через минуту я замолкаю, однако не двигаюсь с места.

Передо мной алтарь. По сути, это большая металлическая коробка, покрытая черной материей, вокруг выстроились свечи, совершенно разного размера. Так случилось потому что, когда догорала одна свеча ее заменяли тут же новой, не заботясь о ровных рядках, со временем разница в размерах увеличилась. Свечи изготавливались специально под заказ для церкви высотой примерно метр с запахом лаванды и черного цвета. Черный цвет — цвет идеала. Здесь все в черном цвете: стены выкрашены в черный, большие окна поклеены матовой пленкой, пол выложен черной плиткой, а скамьи покрыты черным лаком. Единственное освещение —это свечи. Само здание представляло собой не привычный современным людям небоскреб, а низкое здание в виде буквы “П”.

В центральной части оно не делится на этажи, и здесь только молятся и проводят службы, в боковых частях же комнаты служителей, подсобные помещения, хранилище. Именно туда я собираюсь идти.

— Архиепископ!

Я поворачиваюсь не сразу, а пытаюсь понять, кому принадлежит голос, но из-за головной боли ничего не выходит. Я поворачиваюсь и вижу юношу в белой мантии– ученика. Он поднимает руки вверх, сгибая в логтях, широкие рукава скатываются, обнажая светлые руки, редко контактирующие с солнечным светом.

— Что случилось?

Юноша взволнован, глаза блестят, он открывает рот, потом опять закрывает.

— К сожалению, несмотря на мой статус, я страдаю недостатком терпения, особенно к глупым ученикам. Поэтому рассказывай быстрее, - на самом деле я очень спокоен и терпелив, но этим детям стоит учиться правильно изъясняться и сохранять хладнокровие.

— 5 минут назад скончалась смотрительница.

—Иди к себе в комнату и успокойся. Я понимаю, что у вас были близкие отношения, но не стоит так реагировать. Тебе придется часто сталкиваться со смертью. Советую прочитать молитву за живых.

Юноша уходит стремительнольй постопью в правое крыло, я же следую за ним. Я прохожу мимо алтаря, придерживаю правую дверь. Она достаточно тяжелая, отворяется без скрипа, поскольку петли постоянно смазываются. Я поднимаюсь через ступеньку. У нас нет такой техники, как лифт или эскалатор — только три этажа все-таки, но от эскалатора я бы не отказался, потому что я устал подскальзываться на этой чертовой плитке, понимаясь, по обыкновению, чуть ли не бегом. Не могу я ходить медленно!

Я иду по темному коридору из таких же дверей, как и предыдущая, только чуть полегче. Здесь нет ничего примечательного — мы служители, полные аскеты, а все наши комнаты похожи больше, чем близнецы. Я вижу нужный номер двери — 33, резко дергую ручку, чуть не постучавшись по привычке.

Передо мною, в этой серой комнатке, две особы. Возле кровати сидит девушка лет пятнадцати в белой мантии, она смотрит на меня большими глазами. Но в отличие от своего сверстника она спокойна. Девушка кланяет головой в знак уважения мне.

— Как давно ты сидишь с ней?

— Около часа, - голос ее полон загадочной грусти.

— Тебе пора, дитя. Позови служащего из покоев на втором этаже в комнате 53.

Девушка встает, отпускает руку старухи и снова мне кланяется. Она тихо закрывает за собой дверь, да и шагов потом ее не слышно.

Я возвышаюсь над кроватью, вглядываюсь в лицо старухи. Смерть ее облагородила и сделала даже немного красивее. Морщины слегка разгладились, веки спрятали жидко-голубые маленькие глаза, плотоно сжатые губы расслабились, смуглая кожа побледнела, а болезненный румянец сошел, крупные поры кожи, казалось уменьшились. От ее противного характера страдали все, включая ее саму: до жути ворчливая. Но со временем, когда ты ее знаешь долго, она словно смягчается. Может, поэтому ученики столь сильно тронуты ее невнезапной смертью. Смотрительница умерала уже как месяц, каждое утро начиналось с того, что она ворчала о том, как ее все довели, и скоро она отойдет в воды вечности.

Я долго стояю, хотя служащий еще не пришел, я понимаю, что прошло около двадцати минут. О чем я думаю? Я уже должен был прочитать молитву над счастливицей. Мы считаем в нашем мире сильнейших, что, когда человек умирает, его тело попадает в воды вечности, где он обретает идеал.

Я становлюсь на колени, тут дверь открывается и появляется служащий.

-О, прошу меня простить. Я рассчитывал, что вы уже закончили.

-Только что, - лгу зачем-то я.

Что-то странное последние дни со мной. Мне становится тревожно, и я не знаю, что сказать этому молодому человеку. Его мантия красная, а значит, он уже отслужил нашему БОГУ больше 5 лет.

– Я оставлю вас с ней.

– Благодарю вас, архиепископ, - он немного поклонился головой в знак уважения мне.

Я, постояв ещё буквально несколько мгновений, выхожу. Я не спешу, мне хочется выйти на улицу, но я должен позвонить начальству. Моя комната находится в 5 дверях от смотрительницы.

Я достаю ключ из кармана голубой мантии– до идеала мне ещё далеко. Открываю дверь. Комната вся серая, потому что мы далеки от идеала, мы всего лишь люди. Серый ламинат, серые обои, удобная кровать, застеленная серым бельём, серые стол и два стула, серый шкафчик, свечи здесь тоже серые. Только зеркало не серое. И никакого искусственного интеллекта, который мог бы помешать нам созерцать. А что же мы должны созерцать? Я смотрю в зеркало и вижу задумчивого мужчину.

Мне сорок шесть лет и я служу уже тридцать лет, но странные вопросы появились лишь недавно. Я теряю аппетит, и мои от природы острые скулы выделились лишь больше.

Почему я отчитываюсь не БОГУ, а управлению жрецов?