Злой Пёс

Пролог: мертвые крылья

Господь создал людей равными.

Полковник Кольт дал некоторым преимущество.

Генерал-лейтенант Калашников опять уравнял шансы.

Безымянный дежурный ракетной шахты уничтожил все одним нажатием кнопки.

Грязный оставшийся снег почти сошел. Растекался ноздреватыми черно-серыми комками, оставшимися от апрельских сугробов. Жирная вязкая жижа под ногами чавкала и старалась оторвать подошвы. Кто-то, шедший тут недавно, уже попался, оставив оскалившуюся гвоздями желтую подметку. Лил дождь.

Мертвый город целился пустыми проемами окон, наваливался свинцовым безразличием. Ветер, воющий между высоток, пел непонятное и заставляющее останавливаться все чаще и чаще, спотыкаться, падать на колени прямо в засасывающее вязкое месиво.

Проводник не прогадал с выходом, рассчитав время и день. Вернее, ночь. Весенняя буря обрушилась неожиданно для всех, кроме него. Люди шептались за спиной, выбираясь наружу и топая в кромешной тьме, связанные в длинную цепочку. Шептались про нечистую кровь, про биологическое заражение на Ташкентской, где жил проводник, про…

Люди всегда шепчутся о ком-то или о чем-то, непонятном и пугающем. Проводник, высокий, в длинном кожаном плаще, лишь поводил глубоким капюшоном, прячущем лицо. Хобота противогаза или намордника респиратора у него никто не видел. Зато тот знал свое дело как собственные… шесть пальцев правой руки.

Ни одна тварь не попалась ночью, когда он безжалостно гнал беглецов, подгоняя порой даже зуботычинами. Никто не показался на мертвых улицах и в едва занявшемся рассвете, превратившем черное в серое. Блестящий от воды плащ мелькал по сторонам, пропадал, находился, вел за собой, вперед и вперед, быстрее, еще быстрее…

Люди шли. Двадцать человек, шесть семей с пятью детьми. Беглецы, решившие выбраться из ада, царившего не только под землей, нет. Из преисподней, захватывающей сознание выживших все больше и больше. Ноги сами несли подальше от бездны, сочащейся всеми оттенками алого, грозящей вот-вот захлестнуть всех, живших под несчастным городом на берегу реки.

Останавливались два раза. Проверить комплекты защиты, сменить фильтры, перемотать, если нужно, портянки. Некоторые так и тянулись к подсумкам с пайком, но замирали, заметив проводника, повернувшегося черным провалом капюшона. Тот дал слова доставить к Красному Яру двадцать живых людей. И явно собирался сдержать обещание, наплевав на чей-то голод.

От светлой громады «Союза», смотрящей в небо у Российской и до Аэрокосмического, прячась в старенькой бензозаправке напротив. Оттуда, прямо, прижимаясь к Ботаническому саду и его живой лохматой гриве, к остаткам телецентра, гудящего обломками своих вышек на высоте.

Ночь и утро перетекли друг в друга совершенно незаметно. Вот-вот, где-то там, на востоке, светлела полоска, раскрашивая тьму в полутень и…

Серое заливало собой все вокруг. Когда-то бело-голубые высотки с левой стороны, тянувшиеся от булочно-кондитерского комбината и до самой больницы Калинина. Выгнутую арку у входа в Ипподром и так и не выросший храм рядом. Всю длинную змею Московского шоссе, растрескавшейся лентой лежащего прямо под ногами и ведущего в свободе… или тому, что им хотелось увидеть в конце пути. За что заплатили проводнику, не-чистому с проклятой Пятнашки, стоимостью двух из четырех «семьдесят четвертых», дождавшихся своего часа в тайнике группы. Самому проводнику заплатили аванс цинком пятерки, распихав полтора оставшихся по карманам и рюкзакам. Основная плата, семнадцатилетняя рыжая красотка, оставшаяся прошлой зимой сиротой, шла в середине группы, прикрываемая сразу двумя мужчинами.

Серое вокруг клубилось туманом, сменившим дождь и шквал. Липкая непроглядная паутина перекатывалась, пряча ноги, остовы машин, одинокого рейсового автобуса-великана, почему-то с четко видимой табличкой за лобовым стеклом.

Бугуруслан-Самара.

Одна из женщин, остановившись, всхлипнула, застыв на месте, задергала трясущимися плечами, смешно подергивая фильтром противогаза. Стояла, замерев, и смотрела-смотрела на черные буквы, такие мирные и такие старые.

Проводник, толкнув ее в плечо, кивнул вперед, на мертвые крылья ИЛа, все также задорно глядящего в низкое свинцовое небо пропеллером. Четверть века, пробежавшая, пролетевшаяих, проползшая с Войны, не смогла справиться с этим чудом.

Зеленый сверху. Голубой снизу. С алыми звездами на крыльях. Штурмовик, «Черная смерть», легенда, рождавшаяся в цехах Безымянки, стоял на посту, смотря на настоящих людей погибшего города, в первый раз за протекшие годы оказавшихся рядом с ним.

Туман, захвативший огромный перекресток Московского шоссе и проспекта Кирова вдруг зарычал. Сразу с трех сторон. С боков и прямо перед ними. И, откликнувшись, чуть позже пришел ответный рокот из-за спин группы.

- Ты сволочь… - старший, обернувшись к проводнику, поднял АК.

В тумане свистнуло, тут же, плотно чпокнув, его пробило длинной зазубренной стрелой. Свистнуло, еще, опять... одна, вторая... старший, захрипев, пропал в тумане, захлебываясь в булькаюшем кровью кашле.

Туман снова зарычал двигателями, окрасился желтыми злыми глазами противотуманок. Туман, испугавшись стали, крови и накатывающей злобы, отступал, выпустив наружу ребристо-хищную морду бронированного гантрака.

Огромный КрАЗ, с треугольником тарана, прикрывающим вытянутую морду, черепами, идущими по верхней части капота, выкатился первым. Встал, щуря черные проемы защитных экранов на стеклах. На высоких трубах, наваренных за кабиной, торчали остроклювые костяные головы крыложоров, свистели ветром огромные маховые, иссиня-черные, перья, вырезанные из крыльев.