Змеиная тропа

Змеиная тропа

А в августе Соня принесла домой ужа. Крохотная змейка лежала смирно на ее руках – только круглые пуговки-глаза поблескивали. Серую шейку обвивало желтое ожерелье, а на голове выделялось пятнышко белого цвета.
 — Это Улза. — Серьезная девочка подняла к маминому лицу змею. 
 Женщина, которая протирала полотенцем посуду, от неожиданности и омерзения вскрикнула. Упавшая тарелка разлетелась осколками.
 — Господи!.. Выбрось это чудище! 
 Соня прижала к себе змейку и погладила сухую прохладную чешую. Ее лицо не изменило выражения: требовательно и серьезно она смотрела на маму, пока та не успокоилась. 
 — Ну где ты ее нашла? — Полотенце легло на стол. — Вдруг она ядовитая?
 Девочка ответила:
 — На берегу; она не укусит. Она принцесса, и ей надо помочь.

 Вечером, когда яростное солнце сменил томный ветер, на веранде зажегся свет и скрипящие ступени возвестили о приходе отца. 
 Мошки жужжали и бились о стеклянный абажур; в вазочке с вареньем тонул комар. Соня достала его ложечкой, положила на салфетку и раздавила рукой. Испачканный палец она облизнула.
 — Соня, — дрожащим голосом – гнев? страх? – сказала мама, – не смей так больше делать.
 — Хорошо.
  Застучали ложки. Соня нагнулась и подняла змейку, которая свилась в кольцо на ее коленях.
 — Это уже чересчур... Скажи ей!
 Отец поднял голову. В глазах, обведенных темными кругами, жила усталость. Он недавно вернулся с работы, хотел поесть и отдохнуть, а не разбираться в ссорах жены и дочери.
 — Соня, не расстраивай маму. Пожалуйста.
 Невысокая даже для своих семи лет фигурка выскользнула из-за стола и спустилась вниз, в стрекочущую сверчками темноту.
 — Господи, никаких сил не хватает, — исступленно зашептала женщина. — Каждый день – новый фокус. Я скоро чокнусь!.. Знаешь, что она сегодня учудила? — Она придвинулась к нему вплотную, дыхнула в лицо жаркой обидой. Он зачерпнул еще супа. — Змею притащила! Змею... Я же их так боюсь, Володечка... Ну сделай ты хоть что-нибудь...
 Мужчина передернул плечами. Плачущая жена ничего не заметила.

 Соню укладывать было легко: она засыпала быстро и спокойно, но даже во сне с ее лица не сходило взрослое, серьезное выражение.
 Отец присел на низенький диван, вытянул ноги, уложив их на большого игрушечного медведя. Соня следила за папой темными глазами; на подушке рядом с ней лежал ужик.
 — Не надо так делать, хорошо? — дождавшись кивка, отец продолжил: — Мама хочет тебе только лучшего. Ты же одна у нее. У нас. Так что завтра отнеси ужа туда, где его нашла.
 — Это Улза, — сказала Соня. Подумала и добавила: — Она потерялась. 
 Легкое одеяло укрыло ее плечи. Осторожно, но без страха отец тронул змейку.
 — Она не любит людей. Говорит, что они не могут понять ее величия, — заметила Соня. — Ее папа – король, и он наградит любого, кто отведет ее домой.
 — Вот и хорошо. Может подарит тебе что, а? — отец попытался улыбнуться.
 Соня не ответила. Она закрыла глаза и задышала ровно, тихо, словно сразу же уснула.

 Утром она ушла со змейкой, прихватив яблоко в дорогу. Мама, скрывающая облегчение от ее отсутствия даже от себя, вздохнула и помахала ей вслед, а потом заперла калитку и вернулась в дом. Она и не думала беспокоиться – чего бы вдруг? В сонном городке, вытянувшемся вдоль реки, никогда ничего не случалось. Соня же, несмотря на все свои странности, ребенком была сообразительным, плавать умела, окрестности знала.
 Только вечером она так и не вернулась. 
 Встревоженные родители ночью подняли соседей, вызвали милицию. Утром берег прочесали едва ли не на коленях. В пещеры, тянущиеся под городом сотни лет, отправились на второй день. Ни следа не нашлось.
 Со временем все поутихло: собственные заботы и дела закружили сочувствующих, боль унялась – утешение родители обрели в сыне, родившемся через год после пропажи сестры. На кладбище поставили скромную плиту. Сначала мама наведывалась туда каждую неделю, затем раз в месяц, а потом свела всё к единственному приходу в день рождения.
 Жизнь продолжалась, не заметив потери одной-единственной девочки.

 — Мам, там стучат! 
 Женщина оторвалась от ряда банок, набитых овощами, залитых пахучим маринадом, и отерла вспотевший лоб. Сын – поздний, любимый, выстраданный – посмотрел на неё в ожидании ответа. Он был высоким ребенком: в десять лет почти сравнялся с отцом.
 — Я открою, беги читать.
 Вытирая руки о фартук, она перебирала тех, кто мог заявиться в неурочный час. Соседки-подруги и сами сейчас на кухнях вкалывали, счетчики на той неделе проверяли, почта вроде не скоро ещё пришлет извещение.
 За забором, отвернувшись от дома, стояла девушка. Длинная коса, прямая спина. Одета в какие-то тряпки старушечьи – женщина смотрела на выцветшие голубые цветочки, отказываясь принимать и понимать то, что сразу увидело сердце.
 — Да?
 Она до последнего боялась обознаться: просто девушка собирает подписи или продает что-то ненужное. Но с незнакомого лица на нее строго и серьезно смотрели глаза Сони.

 Допросить ее не удалось: она упорно молчала. Улыбалась, кивала в ответ, но ни словечка не сказала. Врачи твердили в один голос, что с ней все хорошо, она здорова. Никаких признаков жестокого обращения, никаких запущенных болезней. Мать гнала от себя видения сырых подвалов и жестоких насильников, а отец просто радовался.
 Он ходил с Соней и Саней за руки, сияя улыбкой – показывал дочери, как переменился город, рассказывал сыну, как они раньше жили.
 К осени все наладилось: к ним перестал приходить следователь, не оставлявший надежду разговорить свидетельницу, сплетни городские нашли новый объект – тишь да гладь. Соня сидела дома, послушно исполняя любые просьбы, помогала матери. Только та, натыкаясь на серьезный взгляд, нет-нет да и вздрагивала. Чудилось ей что-то неясное, смутное. Словно в глубине темных глаз скрывался кто-то иной, а не ее потерянная дочь, кто-то чужой и страшный.