Знак судьбы

Знак судьбы: роковое колесо

ЗНАК СУДЬБЫ

«Судьба играет человеком, она изменчива всегда,

То вознесет его высоко, то бросит в бездну без стыда…»

из песни

Тихо постукивали рельсы. Морьен уснула на моем плече, безмерно уставшая после всего пережитого за несколько последних часов. Теперь сумасшествие, наконец, закончилось. Но цена… какой невероятно жестокой ценой?.. Этот вопрос не давал мне покоя.

В загородном доме Таунсенда, что близ Луисвилла и находится к северу, возле границы штата Индианы, только что погибло более сорока человек. И в их числе мой старый приятель, Джек Саймор. Он умер на моих глазах, как и большинство моих бывших школьных знакомых. И на глазах этой прекрасной девушки. Ей пришлось, наверное, тяжелее всех. Но она вынесла. Мы единственные, кто остались в живых (насколько я могу знать). Мы полюбили друг друга. Опасность соединила нас, наши сердца, невидимой крепкой цепочкой. Эта искорка любви, словно божий дар в награду за то, что случилось. Но она не может искупить всей пролитой крови. Зачем, в угоду какому безумному существу были принесены в жертву эти люди? Я хорошо знал многих из них. Они были моими одноклассниками…

Я оглянулся. В полутьме вагона стояла тишина, нарушаемая лишь чьим-то мерным похрапыванием. Я не знал, сколько сейчас времени, но предполагал, что близилось к полуночи. В Луисвилль мы должны были прибыть ранним утром, еще до рассвета. Слева от нас спала пожилая женщина, а на ее коленях тихо приткнулся мальчишка лет девяти. Дай бог, чтоб ему никогда не пришлось увидеть того, что видели сегодня мы с Морьен. Никогда.

Мы успели на поезд в самый последний момент. Это спасло наши жизни…. Вагон уже тронулся, когда мы, истерзанные и запыхавшиеся, добежали к нему. Я вскочил на подножку еще каким-то чудом открытой двери (обычно они автоматически закрываются, когда поезд стартует; видно, что-то не сработало) и протянул руку Морьен. Она ухватилась за нее и подпрыгнула, другой рукой схватив поручень. Она поскользнулась, и на какую-то дикую долю секунды я подумал, что могу потерять ее сейчас, когда все закончилось, что она может упасть в открывающееся внизу пространство. Отчаянно закричав, я изо всех сил потянул ее за запястье, на себя, и буквально втянул в вагон. Поезд набирал ход. Двери нехотя задвинулись, подведя черту под этим длящимся кошмаром. Затем мы обнялись, а Морьен заплакала. Это были слезы облегчения. Нам не нужно было объяснений. Мы любили друг друга. Наше объятие было долгим.

Затем мы прошли в вагон и сели на одну из передних длинных скамеек, обтянутых мягкой кожей, справа, у окна. Людей в вагоне было немного. Некоторые покосились на нас (мы были в оборванной одежде, а на мне виднелись пятна крови), но никто ничего не сказал. Кому было какое дело? Нас с Морьен это вполне устраивало. Нам вполне хватало сейчас друг друга. «Тебе нужно немного отдохнуть, пока мы доедем,» – сказал я, нежно обнимая мою спутницу. «Хорошо,» – тихо сказала Морьен и, поцеловав меня в нос, склонила голову на мое плечо. Она очень сильно устала, ее лицо было бледным, но милым и близким. Люди, понимаете ли вы, какое счастье — любовь? Взаимное светлое чувство…

… Я тихонько освободил плечо и бережно уложил Морьен на кожаное покрытие, поудобнее. Она пошевелилась, но не проснулась. Ее губы сделали легкое движение. Не в силах сдержаться, я поцеловал их. Затем, стараясь не шуметь, я поднялся и вышел в тамбур. Тишина. Только похрапывание. Похоже, я был единственным бодрствующим в этом вагоне. Я посмотрел в стеклянное окошко. Передо мной мелькали силуэты ночи. Какие-то домишки, огоньки, скопления кустов и деревьев. Умиротворяющая картина. Но моя голова думала о другом. Я видел искривленные в агонии лица людей, они кричали… обезображенные тела, залитые кровью… огненные вспышки… Зачем все это? ЗАЧЕМ?

У меня не было ответа. Я снова стал вспоминать, как начался этот кошмар. Казалось, уже очень и очень давно…

…Меня зовут Андреас Купер. Я работаю журналистом в «Луисвилль ньюс», ежедневном издании, где, скажу вам по секрету, большую часть материалов составляет полнейшая чепуха и белиберда, но где за эту чепуху очень прилично платят. Мне 23, и многие сулят мне хорошее будущее. Дай бог, чтобы это действительно было так, хотя… хотя сейчас мне не хочется даже думать о будущем. Я живу у матери в уютном частном домике в районе Гведисон-стрит, недалеко от места, где я учусь – Кентуккского университета социальных наук. Того самого, где работал знаменитый Эдгар Мэйли, чье исчезновение стало настоящей загадкой для американской нации. Мне приходилось видеть его живьем, и могу вам честно сказать, что этот человек произвел на меня сильное впечатление. Я даже писал небольшую заметку о нем, которая, правда, так и не вышла.

Все началось со звонка Вито. Несколько недель назад, когда я усердно трудился в своем кабинете над очередным материалом для «Ньюса» (кое-что из жизни одной известной актрисы, но речь не об этом), о себе внезапно напомнил телефон, который я ошибочно считал выключенным. Дело в том, что у нас с мамой было негласное противостояние: я молча отключал его, стараясь добиться полной тишины, а она так же молча включала его, считая что (цитирую) «необходимо держать руку на пульсе жизни». Она часто говорила эту фразу практически по любому поводу. Борьба за телефон шла уже довольно долго, и сейчас мама ее выиграла.