Зной

Зной

Алевтина Борисовна сидела на балконе и вязала теплый носок. Спицы стучали друг о друга (зиц-зиц) с вежливым равнодушием, создавая ненужную в хозяйстве вещь. Все равно носок никто не наденет. Москва утопала в жаре и дыму - где-то за городом горели торфяники. Удушливое облако давило на лоб, раздирало легкие, заставляя поминутно открывать рот и облизывать пересохшие губы. Спицы стучали все реже, Алевтина Борисовна несколько раз судорожно вздохнула и с мучительным стоном посмотрела вверх. Солнце плавило воздух, спрессовывая дым в тяжелое ватное одеяло, сквозь которое не проходил кислород. Алевтина Борисовна боязливо оглянулась, но войти туда, в черный провал двери, не отважилась.

Белый тюль слабо колыхался, выпуская и впуская разгоряченные волны воздуха. В комнате бухтел телевизор, хорошо поставленным голосом сообщая последние новости. Минут через десять начнется сериал. Но войти в комнату Алевтина Борисовна не рискнула, хотя ей очень хотелось пить. Пластиковая бутылочка с чаем, которую она захватила с собой, давно опустела. В желудке урчало от голода, словно где-то внутри сломался крошечный транзистор, издавая предсмертные стоны и хрипы. Вместо того, чтобы войти в квартиру, Алевтина Борисовна подвинулась ближе к перилам и посмотрела на улицу.

Во дворе, невзирая на едкие облака дыма, играли дети, но и от их радостного веселья не осталось ни следа. Несколько ребятишек вяло ковырялось в песочнице. По тротуару медленно ездил мальчик на велосипеде, крутя педали с тоскливой обреченностью. В тени беседки, оккупированной пенсионерами, шла столь же неспешная игра в домино. Костяшки стучали по деревянному столу, время от времени раздавался громкий хлопок и победоносный возглас: "Рыба!" Алевтина Борисовна каждый раз вздрагивала, но потом все вновь затихало. Погребенный под дымным облаком город бился в усталой агонии. Даже на оживленном проспекте машины фырчали моторами как сквозь вату, словно опасаясь неосторожным звуком спугнуть могильную дремоту улиц.

Глядя вниз, сквозь сизое марево, Алевтина Борисовна подумала: как это просто, даже в ее возрасте... Забраться на табурет, дальше один шаг до перил, удерживаясь о края деревянной рамы, короткий полет в бездну, хриплый крик раненой птицы, удар и пустота. Все лучше, чем терпеть унижение и бесконечные упреки, выслушивать угрозы, слизывать презрительные взгляды, смешанные с брезгливостью.

- Что, старая, ты еще не сдохла? - ядовито интересовалась невестка. - Ничего, это дело поправимое...

Сын, единственная кровиночка, прихлебывал пиво и одобрительно хмыкал. Времена, когда мать была непререкаемым авторитетом, давно канули в лету, утонув в водке, дешевой, гадкой, с запахом жженой пробки. Иногда, глядя в глаза чудовищу с рыхлым испитым лицом, Алевтина Борисовна не узнавала собственного ребенка.

В телевизоре за стеной заиграли позывные любимого сериала, и Алевтина Борисовна едва не зарыдала, до того ей хотелось туда, в прохладу, на родной диванчик, чтобы с чашкой чая, сдобренным молоком, хотя бы на час отрешиться от проблем, появившихся в ее мире. В последнее время только киношные персонажи спасали от тяжелых дум. Правда, в телевизоре было и другое. Дикторы суровыми голосами рассказывали про страшное: там взорвалась бомба, там упал самолет, здесь террористы, проповедовавшие Ислам, убили сорок человек... Каждый день начинался с трагедии, а слушать про страшное Алевтина Борисовна не любила. Уж лучше так, с чаем и плюшками, смотреть на страдания красотки Эсмеральды Вилльяреаль, потерявшей память на собственном ранчо, в то время как ее сын ищет пропавшую маму...

Телевизор хрюкнул. Эсмеральда прервала пламенную речь на полуслове, и опять включились дикторы, заговорившие на сей раз про политику. Алевтина Борисовна облокотилась о перила и мрачно оглянулась на дверной проем. На любимом диване лежало чудовище с сальными волосами, сосало пиво из горлышка и давило на кнопки пульта. Солнце катилось на запад, выжигая все живое на своем пути. На балконе было невыносимо. Жаркий ветер слабо шелестел листами прошлогодних газет, оставшихся после ремонта. Со лба Алевтины Борисовны катились крупные капли горького пота, под мышками горело, как в доменной печи. Забраться бы сейчас в прохладную ванну и полежать в ней минут тридцать, а потом чаю с молоком... Но путь в ванную и на кухню отрезан до ночи. Чудовища бродят по квартире, роются в вещах и желают избавиться от нее.

"Интересно, - подумала Алевтина Борисовна, - если я сейчас прыгну вниз, кто будет меня хоронить? Сын? Или они переложат эту заботу на государство? Он запросто так поступит, скажет - нет денег на похороны... И закопают в общей яме позабытую всеми Алевтину Алтуфьеву, отличного педагога, любимицу нескольких поколений детей." В газетах, в рубрике "Страшное" появится пара строк о том, как заслуженный учитель РФ бросилась с балкона, не вынеся издевательств собственного сына. Соседи скажут несколько слов, как они уважали Алтуфьеву, а некоторые, с ядовитым превосходством, проболтаются, что старуха Алевтина была с приветом, и ничего удивительного в том, что она, как сложившая крылья птица, ринулась вниз с четвертого этажа.

"А может, и не напишут, - отрешенно подумала женщина. - Сколько таких, как я, проглядевших собственное чадо, бросаются вниз с балконов, топятся в реках и вешаются на собственной кухне? Кто подсчитывал? Никто и не узнает!"

Солнце издевательски ухмыльнулось, направив на нее огненный кулак. Алевтина Борисовна застонала и отодвинула табурет подальше к стене, чтобы скрыться от невыносимого зноя и запаха плавящегося гудрона. В раскалывающейся от подскочившего давления голове пульсировала только одна мысль: "Когда же это все кончится?"