Золотой

Золотой

Золотой
Это трагедия и беда всего народа, затерянного в башкирской степи. Горе всей огромной страны, пережившей страшные потрясения.
Салях умирал, и снился ему арабский скакун, подаренный отцом.
Он - единственный сын Горея Давлетбаева, владельца конезавода.
В то далёкое время Уфа была небольшим городом, а Баевка - посёлком среди степи.
В нём жили работники конезавода: русские, чуваши, башкиры, но татар больше. Горей происходил из старинного, хотя и обедневшего знатного рода. Родители умерли рано, точнее, он родился поздним долгожданным сыном. Сестра Кудрат старше его на пятнадцать лет, вышла замуж юной, встречались редко.
Учился Горей в Петербурге, привык носить европейский костюм. Совсем не брил голову, прикрывая шляпой. Соседи считали парня чудаком: Горей заводил в своём имении новшества, его не понимали. Но больше всего не нравилось им, что не женится. Уже и за тридцать перевалило, а пару не нашёл.
Не по нраву ему был и обычай мусульманский - покупать невесту. В бедных семьях, где рождалось несколько сыновей, годами копили калым. Часто младший из братьев мог не дождаться, пока ему помогут. Нередко бедняки женились на девушках другой национальности, чтобы не платить за неё.
Горей считал дикостью, наблюдая, как местные баи брали в свой дом по три, а то и больше жён для работы. Парень хотел жениться по любви, но лицо татарской девушки, укрытое паранджой, нельзя было увидеть до свадьбы. Светские, высокомерные барышни не волновали его сердце, и вообще он стеснялся общества дам.
Важным для себя считал коней и скачки. Всего дороже ценил волю и ничего в своей жизни менять не хотел. Возвёл добротный дом, конюшни.
В посёлке построили школу. Большой его гордостью стала больничка, где работал фельдшер - немец Карл.
Может, так бы и жил Горей дальше, но однажды вечером прибежал к нему конюх Закир, волнуясь, попросил:
- Горе, горе хозяин, у меня дочь заболела, а фельдшер не понимает татарский язык. Помоги.
Горей с неохотой, но пошёл с конюхом, где его уже ждал Карл, который без конца твердил на плохом русском:
- Дикий, глупий люди.
Мать больной и бабушка не пускали его на женскую половину, где лежала девушка.
Закир прикрикнул:
- Доктор будет смотреть Галию.
Женщины сдались. Хозяин часто был переводчиком у фельдшера, который и русский - то знал плохо, не то, что татарский.
В полутёмной комнате лежала златокудрая красавица, её рыжие волосы разметались по подушке, черты лица отражали совершенство. Девушка без сознания металась в горячке.
Помыв руки, фельдшер обследовал больную. Тело девушки притягивало взгляд. Скульптор - природа создала его изящным, совершенным. Горей отвернулся. Фельдшер, забыв о врачебной этике, зацокал языком.
- Хорош, хорош!
Но, увидев хозяина, сжавшего кулаки, замолк.
Принесли лампы, но света все равно не хватало. Горей послал за свечами. Пожилой фельдшер, у которого, кроме уважения к своей персоне, был ещё и опыт лечебной практики, и хозяин, всем сердцем желали выздоровления девушке.
Уже занимался рассвет, а больной становилось всё хуже и хуже. Лекарства не помогали снять жар. В отчаянии Горей выскочил на улицу. Он понимал, что исцелить Галию может только чудо.
Придя домой, парень начал страстно молиться. В жизни не любил атеистов, которых много видел в столице и путешествуя по Европе. Для них, пытающихся разрушить веру людей в Бога, не было ничего святого. Не любил он и фанатов, которые, прикрываясь верой, творили беззаконие. Бога Горей любил, верил в Него, на Него надеялся и Ему поклонялся.
Снова и снова парень повторял слова молитвы, из его глаз текли слёзы. На душе становилось легче, он упал на диван и уснул.
Во сне златокудрая красавица металась в бреду и звала его.
Проснувшись, поспешил в дом к Закиру. Увидев заплаканных женщин, подумал с отчаянием: «Неужели всё»?
Войдя в комнату, увидел дремлющего фельдшера, прислонившегося к стене. Девушка тоже спала, хотя тяжело дышала. Карл, проснувшись, произнёс:
- Если через двое суток не умрёт, то будет жить.
Рассказал, какие лекарства нужно давать больной, когда проснётся.
Горей всё делал сам. Поил Галию куриным бульоном, крепким чаем с бараньим жиром, кумысом.
На третьи сутки выбился из сил и уснул, уронив голову на постель больной. Проснулся от прикосновения нежных рук, кто - то гладил его по голове. Он замер, сердце бешено забилось. Горей поднял голову: на него смотрели огромные зелёные глаза красавицы.
- Хозяин, - слабым голосом обратилась девушка.
- Я тебе не хозяин, - целуя ей руки, ответил Горей.
Девушка прикрыла рукой его губы, прошептала:
- Хозяин моего сердца.
Парень обнял и поцеловал Галию. Это и решило его выбор.
С отцом девушки договорились: как только невеста выздоровеет, будет свадьба и заберёт он её в свой дом. Горей стоял и улыбался, обнимая будущего тестя.
- Калым сам назначай, любую лошадь, жеребца забирай.
- Хозяин, можно я Звёздочку в свой сарай перегоню?
- Бери, бери, и жеребца дарю. Я тебе не хозяин. Родные вы мне теперь, роднее родных. За дочь спасибо - красавица, умница. Приходи в лавку, в ней теперь всё для вас.
Закир не ожидал, такой щедрости, благодарил хозяина.
Как только прошла необходимость лечить больную, Горея на женскую половину пускать перестали. Он с нетерпением ждал выздоровления своей любимой, сердце его трепетало от счастья.
Наконец, определили день свадьбы.
Когда невесту, укрытую свадебным покрывалом, привезли в дом жениха, Горей очень волновался.
Столы накрыли на улице, гулял весь посёлок. Как только гости разошлись, муж взял жену и повёл в дом. В нём натопили, так как ночи были уже холодными. Горей осторожно снял покрывало с головы невесты, повторяя:
- Ты не бойся, не бойся…
- А я, не боюсь, - голос и смех юной и обаятельной девушки, взбодрил Горея. Галия обняла его и доверительно зашептала:
- Хозяин, не дай мне с голоду умереть. В доме отца мне уже нет места за столом.
- А в моём доме для тебя, моя принцесса, всё самое лучшее, - взволнованно проговорил муж.
Он выскочил на кухню, где на столе стояла кастрюля с мясом, хлеб. Захватив еду, ещё и бутылку шампанского, вернулся к любимой.
Так началась их счастливая супружеская жизнь. Воспитанная родителями по строгим мусульманским законам Галия, никогда не перечила мужу.
В доме до появления молодой жены работала повариха. Прислуга убирала комнаты, стирала. Истопник отапливал дом и баню. Уже через месяц ни повар, ни прислуга в доме не трудились, надо сказать, в доме Галия навела порядок.
В жизни Горея настали самые лучшие времена. Намёрзнется, бывало, в степи или пробудет в конюшне дотемна, дома всегда ожидали любящая жена, тёплая банька и вкусная еда. Что ещё человеку надо для полного счастья?
В то время уже с табунами не кочевали. Летом пасли, а на зиму сено заготовляли, привлекали всех работников посёлка, ещё и нанимали. Расплачивались сеном, в каждом дворе корова и лошадь стояли. Детей, как у русских, так и у татар, много, всех надо было прокормить. В лавке хозяин приказал муку, соль, крупы, независимо от сроков отдачи, давать в долг. Завод приносил солидный доход. Посёлок жил, как одна семья, знали о бедах друг друга. Когда Горей шёл по улице, с ним уважительно здоровались и стар, и млад, называя хозяином.
А в то далёкое время он думал о людях, живущих в посёлке. Привёз из Уфы печника, в каждом доме вместо дымных очагов появились побеленные печи.
У самого Горея сложил мастер голландку - особую его гордость. Строились жители основательно, у всех стояли баньки, сараи. Колодец был единственным в посёлке, покрытый тёсом, огороженный. По настоянию фельдшера, скотину поили в стороне от него.
Время шло очень быстро. И вот уже все жители понимали, что жена хозяина может не родить совсем.
Муж сестры Горея Росим как - то заехал в гости, любил навещать родственника. Он ему посоветовал:
- Жениться тебе надо ещё раз, такому достатку наследник нужен. Может, жена твоя бесплодна?
Чуть дыша, за дверью стояла и слушала Галия, вытирая слёзы. И вдруг услышала ответ мужа:
- Нет, мне никто не нужен, люблю я её. Да и если честно, больше о ребенке она горюет, мне и так хорошо.
- Ну, тогда лечи, вези её к доктору. Не мальчик уже.
Потом они говорили о своём, от сердца у Галии отлегло. Очень боялась, что приведёт в дом другую жену, которая родит ему, и господин забудет её.
После отъезда шурина повёз он свою красавицу в столичную больницу, потом в Москву, но Галия так и не забеременела.
Всегда находясь в центре событий посёлка, в работе, Горею некогда было задумываться над этим. Целуя жену, которая с сожалением смотрела на играющих детей, успокаивал:
- Ну, что ты переживаешь? Время тебе Бог даёт на то, чтобы ты окрепла, повзрослела и стала настоящей мамой нашему сыну.
Но только через семь лет им улыбнулось счастье. Умиротворённая ходила Галия, в доме всё теперь подчинялось ещё не родившемуся малышу. И как ни уговаривала она мужа, что сама справится с работой по дому, повар и прислуга снова появились у них.
Горей очень волновался, из города привёз доктора, тут же суетился и фельдшер Карл. Роды начались ночью, от переживания хозяин потерял голову, думал последнее время только о жене, совсем забыл главную истину: возлюбил земное больше Бога - отнимется.
Теплым летним июньским вечером умерла от кровотечения его единственная отрада. Это произошло неожиданно и горестно, долгожданный малыш не стал для него радостью. Так Салях родился на свет.
Вбежал в комнату, где лежала его любимая, и не узнал, ему показалось, что жену подменили. Закричал от душевной боли, пытаясь обнять, отогреть непослушное тело, не поверил, что это конец. Всю ночь просидел возле Галии. Восковое лицо, посиневшие губы, но больше всего его поразили руки. Они были широко раскинуты и согнуты в локтях, как крылья раненой птицы. На её лице застыл ужас и страх. Горей всё понял: «Его любимой здесь нет, она осталась там, в том счастливом прошлом». - Он застонал, что - то в эту минуту надломилось внутри него.
Когда внесли туго завернутого малыша, отец на руки не взял. В доме и в посёлке царил траур, хозяин ходил чёрный, исхудал.
- Мужчина молодой, отойдёт от печали, женится, - говорили люди.
Но для него свет погас, жизнь потеряла смысл, заболел чахоткой. Ни свежий целительный воздух, ни кумыс, ни мёд не исцеляли его. Тлел тоской по любимой, боль потери была настолько глубокой, что не заживала. И если бы не Закир с сыновьями, люди честные и справедливые, ему совсем было бы худо. Ребёнка после родов забрали в семью покойной, где с ним нянчилась Шамсия - сестра Галии.
Прошло время, малыш уже твёрдо стоял на ногах, а Горей по - прежнему не хотел его видеть, и тогда Закир решил поговорить с зятем.
Началась первая мировая война, им пришёл большой заказ на лошадей. В большом доме стояло траурное безмолвие. Закир подал документы, Горей посмотрел их, подписал, хотел отвернуться к стене, тем самым дав понять, что разговор окончен, но конюх не уходил.
- Что ещё? - недовольно спросил хозяин.
Вдруг детский смех разрушил мёртвую тишину дома. В комнату вбежал златокудрый мальчик, глядя на отца зелёными глазками, тянул к нему руки. Перед Гореем стояла его Галия, но только маленькая, он обнял сына, и больше они не расставались. Шамсия тоже перешла жить к хозяину. Ведь именно её малыш называл мамой.
Когда Саляху исполнилось пять лет, отец подвёл его к замечательному жеребцу. Мальчику казалось, что это сказочный конь, он неестественно блестел на солнце золотой гривой и стучал копытами. Скакун был арабских кровей, купленный за большие деньги, назвали его Золотой. Горей поднял малыша, они встретились взглядами - маленький хозяин и умное животное.
А уже через год Салях крепко сидел в седле своего любимца, и сердце его трепетало от счастья. Конь бережно и гордо нёс своего маленького хозяина, который щедро угощал его кусочками хлеба и сахара.
Как - то не задели посёлок события, которые происходили в России. Но жить стало труднее, исчезли корма, пришлось часть лошадей убрать. Остались лучшие из лучших, остальных просто резали, чтобы хоть как - то прокормить детей.
А потом национализация. Горей и Салях освободили дом, где теперь жил председатель с семьёй. Он ничего не понимал в лошадях, но у него наган и правда была на его стороне.
Последних коней забрали и погнали в город. В посёлке наступило двоевластие. За советом и помощью по - прежнему шли к Горею. Но он был в таком положении, как и все - бесправный, униженный, нищий. Не брезговал советами бывшего хозяина и представитель новой власти: не зная татарского языка, через него общался с поселковыми.
Председатель сразу в дом Горея привёз свою семью: мать, жену и четверо детей. Старший сын остался в городе, работал в депо. Пётр Иванович воевал, видел много горя и лишений, поэтому добротный дом принял как заслуженное вознаграждение. Работал до войны плотником, но собственного дома так и не построил. Семья ютилась по чужим углам. В партию большевиков вступил ради сытой, и лучшей жизни для своих детей. А вот, что у кого отнимал, даже думать не хотел о несправедливости, считал, что там, наверху, виднее.
Голод и холод в зимнее время - бич в степи. Летом перебивались зеленью, рыбой - речка в часе ходьбы от посёлка, грибов, ягод, тоже в лесу много, хоть и ходить далековато.
Татары и башкиры - степной народ, очень стойкий и выносливый. Им не привыкать переносить голод и холод. Это у них в крови.
Но председателю с семьёй трудно пришлось. А тут ещё с осени продразвёрстка одна за другой. Четыре раза приезжали с винтовками наперевес, выгребли в посёлке всё подчистую, не смотрели ни на старого, ни на малого - стране нужней. Никто не обращал внимания на слёзы и причитания женщин, на голодных детей. Когда приехали в четвертый раз, во всём посёлке нашлось только две курицы, старая коза - надежда выжить семье с пятью маленькими детьми - да мешок сорного овса в конюшне, видимо, спрятанный кем - то на семена. Но поселок жил, несмотря, ни на что. Только председателю холодно в большом чужом доме, а над остальными дым из труб шёл, и едой вкусно пахло.
Вот и пришёл Пётр Иванович за советом к Горею, его приютил Закир с семьёй. Заходит, а в доме тепло, дети - на полатях, старуха - на печи, из которой огонёк весело подмигивает. Откуда? Ещё с осени все дрова заставили сдать. Попал на обед. И его угостили густым супом. Наевшись, поблагодарил хозяйку, спросил:
- Мясо - то откуда? Вроде обыскивали всех, как спрятали?
- Да нет, ничего мы не прятали. Силками сусликов ловили, куропаток, солили. Вид, конечно, не ахти, но есть можно, в супе хоть какой - то навар, и сытно. Ещё летом рыбы заготовили. От долгой лёжки сухая, крошится, но уха вкусная получается. Всю весну и лето трудились.
В конюшнях навоз долгие годы копился. В сухую погоду делали из него кирпичики. Сухой кизяк в огне горит и тепла много дает, а на растопку пучок сухой травы всегда найти можно. Соли я ещё до войны в конюшни завез. Трудились все: и дети, и старики. Вот зиму и переживём, а с весны снова будем готовить припасы.
- А мы бедствуем, и топить нечем, и голодаем.
- Мы, Петя, держимся все вместе и выживаем, и тебе поможем.
Дал картошки председателю, рыбы вяленой.
Когда весной пригрело солнце, разделились на бригады. Кто - то готовил топливо, сушил кизяк, другие ловили рыбу, бабы и мальчишки потрошили живность, солили. Ходили в бор за несколько километров за грибами и ягодами. Трудились на огородах. Земля, ухоженная и обильно политая водой и потом сельчан, хорошо родила. А как пригодилось умение русских собирать семена, выращивать рассаду. В августе сушили грибы и силками ловили сусликов, куропаток. Здесь их называли курочками. Мясо солили, вялили. Повеселел и председатель. В его доме тоже сделали заготовку на зиму, дети и жена трудились со всеми.
Снова открылась школа, из города прислали учительницу. Побелили, помыли классы, а писать - то не на чем. Тогда и вспомнил Горей о многочисленных журналах и газетах, которые вынесли за ненужностью на чердак, и они чудом сохранились после холодной зимы. Из них сделали тетради.
Зима, наступившая рано, не испугала сельчан. Топливо и припасы заготовили вволю. А в стране опять лютовал голод, приехали уполномоченные, забрали крупную картошку, рыбу, у кого что нашли. Деревня подсчитывала убытки.
- Хоть не сытно, но зиму протянем, - рассуждал Горей.
- Только бы, что осталось не забрали. Если ещё раз приедут - беда, но будем надеяться на лучшее.
Месяца не прошло, опять продразвёрстка. Главный у них - комсомолец Прохор. Собрали сельчан возле дома Горея. Комиссар стоял молодой, тощий и злой. Пристально посмотрел на толпу баб и детей и громким, как раскат грома, голосом, начал говорить, даже не говорить, а кричать:
- Вот смотрю я на вас сытых, довольных собой и думаю, откуда это у вас? В стране от голода гибнут люди, а вы радуетесь, что партию обманываете. Как вам кусок в горло лезет, я вас спрашиваю?
Волосы, торчащие из облезлой шапки, слиплись, небритое лицо выглядело грязным, большие серые глаза, казалось, вот - вот выкатятся из глазниц от злости, лающий рот исторгал похмельный смрад. Из ноздрей утиного носа текло, он без конца вытирал его.
И тут Данила - инвалид, пришедший с войны без обеих ног, сидевший на низенькой тележке, которую смастерил сам же, дерзко сказал:
- Простите, что живые в землю не легли, есть хотим, и не побираемся, а нас земля кормит.
- Ах ты, контра, - вспылил Прохор. - Чего за спины прячешься? Выходи! - Размахивая наганом.
Люди расступились, и агрессор, увидев инвалида, опустил оружие. Только сказал:
- Топливо и продовольствие готовьте к отправке в город.
На этом собрание закончилось. Люди стали расходиться по домам, думая, как жить дальше?
Пока Прохор с солдатами обходили посёлок, председатель прибежал к Горею. И чуть не со слезами попросил:
- Горей, выручай, придумай, хоть что - то, ведь всё заберут. Да и мне по шапке дадут, что не сообщил о запасах.
- Не горюй, Петя, посмотри, на какой лошади приехал начальник. А мы своего Золотого ему подарим, видно, что служил в кавалерии, толк в лошадях знает, оценит, тогда будем просить его, что б хоть детей пожалел.
Конь, подарок Саляха, так же жил в конюшне. Коммуна оставила его на нужды хозяйства, не подчёркивая его родословную, а то бы давно забрали комиссары.
Председатель обрадовался. «Царский подарок, - подумал он. - Может, пронесёт».
Когда Горей поговорил с Саляхом, тот всё понял. Нужно было проститься с любимцем. Почистил его, расчесал хвост, гриву. Когда вывели коня, Прохор, увидев красавца - скакуна, от удивления присвистнул.
- Просим всем миром принять подарок за ваши нелёгкие труды, - изложил председатель.
Начальник обалдел от невиданной щедрости, захотелось тут же вскочить на мощную спину скакуна. Кровь играла в его жилах, радость захлестнула сердце. Взяв поводья в руки, погладил жеребца.
- Спасибо, спасибо, не ожидал.
Конь был очень красив. Прохор воевал в кавалерии и свою худую кобылку, считал выигрышным билетом. В пехоте служить труднее и выжить сложнее. Лошадь - умное животное, выживет сама и поможет хозяину спастись, чувствуя опасность. «Какая удача, настоящий клад»! - Подумал с гордостью Прохор.
По - хозяйски запрыгнул на спину Золотого. Конь встал на дыбы и сбросил всадника, а, надо сказать, верхом только Салях на нём ездил, а так - в упряжке. Здесь, как на грех, из толпы тот же безногий Данил возьми да ляпни:
- Не по Сеньке шапка.
Уполномоченный побагровел от гнева:
- Кто?
Подскочив к Даниле, стал махать наганом:
- Контра, проклятая.
Дети заплакали, бабы запричитали, а Данил, рванул ворот старого видавшего виды тулупчика, закричал:
- Стреляй, стреляй, сволочь! Может, я этой пули с германской жду, не убили. Добей, не могу смотреть в глаза сынам голодным, у сельчан висеть камнем на шее, жене быть обузой. Убей! - заплакав скупыми мужскими слезами, закрыл лицо шапкой.
Прохор опустил наган, но злость не прошла. Он посмотрел на коня, который прижался к Саляху, ища защиты. Вдруг уполномоченный почувствовал, как все враждебно смотрят на него, как его боятся и ненавидят. «Сволочи, откупиться хотят, этот хвалёный скакун, если даже и приручу его, не полюбит меня», - подумал он.
Неожиданно для всех в упор выстрелил в коня. Тот замертво рухнул, Салях упал рядом с ним. Последний раз Золотой взглянул на парня добрым умным глазом. Взгляд его помутнел и потух навсегда. Горей посмотрел на рыдающего сына, на толпу сельчан, каждого из которых знал. «Это конец, - подумал он. - Господи, как я устал, больше не могу».
Взор его устремился наверх, и вдруг небо стремительно стало падать на него. Закрыл глаза, боясь быть раздавленным, упал, а к вечеру умер, не приходя в сознание.
Все ждали бури. Уполномоченный уехал, сразу подав рапорт о кулацких волнениях, сокрытии топлива и продовольствия.
А посёлок прощался со своим хозяином. Золотого освежевали и погрузили в телегу для отправки в город. Председатель, понимая, что это последние сытые дни в посёлке, не очень усердствовал, когда обыскивали подворья сельчан. Все знали о репрессиях в стране не понаслышке: люди исчезали семьями, посёлками.
Не успели высохнуть слёзы сельчан после смерти Горея, как вдруг арестовали председателя.
Через несколько дней приехали за Саляхом. Шамсия не хотела, отпускать одного своего любимца, и была арестована как жена Горея.
Их вышел провожать весь посёлок.
Салях, девятнадцатилетний худенький юноша, больше похожий на подростка, почерневший от горя после смерти отца, и Шамсия, тридцатипятилетняя женщина невысокого роста, хрупкая, уезжали в неизвестность. Рядом четыре охранника с винтовками наперевес. С собой брать ничего не разрешили. И, пока ехали сани, люди бросали им тёплые носки, валенки, хоть и подшитые, но крепкие, варёную картошку. Знали, что погонят на север.
Потом их погрузили в вагоны, в которых в царское время перевозили скот, зерно, сено, но не людей, из щелей сильно дуло, согреться было невозможно. Шамсия постоянно оберегала сына, как могла, но всё равно он заболел. Кто - то из русских сунул ему кусок сала, чтобы чахотка не одолела. Туберкулёз косил людей, оторванных от своих корней, они сохли по своей родине. Салях это почувствовал по щемящей не проходящей боли в груди. С тоской смотрел в щелку на проплывающие знакомые пейзажи, из глаз катились слёзы. Не думал тогда Салях, что арест спасёт ему жизнь. Многие его односельчане умерли голодной смертью.
Выгребли приехавшие из волости активисты всё подчистую. С кизяком не знали, что делать, свалили с подвод. Он намок и превратился в кучу навоза. Картошка замёрзла. А люди в посёлке, кто успел что - либо спрятать, выжили, а кто не смог, до весны не дотянули.
Прохор, убивший Золотого, пропал без вести. Только весной нашли его тело. Дружил с «зелёным змием», пьяный заблудился в степи, и замерз.
Многие тогда перекрестились, уж сильно лютовал. А на похоронах, конечно, речь говорили:
- Кулацкая пуля настигла нашего товарища. Кто ж правду - то скажет?
Так в 1931году мой свёкор оказался сосланным на Анжерские копи, вся жизнь его прошла в Сибири. Трудился в шахте, женился, вырастил девять детей. Никак не мог понять: за что его так? Никто перед ним не извинился. Много было в то время по стране обманутых, униженных, обворованных, как он.
Прошли годы. Дожил Салях до семидесяти восьми лет. Когда умирал, снился ему арабский скакун, подаренный отцом. Конь нёс его с огромной скоростью. Ногами чувствовал сильное тело скакуна, руки Саляха обнимали шею с золотой гривой, он видел огоньки забытой родины, слышал топот коней, вдыхал запах дыма. Золотой нёс его всё быстрей и быстрей, от восторга и счастья больной стал задыхаться.
Наконец - то он снова на Родине, которую у него никто, никогда, не отнимет.