Золушка (постмодернистская сказка для взрослых)

Золушка (постмодернистская сказка)

Воскресенье. Ресторан переполнен. Впрочем, рестораном это заведение можно назвать ну с очень большой натяжкой. Шершавые стены, нечистый пол, несвежие скатерти. И публика под стать: коренастые быки с узкими лбами и золотыми фиксами, да аляповатые, ярко накрашенные девицы. На сцене извивается полуголая танцовщица, изображая танец живота.

Подбегает верткий официант с моим заказом на подносе. Выставляет закуски, салат, жаркое. И фанту.

– Водку не заслужила, подрасти сперва, - снисходительно сообщает он мне. - У нас тут проверка на проверке. Не будем мы ради малолеток лицензией рисковать.

– Это кто малолетка? – взвиваюсь я. – Да кто ты вообще такой? Что за дела пошли? Уже поесть нормально нельзя… Тебе что, паспорт показать?

- Я тебе сам с десяток ксив покажу, - ухмыляется официант. – Не дергайся, девочка. Не создавай нам проблем, целее будешь.

– Я буду жаловаться! - поднимаю я свой голос на полтона выше.

– Ш-ш-ш, - наклоняется ко мне официант. – Не надо шуметь. Поедем ко мне после смены? Будет тебе и водочка, и все двадцать четыре удовольствия.

Такое хамство спускать нельзя. Я примериваюсь и бью официанта ногой под столом. По щиколотке. Туфли у меня с острым носом, официант ойкает, хватается за скатерть, чтобы не упасть, и тарелки с грохотом летят на пол. На нас оборачиваются.

- У них тут не официанты, а дауны, тарелки не могут до стола донести - громко поясняю я публике.

Как по волшебству, из ниоткуда, словно из воздуха, материализуется толстый, представительный метрдотель.

– В чем дело? – грозно осведомляется он.

Официант что-то шепчет ему на ухо. Метрдотель понимающе кивает.

– Девушка, - говорит он стене позади меня. – Прошу вас немедленно покинуть ресторан.

– У них безрукие официанты, а я виновата, - еще на полтона громче говорю я публике позади метрдотеля. – Не ресторан, а бардак! Обслужить нормально не могут!

За соседними столиками начинают за нами наблюдать с явным интересом.

– Девушка, прекратите скандалить и уходите по-хорошему, - наклоняется ко мне метрдотель. – Иначе придется применить к вам меры.

– Напугал! Ой как страшно! – насмешливо говорю я. – Чем угрожать, лучше бы велели своим гарсонам, чтоб не хамили. Вообще уже!

Метрдотель пытается схватить меня за руку, и я начинаю визжать. Негромко, для виду.

– Еще раз схватишь, - тихо говорю я, - завизжу на весь ресторан.

Метрдотель отступается.

– Ну, как знаешь, - шипит он. – Не говори, что тебя не предупреждали...

И с этими словами он исчезает так же внезапно, как и появился, будто по волшебству. Был – и нет его.

Я сижу и жду развития событий. Полресторана смотрит на меня во все глаза. Достаю зеркальце, поправляю прическу, подвожу помадой губы, широко улыбаюсь глазеющей публике. Похоже, мне уделяют больше внимания, чем раздетой танцовщице на сцене. Все ждут, что будет дальше.

В дальнем конце зала открывается дверь, и появляется некий мужчина в безукоризненной дорогой тройке. Лица его не видно, он склонился над мобильным телефоном, скорбно, понимающе кивает, затем поднимает лицо и обводит зал взглядом. Зал сдавленно ахает, а вместе с залом ахаю и я, ибо узнаю в мужчине Акопа Могиляна по прозвищу Могила. Сообщениями о нем пестрит вся желтая пресса. Пять убийств, три отсидки... Криминальный авторитет, одно имя которого повергает в трепет. Говорят, собственноручно прирезал двух сокамерников. Ныне условно-досрочно освобожден – по всем признакам, за баснословную взятку. По слухам, является владельцем ресторана, в котором я сейчас сижу. Что еще о нем известно? Отличается особой жестокостью, левша, коронный прием – удар ножом с левой руки.

Все это проносится у меня в мозгу, пока Могила ищет кого-то глазами. Наконец его взгляд останавливается и утыкается прямо в меня. Он кивает в трубку и начинает пробираться к моему столику. Танцовщица на сцене продолжает соблазнительно извививается, но никто на нее уже не смотрит. Все взоры следуют за мужчиной в безупречной тройке, который не спеша продвигается в мою сторону и угрожающе держит левую руку в кармане брюк.

Могила приближается, несколько секунд молча смотрит на меня, как удав на кролика, наклоняется и говорит, понизив голос:

- Скандалим, детка?

Я хочу сказать что-нибудь дерзкое и злое, но язык прилипает к гортани.

– Значит, так, - убийственно спокойным, негромким голосом говорит Могила. – Сейчас ты встанешь, возьмешь меня под руку и тихо, смирно выйдешь со мной из зала. Догадываешься, что у меня в левой руке в кармане?

Я пытаюсь сказать: да, догадываюсь - но язык не слушается, и я лишь трясу головой в знак согласия.

– Будешь вести себя паинькой, - продолжает Могила, - рука останется в кармане. Ну, встали! Але-гоп!

Он берет меня за локоть, рывком поднимает на ноги, подхватывает под руку, и я следую за ним по проходу по направлению к запасному выходу. Ноги меня не слушаются, я ни жива, ни мертва от страха - но в то же время не могу не заметить, какое шикарное, эффектное впечатление мы производим на публику. Из нас получилась бы неплохая пара: он в своей элегантной тройке и я в коротенькой облегающей мини-юбочке, которую мне на вечер одолжила Аннетта. До нас доносятся сдавленные реплики: «Как думаешь, чикнет он ее или только попугает?» «Пырнет, как пить дать, не впервой…». Сердце в груди у меня бешено колотится, и я пытаюсь навеки запечатлеть в памяти свой звездный час: всеобщее внимание, фурор, адреналин, счастье…

Но всякая сказка, увы, когда-нибудь заканчивается. Часы, фигурально выражаясь, бьют двенадцать, и мы оказываемся в полутемном грязной подсобке, заставленной ящиками из-под винных бутылок. Как призрак, из ниоткуда перед нами вновь вырастает метрдотель. Взгляд его говорит: «Ну что, цыпочка, допрыгалась?»

Сжавшись от ужаса, я жду своей участи. Вряд ли они решатся на мерзости на территории собственного ресторана, раз у них проверка на проверке. Но кто их знает…

- Надо бы проучить эту потаскушку, да жаль руки марать, - после некоторого размышления устало цедит Могила. - Вышвырни ее отсюда, и дело с концом.