Зов Предков

Зов Предков

ЗОВ ПРЕДКОВ
(повесть)

Пролог. Точка отсчета. 2
27.10.08, Энск, Сибирь. Понедельник. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ 6
28.10.08, Таежный, Энская область, Сибирь. Вторник. ДЕНЬ ВТОРОЙ. 27
29.10.08, Таежный, Энская область, Сибирь. Среда. ДЕНЬ ТРЕТИЙ. 57
30. 10. 08. «Монолиты», Энская область, Сибирь. Четверг. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. 80
31. 10. 08. «Монолиты», Энская область, Сибирь. ПЯТНИЦА. День ПЯТЫЙ. 91
ЭПИЛОГ. 31.10.09. Москва, 22:56. ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ 108

Г.Ф. Лавкрафту посвящается

И он не знает, что мертвецы там и что в глубине преисподней зазванные ею
(Притч 9:18)

Пролог. Точка отсчета.

«Возможно, никто и никогда не поверит тому, что я описал в этой рукописи. Возможно, мои записи никто и никогда не прочтет. Возможно также, что даже если и прочитают, то посчитают меня обыкновенным сумасшедшим… Пусть! Как ученый, я, во всяком случае, убежден, что для истины нет преград, а потому если есть на свете некое Знание, которое является истинным, даже если 99,9% населения Земного шара считает это Знание бредом сумасшедшего, то я убежден, что оно и тогда должно быть явлено миру во что бы то ни стало, хотя бы только для того, чтобы предупредить его об опасности, а уж как мир отнесется к нему – это остается целиком на его совести…»
Эта странная надпись, сделанная нервным, прыгающим, едва читаемым почерком на чистом титульном листе довольно толстой кипы распечаток – первое, что я увидел, внимательно осматривая письменный стол таинственно пропавшего сотрудника нашего института и моего бывшего университетского товарища.
Дело в том, что после того, как он неделю уже не появлялся на работе и не откликался на телефонные звонки, кафедра подняла тревогу. Но прежде чем беспокоить полицию, попросили сходить к нему на квартиру меня, как человека, который был ему ближе, чем все остальные.
Не могу сказать, что я был его другом. Строго говоря, у Кирилла вообще не было друзей. Он был всегда одинок, замкнут, особенно после скоропостижной гибели, с интервалом всего в несколько месяцев, бабушки с дедушкой – единственных его близких родственников. Но мы друг друга знали давно, еще с университетской скамьи, регулярно здоровались при встречах, с жаром обсуждали близкие нам обоим научные проблемы – наши интересы в области изучения мифологии и фольклора, в целом, совпадали.
Кирилл всегда казался мне странным парнем. Проводил большую часть времени в библиотеках, читал. В выходные любил в одиночку ездить на природу, а летние каникулы – в этнографические экспедиции. Наверное, было бы лишним говорить о том, что он никогда не был женат.
Раскрывался он, как можно догадаться из сказанного выше, только в беседах на научные темы, точнее, на научные темы, близкие к его собственным изысканиям. Кирилл мог часами говорить, например, о значении мифологического образа «заложных покойников» для славянской фольклорной традиции, с пеной у рта доказывать абсолютное несходство образа «классической» западной русалки с рыбьим хвостом и ее славянской тезки, или, наоборот, проводить далеко идущие параллели между славянской и кельтской мифологическими традициями. Он горел своими научными теориями, но – ничего кроме теорий выудить у него было невозможно. Когда беседа плавно переходило в русло личной жизни или, скажем, перескакивала на другие научные темы, он неизбежно терял к дальнейшему ходу разговора интерес, замыкался, уходил в себя, молчал.
Надо сказать, большую часть времени Кирилл работал в одиночестве, и у него в порядке вещей было не отвечать на звонки. Именно поэтому мы, его коллеги, и не сразу хватились его.
Дверь в квартиру Кирилла оказалась заперта. Однако, постучавшись к соседке – старушке, я, объяснив ей ситуацию, получил от нее дубликат ключей. Кирилл оставлял ей дубликат на случай, если прорвет трубу или случиться какое-нибудь другое бытовое ЧП, тем более, что он в последнее время часто уезжал и не ночевал дома. Меня же старушка хорошо знала и доверяла мне.
Как только я открыл двери, меня сразу обдал поток неприятного, пронизывающего до костей холодного ноябрьского ветра, беспрепятственно гулявшего по всей квартире. В зале я не обнаружил ничего примечательного, как и на кухне, если не считать полнейшей чистоты и порядка, резко контрастировавшего с весьма неуютным и совершенно неуместным сквозняком. Все было прибрано, все лежало на своем месте, никаких следов насилия (если бы имел место грабеж со взломом) я не обнаружил. А потому поспешил перейти к осмотру комнаты пропавшего.
Окна были раскрыты настежь. Квартира находилась на девятом этаже, а потому вряд ли открытое окно могло наводить на какие-то подозрения насчет проникновения сюда посторонних лиц. Мысли о самоубийстве также пришлось сразу же отбросить. Если бы Кирилл покончил с собой, сразу бы сообщили по месту работы, и уж тем более сказала бы об этом его соседка. И тем не менее широко распахнутое окно – достаточно странная деталь в общей обстановке. Тем более, что, несмотря на то, что помещение было более чем хорошо проветрено, мне показалось, что я постоянно чувствовал еле ощутимое, пьянящее (от него даже слегка закружилась голова) благоухание, казалось, пропитавшее все вещи и предметы обстановки в комнате. Если не ошибаюсь, пахло яблоками. На подоконнике, письменном столе и даже на полу я обнаружил довольно высохших лепестков яблоневых цветов, словно здесь осыпалась целая ветвь… Очень странная, надо сказать, находка для начала ноября!
Не обнаружив в комнате каких-либо следов насилия, я принялся аккуратно перебирать бумаги Кирилла на письменном столе. Я искал блокнот, записную книжку или что-то в этом роде. Компьютер оказался запаролен. Будучи занят этим делом, я почти сразу и наткнулся на рукопись со странной надписью. Она лежала на виду, у самого монитора, в компании с целой кипой книг по славянской этнографии и археологии.
Прочитав странное рукописное предисловие, содержание которого я огласил выше, я, недолго думая, перевернул страницу и начал читать уже распечатанный текст.
«Зовут меня Шадрин Кирилл, сегодня в полночь мне исполняется 30. По образованию я – историк, специализировался на изучении фольклора. Однако не фольклористика, как могут подумать те, что найдут в себе труд прочесть нижеследующую рукопись, привела меня к сделанным мною открытиям.
Дело в том, что я – сирота. Рос, сколько себя помню, в Москве, у бабушки с дедушкой по отцовской линии. Отец пропал без вести еще тогда, когда я был младенцем. Об обстоятельствах его исчезновения так толком никто ничего и не узнал. Мать вроде бы по каким-то причинам была лишена родительских прав почти сразу же после моего рождения и проживала где-то в Сибири. О бабушке и дедушке с ее стороны я тоже почти ничего не слыхал.
Я сообщаю возможному читателю моей рукописи эти, на первый взгляд, лишние подробности моей семейной генеалогии только потому, что это имеет прямое отношение к предмету, которому и посвящена та самая рукопись, к которой я и пишу это предисловие.
Рукопись эта представляет собой воспоминание о моей поездке, предпринятой в прошлом октябре в далекую Сибирь с целью поиска моей матери и вообще родственников по материнской линии. Совершенно естественным с моей стороны было стремление узнать хоть что-то о них, увидеться с матерью, от которой у меня не осталось даже фотографии.
Однако не путевые заметки и не сентиментальные подробности моей семейной жизни стали поводом для обнародования этой рукописи. Нет. Только к концу поездки, когда я столкнулся с явлениями, превосходящими всякий здравый смысл и нарушающими все каноны научной логики, а также когда я осознал, какую опасность они таят для человечества, – особенно сейчас, в эпоху полнейшего пренебрежения с его стороны не только религией, но и самой наукой – я принял тяжелое для себя решение вспомнить все обстоятельства моей поездки, описать их на страницах этой рукописи, чтобы предупредить человечество о грозящей ему опасности. И только закончив этот труд и поставив жирную точку в конце его, я почувствую себя, наконец, исполнившим свой долг и спокойно смогу уйти...
Специально для сотрудников полиции или для моих коллег (потому что кроме моих коллег да пары знакомых у меня не осталось ровным счетом никого на этом свете), которые будут меня искать, сообщаю: я не был убит, не покончил жизнь самоубийством и не был похищен. То, что произойдет буквально через пару часов со мной, не укладывается ни в одну статью Уголовного Кодекса ни одной из существующих стран мира. А потому спешу призвать как сотрудников полиции, так и коллег сэкономить свои драгоценные время и силы на моих бесплодных поисках и потратить их лучше на то, чтобы донести содержание моего последнего исследовательского труда до адресата.
P.S. Собственные мои имя и фамилия, имена и фамилии основных участников описанных ниже событий, а также названия населенных пунктов, улиц и топографических мест намеренно мною изменены. Не хочу, чтобы хоть кто-то отправлялся по моим следам, подвергая себя и других смертельной опасности. Надеюсь на ваше понимание. Кирилл Ш.».
Таковым было содержание второй (первой печатной) страницы рукописи.
Не нужно, наверное, говорить, что всю ночь, а затем и весь следующий день я провел за тщательным изучением рукописи. Затем, рассказав в самом общем виде о ее содержании всем моим коллегам, я принял решение все же сообщить (за неимением других близких к нему лиц) в полицию об исчезновении Кирилла. Рукопись же его, после долгого и пристального изучения, я решил, по причинам, указанным ниже, опубликовать, как этого и хотел ее автор.
Однако здесь я сразу же столкнулся с очень трудной проблемой. Издавать ее как научное сочинение было невозможно по причине фантастичности всех описываемых там событий. Издавать же как мемуары – также невозможно, поскольку ни одно из указанных там имен и мест совершенно невозможно с чем-либо идентифицировать – во всяком случае мне этого сделать не удалось. Поэтому я решил опубликовать его как художественное сочинение и, поскольку у меня уже был опыт публикаций подобного рода, мне и выпал жребий проделать эту работу.
После некоторых размышлений я разбил бессвязную (особенно во второй своей половине и в конце), написанную практически очевидно психически нездоровым человеком, рукопись на пять глав, по количеству дней, точнее, суток, в которые происходили главные события путешествия. Ибо в полночь 27 октября 2008 года Кирилл подъезжал к «Таежному», а уже в полночь на 31 октября на «Монолитах» произошли главные события.
Потом я постарался придать этим запискам как можно более вменяемую литературную форму – насколько позволяли мне мои скромные литературные способности – оставив, впрочем, элементы «мемуарности» – повествование от первого лица, а также строго выдержанную датировку событий и мест, в которых они происходили. В общем, я постарался свести свое вмешательство, как своего рода литературного редактора, к minimum minimorum: все действующие лица, вся топография, даже описания местности и содержание разговоров – все целиком авторское. Я лишь разнообразил язык, убрал все повторы (Кирилл почему-то имел свойство в рукописи много раз писать одно и тоже, может, боясь, что особо важные с его точки зрения места обойдут вниманием, но на практике это невероятно затрудняет чтение), а также сочинил диалоги, также из соображений максимального облегчения восприятия текста.
О чем остается сказать еще?
Признаюсь честно. Я, как ученый, как и все мои коллеги, ни на йоту не поверил во все то, о чем было написано в рукописи. В то же время, ввиду того, что исчезновение Кирилла – это непреложный факт, факт, который и по сей день остается загадочным, несмотря на то, что вот уже полгода ведется расследование, а также потому, что всем нам, его коллегам, хотелось почтить память о Кирилле – выдающемся молодом ученом и просто хорошем, хотя и глубоко несчастном, человеке, скорее всего, ставшего жертвой сильного психического расстройства в результате понесенных им тяжелейших утрат, – мы решили во что бы то ни стало приложить все силы, чтобы издать его рукопись. А были ли описанные события правдой или фантазиями его больного рассудка – судить самому читателю.
Горюнов Ю. С., канд. ист. наук, доц., 29.04.2010 г.