Звездочет

Звездочет

- Я на эту тварь натыкаюсь по сто раз на дню! - перегнувшись через перила балкона, Руслана смачно плюнула на макушку статуи. Пять лет назад изваяние из золота 750-й пробы было точной копией Русланы в полный рост. Несмотря на мягкость благородного металла,  статуя сохранилась значительно лучше оригинала.

- Потрясающая меткость! Тренируешься?- я обрадовался, что заунывные трехчасовые жалобы на горькую женскую долю наконец-то переросли хотя бы в агрессию.

- Как увижу, так плюю,- она еще раз плюнула - и снова попала.

- Не заржавеет?- мой вопрос был частью отходного маневра – начинался унылый осенний дождик, и я собирался избежать дальнейших душеизлияний под предлогом спасения садового инвентаря.

- Скорее, я заржавею… или сдохну,- в последнее время Руслана источала влагу либо слезными железами, либо слюнными. Теперь она снова заплакала.

- Мне инструменты убрать надо, дождь пошел, а то заржавеют. И дом закрывать на зиму. Приходи вечером на картошку,- я от всей души надеялся, что она откажется от ежегодного ритуала – прощальных посиделок у костра с печёной картошкой.

- Не приду. У нас новая фенечка,- злобно всхлипнув, Руслана сдвинула рукав свитера и показала мне браслет, мигающий зелеными огоньками.

   В этом браслете было что-то инопланетное и жуткое. Казалось, что из него сейчас выползут щупальца мерзкого липкого инопланетянина, поработившего Руслану, и утащат меня в мрачный скользкий каземат на вечные муки.   

- Что это?- я удивился, до сих пор мне приходилось видеть на ней исключительно ювелирный эксклюзив.

- Ошейник. Строгий. С этой побрякушкой я могу дойти только до забора. Дальше меня током… вырубает. Так что пригласи лучше эту золотую дуру. У нее больше шансов. Тьфу!  

   Мы прощались, как обычно, до начала мая. Моя ветхая деревенская избушка, в отличие от загородной резиденции Русланы, возвышавшейся по соседству, не спасала от морозов. За это лето Руслана совсем постарела, глаза безвозвратно потухли, руки переставали дрожать только после серьезной дозы алкоголя. Ее общение окончательно замкнулось между телевизором и статуей. Загрузившись новостями и кальвадосом, Руслана пересказывала своей золотой интерпретации байки из телевизора, спорила с ней, ругалась, плевалась. Я не мог предположить, что та наша встреча окажется последней.    

ххх

В нашей деревне, притаившейся в музее-заповеднике, дачные участки не предполагались изначально. Хранители музея отстаивали каждый квадратный сантиметр земли, словно щитом, прикрываясь то именем великого предка-художника, то «крышей» в Кремле. Руслана и ее высокопоставленный отец появились у нас в самом начале девяностых. Сначала в деревню приехало несколько машин с мигалками, потом вереница грузовиков с солдатами, и, наконец, колонна строительной техники. Шум стройки, не утихающий даже по ночам, мешал наслаждаться соловьиными трелями, а спустя полгода дворец, построенный во всех стилях одновременно, загородил половине деревни вид на излучину реки. Жителями нашей слободы были в основном художники, скупившие деревенские дома еще во времена хрущевской оттепели. Всю жизнь за приличные деньги они писали портреты идолов компартии, но иметь членов политбюро в качестве соседей категорически не желали.

- Хорошо, что мавзолей не построили,- комментировал архитектуру соседского дворца художник Мылов – придворный членинописец (как называл его мой отец) развалившейся державы.

- Дорвались, кухаркины дети, - поддакивал ранее ненавидевший Мылова монументалист Слизунов.

- Пропала деревня,- театрально резюмировала пейзажистка и мизантропка Гринпиевич, опрокидывая рюмку водки, не чокаясь.

   Мои родители, наконец выбравшиеся из-под цензурного пресса, были увлечены первой совместной выставкой и не обращали внимания на новых высокопоставленных соседей.

- Хороший мой, зачем тебе вообще это замечать? Тем более презирать. Презрение – это эмоция, а они не стоят наших эмоций. Раз ничего всё равно не изменится, ну их. Ты ёжиков накормил?- моя мама всегда умела найти нужные слова. 

 Фейерверк по случаю сдачи соседского дворца не имел ничего общего с убогими московскими салютами в красные дни календаря. Я даже не мог представить, насколько разнообразными и фантастическими могут быть пиротехнические снаряды. Разноцветные огни извивались и летели во всех направлениях одновременно, создавая движущиеся таинственные тени, будто в лесу начался карнавал местной нечисти. Ни один из залпов не повторялся. Не опуская головы, я добрел до узенького горбатого мостика через овраг, споткнулся о корень столетнего дуба, поднялся… Следующее пиротехническое чудо взорвалось внутри меня. Каждый новый удар сердца стал разбрасывать по телу миллионы разноцветных огней. Быстрее – быстрее – быстрее. Я испугался, почувствовав, что задыхаюсь. И этот страх вернул меня к реальности. Я понял, что случилось. На узеньком горбатом мостике, выхваченном из мрака снопом переливающихся брызг фейерверка, стояла русалка. Русалочка. Мне приходилось видеть похожих на нее волшебных созданий на маминых иллюстрациях к сказкам, но я не думал, что они могут быть настолько красивы. В раннем детстве меня пугали русалками, которые заманивают беспечных юношей в лес, откуда юноши никогда не возвращаются. Конечно, не возвращаются. Она прекрасна. Нет, она совершенна! За этой русалкой я готов и в лес, и в реку, и на край света.  

Фейерверк перестал пугать лес взрывами и сполохами. Она стояла на мостике, запрокинув голову к небу, и что-то шептала. В лунном свете русалочка будто парила среди ракитовых кустов, разговаривала с лесом, нашептывала приказы местным эльфам. Обычный мостик, по которому я каждый день ходил к колодцу за водой, вдруг стал сказочным. За ним больше не существовало обычной деревни, в колодце плескался волшебный звездный напиток, а вдоль тропинки выросли фантастические цветы, дурманящие меня своими экзотическими ароматами. Я готов был исполнить любое желание русалочки, а заговорить боялся. Задыхался от нахлынувших чувств и не находил слов. Странно было бы начать разговор с «привет, ты кто?». Я ждал, пока придут волшебные слова, но они все не приходили, и тогда я произнес те, которые пришли в голову первыми: