Бабушкины истории (роман в новеллах)

Стукнула калитка

Стукнула калитка. Галя замерла, прислушиваясь.

– Кто это? – прошептала испуганно ее старшенькая, Рая. Две другие дочки перестали возиться на полу. Тамара обняла несмышленую Альку и закрыла ей рот ладошкой, чтоб молчала. Галя направилась к двери.

– Не ходи, мама, пусть думают, что тут никто не живет, – отпустила Альку и схватилась за Галину юбку Тамара.

– Печку топим, дым видать, – возразила ей тихо Рая.

Галя попыталась ободряюще улыбнуться детям:

– Ничего, мы дома, здесь все спокойно.

Они уже несколько недель, как дома. В начале войны, только начали эвакуировать заводы, Галя запаниковала. Схватила дочек, Альке как раз три месяца исполнилось, и уехала к отцу. Хорошо, еще ходили поезда. Удалось им пробиться. Два года ей не давала покоя мысль, что Ваня не знает, где они. Она писала, он не отвечал. А вдруг весточка поджидает ее дома? Как только выбили немцев, она с детьми вернулась. Отцу объяснила, что не положено им, раскулаченным и сосланным, жить не на месте поселения. Как только власть докопается, их накажут. Хотя основная причина была все-таки в муже. Но Галя уже сто раз пожалела, что не осталась у отца. Вокруг совсем не так спокойно, как она говорит детям. Шастают какие-то темные личности в надежде поживиться. Еще ходят, просят «Христа ради» оставшиеся без крова, потерявшие все люди. А ей дочек кормить. Хозяйство разорено. Осень на дворе. Пережить бы зиму...

Во дворе у калитки опирался на палку худой оборванный дед. Не просто оборванный. Лохмотья жуткие, не разберешь, какой одежкой они были раньше. Галя подошла поближе, и ее чуть не стошнило: полуседая борода у старика шевелилась от обилия вшей.

«Эх, – подумала Галя, – нет собаки, чтоб гавкала да отпугивала пришлых».

– Простите, дедушка, нечего подать.

Он пошатнулся от слабости.

– У меня дети голодные, – в отчаянии сказала Галя, уже сочувствуя чужой беде.

У старика потекли слезы. Он поднял руку, но не глаза вытер, а поскреб голову под ушанкой. Стянул эту видавшую виды шапку и прижал к груди. Стоял и молча плакал. Смеркалось.

Это ж ему и заночевать негде...

Сама с детьми только что проделала нелегкий путь пешком. Тянула на себе мешок картошки да сало. Старшие то за руку Альку вели, то несли по очереди. Хорошо, люди – добрые. И попутка тормознет и подвезет, и хозяева за так на ночлег пустят.

Галя решилась.

– Вон банька, – показала ему на сооружение перед хатой, – идите туда. Переночуете. А я сейчас. Чего-нибудь принесу...

Она не договорила, развернулась и побежала в дом.

Старшие дочки с сожалением смотрели, как мама отделила в миску две картофелины от их ужина. Одна Алька ничего не понимала, забавлялась тряпичной куклой. Рая ей еще у дедушки эту игрушечку скрутила.

Галя достала старую Ванину рубашку. Уткнулась в нее лицом. Подавила рыдание. Нашла латаные-перелатаные штаны. И отправилась в баньку.

Гость набросился на еду. Запихивал картошку, глотал, давился. Поел. Галя протянула ему рубаху с портками.

– Берите. Мужнино, – поймав какой-то странный взгляд, добавила: – Сам он на фронте.

– Галя, – произнес чужой сиплый голос. – Галя, – повторил уже со знакомыми нотками. – Не узнаешь? Это же я.

– Ваня?!

Боже праведный! До чего он изменился!

– Пойдем в дом!

– Нет.

– Точно! Вши. Что ж я стою? Я мигом.

Галя затопила баньку. Ушел весь запас дров, что начала готовить на зиму. Ничего. Найдет сушняк. Уголь под шахтой или на железке поищет.

Первым делом сожгла все лохмотья и наскоро срезанную бороду. Мыла его и не верила, что это он. Исхудал до невозможности. В шрамах. А вши въелись даже под кожу. Ваня сел на лавку в предбаннике.

– Я из плена бежал. Поесть бы еще, – сказал, прислонился к стенке и уснул. Галя сбегала в дом за одеялом.

– Кто там? – попыталась перехватить ее Тамара.

– Никто. Прохожий, – отвела глаза Галя. – Укладывайтесь на ночь, – велела сердито, – я скоро вернусь.

Укрыла лежащего на лавке мужа, подоткнула одежду ему под голову. Он даже не пошевелился. Спал мертвецким сном.

Галя пошла к детям. Они угомонились, лежали тихо. Умнички, сами поужинали. Ночью Галя вставала и подходила к баньке. Прислушивалась к неровному дыханию мужа.

Родной! Любимый! Ненаглядный ее Ванечка. Сколько раз она его обнимала и думала, что признает. Любого. В темноте. На ощупь. На звук. Сердцем. Что бы ни случилось... И не узнала!

Девочки еще спали, а Ваня под утро проснулся, позвал ее.

– Страшно было? – спросила Галя, вглядываясь в его изможденное лицо.

Она имела в виду дорогу. Как он пробирался домой.

– Страшно, – ответил ей о другом. – Так страшно, что словами не передать. Война, боль, смерть – это все ничего. Галя! Нас не кормили. Вообще. Немцы смеялись, глядя, как мы падаль собираем, червей жрем. А потом... – он перешел на шепот, хотя больше никто их не мог услышать, – потом некоторые сломались. Озверели. Начали есть... людей. Ждали новых пленных. Потому что те... упитанные. Попадают люди, ничего не подозревая, а их свои же...