Если это любовь

… о любви

- Дядя, дядя, а ты чего тут спишь? – услышал Горский сквозь сон и резко сел. 
Рядом стоял белобрысый мальчишка с мячом подмышкой, показывая в улыбке отсутствующий передний зуб. 
- Гришка, а ну иди сюда, паразит! – послышался окрик, и мальчишку как ветром сдуло. 
Павел огляделся. Он сидел на лежаке, вокруг появлялись отдыхающие, занимая места поближе к воде. В голове промелькнула вчерашняя ссора с Лизой. С чего она завелась, он так и не понял. А вот как дошел до пляжа просто-напросто не помнил. 
Подперев голову рукой, он долго сидел, уставившись в одну точку на горизонте. 
Когда Павел Горский согласился на приглашение отца приехать домой в отпуск, он и предположить не мог, что отдых окажется отнюдь не безоблачным. Не предполагал он этой простой вещи по элементарной причине – не подумал. 
Не подумал о том, что мама не была в восторге от его выбора, что стало ясно еще на свадьбе. И это было не удивительно. Впрочем, здесь, кажется, все несколько утряслось. 
Не подумал он так же и о том, что по соседству с родительской дачей всегда была дача Коломацких. Как и не подумал, что встреча с Татьяной может всколыхнуть в нем то, чего давно не было. Да и то, что было – больше не имело названия. 
Павел не знал, когда именно влюбился в Татьяну. Нет, не с самого детства, да и не с ранней юности. Он не помнил, когда все началось. Он помнил, как его провожали в армию, здесь, на даче. Помнил, как ребята разошлись, и осталась одна Таня. Помнил, как утром, когда уходила, обещала ждать. Помнил, как писал письма, много писем. Она отвечала редко, потом вовсе перестала. А он мечтал, как вернется, они поженятся, она будет танцевать, он будет учиться. 
Вернувшись, Павел узнал, что мечты порой сбываются неточно. Он учился, она танцевала. Только вот замуж вышла за другого. 
Было странно осознавать, что жизнь от этого не закончилась. Он поступил в университет, переходил с курса на курс, получил диплом. Отец помалкивал, мать переживала. Как-то само собой все успокоилось, устроилось, но получив распределение в Сутиски, собрался, кажется, за сутки. Если бы отправили во Владивосток – собрался бы еще быстрее. 
На заводе он понял, что работа отвлекает. И за комсомол ухватился, потому что можно было сутками торчать в комитете. Это уже позже втянулся. Даже стало нравиться. Один Писаренко чего стоил со своими испанскими страстями. 
А еще случались командировки. В одной из них Павел познакомился с Анной Сергеевной. Аней. Она работала администратором в гостинице, была немного старше и замужем. Муж ее, полковник ВВС, оказался очень удобным. Он часто уезжал на сборы и учения, а Павел часто бывал в Виннице. 
Так и протекала жизнь товарища Горского вдали от родного города и семейного счастья. Тишина и спокойствие его размеренной жизни нарушались начавшими приходить ни с того ни с сего письмами от Татьяны, которые Павел выбрасывал, не читая, и частыми метаморфозами Лизы Довгорученко. Последняя его забавляла, порой смущала. До того самого дня, когда она призналась… 
Павел тряхнул головой. 
Сначала искупаться, потом домой – мириться с женой. Придумала она: видеть его не может! А он может! И хочет! 
Проблема была в том, что Таня тоже очень хотела видеть. Его. Павла Горского. 
Но на даче его не наблюдалось. А наблюдательную позицию Таня заняла с самого утра. В ее садике с розами, расположившись на кресле, которое всегда выносили в тень под абрикосами, и там, между кустов и деревьев, можно было смотреть на улицу и соседский двор, оставаясь незамеченной. Лиза в смешной беленькой панаме шерудела на клумбах. Изольда Игнатьевна периодически выходила с веранды и напоминала, что не стоит столько времени торчать на солнце. Николай Васильевич читал, устроившись в гамаке. Горского-младшего нигде не было. 
А потом Таня вспомнила. Вспомнила известное с самого детства. Семь утра. Пашка вылетал с дачи. Кидал камешки в ее окошко. И они вместе, пока все спали еще, шли купаться. Вместо того чтобы умываться и чистить зубы. Иногда даже и вместо завтрака, за что потом попадало. 
Она торопливо скинула тапки, обула туфельки и по знакомой с того времени узкой тропке между тынами дворов, по которой можно было сократить дорогу, хотя и поймать на себя пару насекомых, помчалась вниз, параллельно улице, а потом чуть свернула – на ту самую секретную дорожку. 
По этой самой дорожке и топал домой Павел. 
- Привет, - бросил он, намереваясь идти дальше. 
- Привет! – радостно отозвалась Танька и стала посреди тропинки, преграждая ему путь. – Уже искупался? Как вода? 
- Теплая, - он вынужденно остановился и усмехнулся: – Опять стремянка сломалась? 
- Почему сломалась? Я только вчера вечером приехала. Не успела еще. Слушай, ты что, забыл? 
- Возможно. О чем? 
- Аккерман! Берешь машину, я переодеваюсь – едем! 
- Я не беру машину, мы никуда не едем. Ты можешь съездить в Аккерман на автобусе. Или позвони Ерошкину. 
Таня удивленно посмотрела на него, поправила юбку и тихо спросила: 
- Что-то случилось? Мы всего несколько дней не виделись, а ты такой стал… 
- Чего ты хочешь? – спросил Павел. 
- Честно? 
- Честно. 
- Чтобы ты любил меня, как раньше. 
- Не унижайся. Все слишком давно кончено. 
- Разве давно? – она сделала шаг к нему. – Мне кажется, будто вчера. Ты не ответил ни на одно мое письмо. Как я не отвечала на твои. Я не сорвалась за тобой в твое село. Как ты не бросился за мной в Киев. Я пожалела. Насчет тебя – не знаю. Я думала, к лучшему, ладно. Только ничего лучшего быть уже не могло. Унижаюсь? Что унизительного в том, что женщина объясняется в любви? 
- Ты не объясняешься в любви, - проговорил Павел, глядя ей прямо в глаза. – Ты выпрашиваешь любовь. Это унизительно. 
- Как скажешь. Но это не меняет главного. Я люблю тебя. Я раскаиваюсь в том, что натворила. Я хочу вернуть тебя, Паш. 
- Меня нельзя вернуть, - устало сказал Горский. – Если ты не помнишь, я женат. И я люблю свою жену. 
Таня тихо охнула и сделала еще один шаг к нему, чуть поведя головой. Глаза ее неожиданно наполнились слезами. Словно бы не верила и верила одновременно. Она стала казаться моложе от этого дрожащего подбородка и блестящих глаз. Будто ей исполнилось восемнадцать, и она навсегда теряет что-то очень важное. 
- Ты меня совсем забыл? – хрипло спросила она. – Напомнить? 
Резко, очень резко и порывисто она обхватила его шею тонкими руками и торопливо прижалась губами к его губам. Так, что между их телами совсем не осталось места. И он мог слышать, как часто бьется в ней сердце. 
Павел отстранился, снял ее руки со своей шеи и отступил на шаг. 
- Перестань, - сказал он, - все это не имеет смысла. 
Он отвел глаза и увидел Лизу, бредущую по этой же тропинке между домами. 
- Лиза! – окликнул он ее. 
Лиза подняла голову, которая до того была опущена – она очень внимательно смотрела под ноги. И в то самое мгновение, когда взгляды их встретились, Таня глухо выдохнула: 
- Пашенька! 
Опять шагнула к нему. 
И снова его поцеловала. 
Он знал, что Лиза все видела. И с ужасом наблюдал, как ее лицо, на котором ярко блестели голубые глаза, исказилось, словно у обиженного ребенка. Губы поджались тоже совсем по-детски, будто сейчас всхлипнет. Она дернулась, отшатнулась назад, и, резко развернувшись, побежала обратно к даче. Павел отлепил от себя Татьяну и бросился вслед за женой. Всего несколько секунд – и все к черту! 
Впереди скрипнула калитка, и вскоре он сам вбежал во двор. Лизы нигде не было. 
Зато был папа. Николай Васильевич, мимо которого мгновение назад пронеслась Лизка, сидел, свесив ноги с гамака, и грозно смотрел на сына. 
- Что это было? – сердито спросил он. – Ее будто за шкирку взяли и швырнули подальше, так пронеслась! Я тебе говорил, что Горские один раз женятся? Говорил. Танька? 
- Потом, папа, - отмахнулся Павел, пробегая мимо. 
Но на веранде ему встретилась Изольда Игнатьевна. 
- Павел, - поднялась она из любимого кресла, - ты что такое вытворяешь? Лиза плачет, ты дома не ночуешь. На что это похоже? 
- Потом, мама, потом! 
- Когда потом? Когда совсем поздно будет? Разве я тебя так воспитывала? Лиза беременная, а ты к Татьяне бегаешь! 
Павел встал, как вкопанный. 
- Как беременная? – оторопело спросил он. 
- Как обычно! – фыркнула мать. 
Отчего на второй этаж Горский взвился с удвоенной скоростью. 
Лиза сидела на кровати, свесив ноги, и внимательно смотрела на чемодан на полу, который был только что вытащен и раскрыт. Она не плакала. Хотя грудь ее часто вздымалась после пробежки. Едва хлопнула дверь, Лизка громко сказала: 
- Я согласная на развод. 
- А кто тебя спрашивает? – сердито заявил влетевший в комнату Горский. 
- Ааа… то так… самі порєшали… 
- У Катьки своей научилась? Хочу – пришла, хочу – ушла. 
Лизка вскинула голову. Глаза были злые. Будто сейчас драться кинется. Не кинулась. Но зато вскочила с кровати и закричала: 
- А я нікуди не ходила! Я з твоїм батьком в шахмати граю! То всьо ти шляєшся! Зі своєю Танькою. От і женись! Мене чого сюди привіз? 
- Я тебе что – падишах? – заорал в ответ Павел. – Мне одной жены достаточно! 
- А я тобі й говорю – на развод я согласная! Шоб ти женився на своїй Танькє. І буде в тебе одна жена по нашим совєтським законам! Чи тобі партія не розрішає? Так я не партійна! Мені всьо можна! 
- Я сам себе не разрешаю. Развода никакого не получишь! Ты куда вообще собралась с нашим ребенком? – спросил он, пнув ногой чемодан. 
- Додому! До мами, в Сутиски! На шо ми тобі тут здалися, га? Тільки любов крутить нє даєм! 
- Какую любовь? Что ты несешь?! 
- Такую! Первую! Невмираючу! – Лизка всплеснула руками. - Господи, от я дурна! Знала ж, шо в тебе нєвєста! А все надіялась на шось! 
Брови Павла взметнулись вверх, и он на мгновение потерял дар речи. Потом подошел к Лизе и крепко взял ее за плечи. 
- Так! – спокойно проговорил он. – Для людей с богатой фантазией. Невесты у меня никогда не было. Вернее, была. Недолго. Одна сумасшедшая девчонка, которая многое делает хорошо, но лучше всего у нее получается сваливаться на голову. Потом эта девчонка стала моей женой. А теперь пытается со мной развестись. Только ничего у нее не выйдет, слышишь? 
Лизка скинула его руки и отскочила в сторону. Потом ткнула пальцем в его грудь и прошипела: 
- Ти з нею цілувався! Я бачила! 
- Все… все не так, как выглядело… Лиза, послушай. С ней у меня ничего нет, и быть не может. Потому что есть ты. Потому что я люблю тебя. 
Ее глаза поползли на лоб. Как-то уж совсем картинно. Но точно искренно. Она поморгала, палец убрала. И тихо спросила: 
- Шо-шо? 
- Что шо? 
- Ну… ти сказав, шо… 
- Я много, чего сказал. 
- Не понімаєш? Ну… шо любиш… - она подавила судорожный вздох и зачем-то обхватила себя руками, - шо мене любиш… 
- Конечно, люблю. Разве может быть иначе? – искренне удивился Павел, подходя к ней ближе. 
- І давно? – недоверчиво спросила Лизка. 
- С тех самых пор, как ты свалилась мне на голову, - усмехнулся он. 
- І ти цілий рік мовчав? 
- Как видишь. 
- Ну ти ж нічого не сказав… коли я сказала… і потім нічого не казав… я думала, ти… а ти… а коли замуж позвав, ти… І то було таке уніженіе, знать, шо ти знаєш, шо я тебе… а ти мене – нє… 
Горский рассмеялся, притянул Лизу к себе и крепко обнял, покачивая из стороны в сторону. 
- Я – болван. Но я очень тебя люблю, Лиза. 
Лизка зажмурилась, уткнулась носом в его плечо и тихо спросила: 
- А Таня? Ви ж… вона ж… Ви цілувались! 
- Она вбила себе в голову, что можно все вернуть. 
- Це вона тобі писала, да? Весь район говорив, шо в тебе нєвєста – Таня з Одеси… Я… як взнала, так питалась тебе розлюбити… З Васькой, з Федькой… з Шмигой… 
- Она писала, я не читал. Лиз, забудь, - Павел поцеловал ее в макушку. – Просто забудь – и все. 
- Нє-а, - она мотнула головой и тут же снова устроила ее на его плече. – Не забуду… Якби не це… ти б так і не сказав, да? 
- Ты тоже не торопилась сказать мне про ребенка, - усмехнулся Павел. 
- Ми з тобой женаті восьмий місяць. А про… ребьонка я тільки в понеділок взнала! Хто сказав? Мама? Я ж її просила! 
- Ах, ты еще и просила! 
Лизка хитро улыбнулась и подняла на него глаза. 
- В тебе спрашувать, де ночував? Га? 
- На пляже. Топчан оказался жестким. 
- От дурко́. Наче дівана нема. Паш, а ти мене правда-правда любиш? Чи просто помириться хотів? 
- Я тебя очень-очень люблю! 
- А я тебе довше люблю! – Лизка показала ему язык и ногой демонстративно задвинула чемодан под кровать. – Ну давай… Щекочи мені бік. Двері закрив?