Глава, которой не было и не будет

Глава, которой не было и не будет

Я писала письма. Почти каждый вечер я писала ужасные тупые письма. Я их писала и сразу же удаляла, потому что они получались глупые, депрессивные, да и отправлять их было некуда. Но после становилось немного легче, а к следующему вечеру накатывало снова.

Со школой и домашними заданиями складывалось плохо. Ни одной ясной мысли в голове. Сплошная паника и отчаяние.

Папа сказал, что я сама себя накручиваю. Да хоть бы и так, но куда деваться от самой себя?

На дворе давно наступил апрель, потекли ручьи, светало рано, вороны под окнами свили гнездо, а я никак не могла перестать думать как там и что. Говорят, со временем это проходит. Но нет. Ничего подобного. Не проходило. Становилось только хуже. Зудело, болело, ныло.

Высыпало на запястьях какой-то ерундой, которая жутко чесалась и горела. Особенно ночью. Приходилось вставать и держать руки под холодной водой, чтобы хоть немного унять зуд. Но если с руками такое прокатывало, то что было делать с тем, что жгло внутри?

Узнать адрес деревни, куда уехал Амелин, у папы так и не получилось. Тот его знакомый, который обещал помочь с этим, неожиданно уехал в отпуск, а второй уволился и на связь не выходил. Что, в общем-то, и не удивительно, потому что жизнь состоит из вечных законов подлости.

Мама как-то предложила: «Если тебе грустно, давай заведем собаку». Собаку. Собаку! Это было очень мило и очень жестоко с её стороны. Собаку. Более нелепое предложение трудно себе представить.

Самое ужасное, что всё произошло из-за какой-то глупости. Пустой, ничего не значащей случайности. При воспоминании о которой меня разбирала страшная злость. На то, что Амелин такой дебил, невротик и последний эгоист, раз поступил нисколечко не задумавшись о том, каково будет мне. Некоторое время у меня даже получалось ненавидеть его. Ведь до того, как он влез ко мне в душу, я отлично справлялась со своими чувствами. И как он только смог? Я до сих пор не понимала. Я же не хотела, не думала, не собиралась…

Но потом мне приснился сон. Дурацкий болезненный сон. Такой реалистичный, что, проснувшись, я отказывалась поверить, что этого не было на самом деле.

Мне снилось, что мы едем с Якушиным, Марковым и Герасимовым на машине. Петляем по проселочным дорогам деревень. Погода стоит замечательная. Светит солнце и на деревьях распускаются листья. Я знаю, что мы колесим уже очень долго и всё ищем Амелина.

В какой-то момент Марков говорит, что мы никогда не найдем его, потому что ездим по кругу и проезжаем одни и те же дома. А Герасимов отвечает, что в таком случае нужно возвращаться домой. Я начинаю умолять Якушина поискать ещё немного. А он просто кивает в такт музыке и улыбается. Я прошу его свернуть на маленькую узкую улочку, но машина всё равно мчится по прямой. С моей стороны открыто окно, и я чувствую, как холодный ветер обдувает лицо и треплет волосы.

И вдруг Герасимов как заорет на ухо:

— Вон, смотри! На той стороне!

Едва успеваю повернуть голову, чтобы посмотреть туда, куда показывает Герасимов и различаю вдалеке только темную фигурку человека.

— Остановись. Пожалуйста, остановись, — кричу я Якушину.

А он кивает и ничего не делает.

— Почему ты не можешь остановиться?

— Если мы ездим по кругу, то рано или поздно снова вернемся на это место, — отвечает он.

— Мне не нужно поздно. Я хочу сейчас! Когда в следующий раз мы будем здесь проезжать — это уже буду не я.

— В жизни никогда не бывает так, как хочется. Разве ты не знаешь?

— Но это же сон, Саша, во сне должно быть всё хорошо. Пусть во сне будет хорошо!

Он как-то странно на меня смотрит, говорит: «Совсем ты себя довела» и начинает катиться назад, постепенно притормаживая.

И через какое-то время я действительно вижу Амелина. Смотрю и не могу поверить своим глазам — так давно его не видела.

Идет себе, занавесившись волосами вдоль серого металлического забора с надписью «Главные вещи на свете — это не вещи», я такой забор на картинке в Интернете видела, в своём узком черном пальто, руки в карманах, за спиной рюкзак.

Открываю дверь и выскакиваю на ходу. Это же сон, поэтому мне не страшно, и я не падаю. Но мы слишком далеко отъехали назад, так что теперь нужно догонять удаляющийся силуэт. Бегу и изо всех сил кричу ему вслед, машу руками, но он в наушниках и не слышит.

И меня вдруг охватывает такое бесконечное отчаяние, как это во сне бывает, когда изо всех сил стараешься что-то сделать, но никак не можешь. Бегу, а щекам холодно на ветру от того, что они мокрые.

Но тут неожиданно передо мной оказывается его спина. Протягиваю руку, хватаюсь за плечо, он вздрагивает и оборачивается так резко, что я врезаюсь в него. Недоумевающе смотрит, и я вижу тёплую растерянную улыбку, как он обычно улыбается, когда чему-то очень рад. Делает глубокий вдох, но я опережаю. Мне почему-то кажется важным успеть сказать это первой.

— Я нашла тебя! Теперь ты не имеешь права обижаться.

А он стоит, хлопает ресницами и улыбается, как будто ему всё равно, что я там говорю. Как будто это и неважно вовсе. Но глаза у него блестят, и поэтому он крепко зажмуривается, обнимает меня и прижимается к щеке.

Чувствую знакомый запах брызгалки от горла и тоже закрываю глаза. Под моими ладонями взволнованно подрагивает его спина, и огромное невыразимое счастье горячей волной разливается по всему телу. И от этого безмерного счастья я и проснулась. Оно было настолько велико, что не смогло удержаться во сне.

В приоткрытое окошко сквозило ночным весенним ветром, обдувая мои по-настоящему мокрые щёки. Но возвращение в реальность оказалось отвратительным и таким тяжелым, что я ревела оставшуюся ночь. И если в какой-то момент мне казалось, будто всё начало потихоньку стихать, то после сна всколыхнулось с новой силой.