Гриф

Гриф

К двухсотой передаче Ишим уже не разбирал лиц. Не слышал женских завываний, комнаты не разглядывал. Не смотреть и не открывать рта — вот первое правило грифа. Упала ориентировка — успеть раньше других. А потом, когда дело сделано, не напороться на черных, донести передачу, сунуть контейнер в отверстие приемника, забрать свои деньги — вот и все дела.

Но в этот раз фигурка проклятого мальчишки так и стояла у него перед глазами. Мелкий, вихрастый, конопатый. Штаны сползают, а он их подтягивает — снова и снова. На носу сажа, из-под кепки — глазищи. Черные, круглые, любопытные. Страшные.

Как будто в первую неделю. Тогда лица отпечатывались так, будто их татуировали прямо под череп. Кривые, грязные, зареванные, уродливые. Одни родичи хватали его за руки, загораживали тела, бросались под ноги. Другие, отшатнувшись, убегали, будто это он приносил в их дом смерть.

На самом деле он собирал остатки жизни. Органы в Низах были золотой валютой — ни на копию души, ни на клонов здесь не хватало ни у кого. Поэтому первичные тела в Низах латали бесконечно. А медцентры кормили грифов. Удобно.

Но в этот раз все валилось из рук. Мальчишка глазел так пристально, так жутко, что Ишим замешкался. Кровь стекала по ножке стола и собиралась под стеганым половиком, а мальчишка все не убегал. Он не выл, не хныкал, и прятаться тоже не думал. Просто смотрел.

Ишим опаздывал. Лачуга оказалась далеко. До ближайшего приемника — четырнадцать минут, еще можно уложиться. Но пацаненок все спутал. Ручка контейнера скользила, переулки попадались забитые, и толпы раздвигались злобно, неохотно. Чуть повыше, в кварталах пообстоятельнее, прохожие исчезали, едва завидев его черную куртку. А здесь казалось, что тиски из прохожих вот-вот сомкнутся, и Ишима раздавят.

Конечно, падальщиков ненавидели. Они отбирали у смерти достоинство. Только по-другому Ишим выживать не умел. Когда-нибудь другой гриф придет и за ним. Но к тому времени он уже заработает себе если не на вторичное тело, то хотя бы на местечко в чистилище. У бедолаг из Низов не хватало даже на такое.

Тупик. Откуда здесь взялся тупик? На карте светился проход, но улочку перегородила решетка. Ишим метнулся в боковую аллейку, где под тусклыми желтыми лампами колыхались костлявые ветви, а потом встал.

Только не черные…

Они собирались стаями и кучковались вдалеке от приемников. От греха подальше, чтобы не напороться на патрули. У такой стаи непременно были вышибалы — двое-трое матерых зверюг, бравших грифа в оборот. Был вожак, который думал за вышибал. А еще — гончий. Такой быстроногий парнишка обычно убегал с передачкой. Успевал до любого приемника, как бы он далеко ни находился. Вот и теперь перед Ишимом выросли две гигантские фигуры; из приоткрытой задней двери неторопливо курил вожак; гончий переминался с ноги на ногу в тени мусорного бака. Значит, в этот раз добычи Ишиму не будет…

А все из-за какого-то мальчишки, который не вылезал из головы.

С черными Ишим встречался не раз. Невелика печаль — синяк под глазом, ребра ноют и в голове будто газу напустили. А вот контейнеры на выдаче в медцентрах не бесплатные. Пара монет семье, и без них не обойтись. Но самое главное — это потерянные органы, каждый из которых — еще один шажок если не к бессмертию, то к чистилищу. И шагать ему еще ох как долго.

А с каждым днем грифов все больше. Они собираются в пары, тройки, крутятся вокруг больниц, давая хирургам на лапу. Они уже не просто падальщики. Они — настоящие хищники. И в стаях такие твари все сильнее и сильнее. Когда Ишим начинал, в грифы шли единицы. Серое это дело, непонятное. Медцентры вроде и кормят, а что, если завтра лавочку прикроют власти? А еще грязное — мясником становиться не каждому. Но Низы учат и не такому. И вот теперь все меняется, и за какую-нибудь печень теперь дают не больше, чем за почку. Работать нужно быстрее и эффективнее, а в спину так и дышат молодые.

После встречи с черными Ишим обычно заползал в «Кривой глаз». Здесь было шумно и темно, а значит, безопасно. Никто не глянет на его куртку, никто не заметит его исполосованную рожу — тут все такие. В «Кривом глазу» собиралась самая отборная шваль из Низов, но в основном безобидная и совершенно бестолковая. Черные сюда не совались никогда.

Девицы здесь попадались, но на них Ишим не смотрел. Грязные, распущенные бабы со вставными зубами ластились к крупным, безмозглым охранюгам, которые обычно работали в домах повыше. Костлявые, изъеденные болезнями шлюхи смотрели голодно, как помойные шавки. Попадались подружки ребят посерьезнее, в юбках-чешуйках, разукрашенные, чистые. Такие приходили вслед за своими только на особые встречи. Развлекали потенциальных деловых партнеров. И все эти дамочки приходили в «Кривой глаз» по одной причине — работать.

А вот эта девица жалась в углу и тонкими, словно декоративными пальчиками сжимала свой бокал. Очень чистая, волосы белые, глаза — запуганные. Одета в куртку с чужого плеча, а из-под нее виднеется шелковое платьице.

Вот дура.

Чего в Низы-то сунулась? С таким лицом и в одиночку… Да ее мигом продадут, целиком или частями — черным плевать. Эта фифа из Верхов, иначе и быть не может. И не какая-нибудь поломойка или любовница магистра. Совсем еще девчонка. Дочь какого-нибудь магната.