Как я не стал поэтом
ЭсЭнГэвская, да, впрочем, и мировая литература понесла тяжелую утрату! Она лишилась несравненного прозаика, нераскрывшегося драматурга и… поэта. Мир навсегда… потерял меня. В этом, безусловно, сам мир и виноват! Нобелевская премия не дождется лауреата, потому как со стихами я покончил. А как все начиналось!
В одной провинциальной газете я нашел прилюбопытнейшую заметку, в которой оговаривались условия оплаты поэтической и другой деятельности в местной печати. К примеру, каждая строка стихотворения оценивалась в 10 копеек. В 1989 год за такую строку можно было купить десять коробков спичек, или советский пломбир, добавить копейку и приобрести биточек из настоящего мяса или литр бензина по талону! Написав два четверостишия и получив обязательный гонорар можно было сходить в светлую совхозную столовую и пасть благородной смертью обжорства от рассольника там подающегося и котлеты размером с подошву сапога местного тракториста. На гарнир к котлете -великолепное, картофельном пюре, залитое подливой. Последнюю я так и не научился делать.
Словом, заметка о тарифах в местной печати меня одухотворила, и я решил писать стихи.
Вообще-то поэты все бездельники, это я вам сразу скажу. Ведь в чем суть работы: сидишь и рифмуешь окружающую тебя обстановку, да еще и деньги за это получаешь. И чтобы стать талантливым сочинителем, надо так описать какую-нибудь пылинку, ничтожество, чтобы даже у Бога дыхание сперло от зависти. Вот тогда ты прослывешь чистой, непорочной, талантливой и стихоплетной душой.
Я оглянулся по сторонам в надежде увидеть подходящий предмет для возбуждения творчества, но кроме мебели, унылого пейзажа за окном и воробья, оставляющего подозрительного следы на подоконнике, ничего не заметил. Писать было пока не о чем, и я продолжал мечтать дальше. В будущем мои произведения очаруют читателя своим изяществом. Прочитав их, он не останется равнодушным, а лихорадочно начнет искать, чтобы такого сделать для прогресса. Шедевры, вышедшие из-под моей шариковой ручки, будут бичевать несправедливость, травить кислотой всякое зло, макать в нечистоты любое недобро. Я стану воспевать любовь, жажду любви, жажду жизни, просто жажду.
Популярность ждала меня обязательно и бесповоротно. Ко всему прочему – богатство и благополучие. Великая любовь и любовь попроще и т.д. и т.п.
Мои мозги вынашивали коварные планы заполнения местных газет своим стихоблудием. Я предвкушал благосклонность редакторов, ибо при помощи воистину моего есенинского таланта тиражи их детищ увеличивались, и за ними в киосках «СоюзПечать» выстраивалась очередь. Овладев, таким образом, областным центром, мои гениальные строки отправятся в журнал «Юность», где окажутся на первых страницах рядом с фотографией автора 7 на 18.
Я парил над собственным столом, видел могилу поэта, к которой подходили соотечественники, а так же негры, монголы, индейцы… Даже через сорок лет после моей кончины сюда наведывались женщины, плакали, возлагали цветы и, читая стихи, разводили сырость.
После таких картин не писать я не мог. На подоконнике по-прежнему свирепствовал воробей… И я вывел мои первые в жизни стихирные строки…
Мир так велик,
И мне его так жалко,
Здесь каждую любовь
Ждет злая палка…
Стихотворение получилось объемным и прекрасным. Я переписал его на чистовую и отправил письмом в редакцию… Через неделю пришел ответ почтой СССР… Редакция не заметила в вышеупомянутом шедевре одаренности, едко написав, о том, что уровень поэтики моих шедевров не соответствует стандартам издания.
И писать я перестал…