Копье юного солнца

Копье юного солнца

Ту зиму молочные братья собирались провести в избушке, стоявшей в глухой чаще. Они приехали туда в конце лета и успели обжиться: поправили провалившуюся крышу из коры, насухо сложили дымоход, чтобы в холода не задыхаться от дыма, сделали закуток для коней. Осенью они удачно поохотились на молодых кабанчиков, и к холодам за очагом у них вялилось несколько окороков.

В начале декабря Десвельт съездил в городок – не ближний, а дальний, побольше, чтобы затеряться в толпе, – и привез запас еды, которой трудно разжиться в лесу: соль, мука и два бочонка с пивом и хмельным медом – на праздник.

Перед Солнцеворотом выпал снег. Два дня братья, отложив обыденные дела, украшали свое жилище колючими ветвями падуба, усыпанными ярко-алыми ягодами, и духовитыми лапами елей: на них развесили на веревочках печенье в виде яблок, орехи и соломенные фигурки коней, кабанов и козлов. Над входом в хижину Десвельт водрузил закрученный по солнцу венок из пахнущих летом сухих трав.

Наутро, еще в сумерках Реа оседлал коня и вывел его из конюшни.

- Добрая ли мысль, молочный брат, возвращаться туда, куда путь закрыт? – спросил Десвельт.

- В день юного солнца в очаге должно гореть полено, взятое с земли владельца дома. Негоже нарушать обычай тому, кто должен его хранить. Жди меня завтра к ночи, - ответил Реа.

Дорога через заметенный снегом перевал оказалась нелегкой, но он никого не встретил. К вечеру Реа спустился в первую из горных долин по ту сторону хребта – по ту сторону границы. Здесь никто не зимовал, но он нашел хижину, в которой летом жили пастухи, а под стеной хижины – остатки поленницы. Отложив с собой три полешка покрупнее, оставшиеся Реа извел на готовку ужина, а потом уснул у очага на охапке тронутой плесенью соломы.

Ему приснилась мать: она давала ему глядеть то ли в зеркала, то ли в наполненные водой серебряные блюда. Он хотел смотреть только на мать, на ее белого золота косы и на бледно-голубые, как цветы льна, глаза, но видел лишь ее тонкие пальцы, унизанные драгоценными кольцами, и свое отражение: легкие, как серебристый пух, волосы, тонкие, словно наведенные кистью, черты лица, брови цвета черненого серебра и глаза, еще светлее, чем у матери – затянутый туманом просвет в облачном предрассветном небе. «Вот кому бы девкой родиться», - шутил его воспитатель Мос, отец Десвельта, пока Реа не научился метать копье так же далеко и метко, как парни несколькими годами старше.

В зеркале он видел, как горит дом Моса: алый цветок пожара на черном склоне холма. Десвельт кричал и плакал, и его пришлось связать и перекинуть через седло, чтобы не дать вернуться.

Реа очнулся, словно его толкнули. Быстро собравшись, он тронулся в путь еще затемно.

Наверху, в горах, ночью опять выпал снег, по счастью, неглубокий, и он торопил и торопил коня. Но ближе к вечеру, наткнувшись на широкую тропу, проложенную конными, понял, что опоздал: нижние следы вели к хижине, верхние – обратно. И Реа поехал тише, давая коню отдых и прислушиваясь к снежной лесной тишине.

Хижину накрыли мирные синие сумерки, но от нее уже не веяло жильем и теплом: дверь стояла нараспашку, над трубой не вился дымок. Перед входом, в грязном снегу, лежал растоптанный венок.

Реа спешился, взял копье и вошел в дом.

Десвельт был здесь – напротив входа: его пригвоздили за горло к бревенчатой стене хижины обломком его собственного копья. Кровь успела замерзнуть, и ее запаха было не различить сквозь густой смолистый аромат темных еловых ветвей.

- Они не поверили, что ты вернешься, королевич, - раздался за спиной низкий, скрежещущий, нечеловеческий голос, и Реа обернулся

В темном углу кто-то шевелился – лесное чудовище? Реа различил блеск клыков и блеск стали.

Копье в его руках вспыхнуло, словно раскаленное докрасна, и ударило в клубящуюся тьму.

Огненно-алое железко прободало врага насквозь и вонзилось в бревенчатую стену за его спиной. Раздался дикий вопль, и, когда Реа вырвал оружие, противник рухнул на пол, словно огромная тяжелая шуба. По его мохнатой шкуре и по сухом мху, которым были проконопачены пазы между бревнами, с треском побежали синеватые огоньки.

Реа несколько мгновений смотрел на них. Потом зачерпнул березовой щепы – растопки, лежавшей у очага, - и поднес ее к языкам пламени. Когда растопка загорелась, он бросил ее на сенник и вышел вон.

Он рубил и бросал в огонь молодые елки и лапы старых елей, пока чад горелого мяса не пропитал его одежду и волосы.

Когда вслед за крышей в ревущее пламя обрушились стены, Реа вернулся к своему коню. Но, прежде чем подняться в седло, он бросил в огонь привезенные из дому поленья.

5 января 2022 года