Куратор

Куратор

Снег обычно считается замёрзшим дождём из тучи. Но сейчас было скорее наоборот. Крохотные шестиугольные льдинки образовывались из водяного пара высоко над городом. Кристаллы долго носились и болталась во влажных воздушных потоках, питаясь конденсатом, наконец, тяжелели и начинали опускаться. Ещё на уровне крыш высоток медленно падающие крупинки были снегом. При подлёте же к земле, они совсем таяли, ускорялись. И на лобовое стекло автомобиля шлёпались уже жирными каплями. Мешая наблюдению за крыльцом здания в сотне метров поодаль. Двое лысых мужчин на передних сиденьях, в похожих чёрных куртках, всматривались в происходящее там.

— А чему конкретно этот слёт нечисти посвящён? Слишком много их там уже.

— Демшиза любит поболтать. Вот всех и собрали болтунов.

— Не, ну должна же быть официальная причина, зачем съезд? Регистрировать собираются к выборам?

— Как гранты пилить обсуждают. Кому сколько достанется. Если хочешь — почитай их программу на сайте, может, проникнешься, вступишь к ним, гы. Будешь нашим агентом под прикрытием.

— Вы всегда так работаете? — поинтересовался старик с заднего сиденья.

Лицом он был похож на пенсионера, только не нашенского, а вроде как англичанина или немца. Седые белые волосы, лоб весь в морщинах, большой надутый старческий нос, под которым топорщились аккуратные усы. Но слишком интеллигентный вид, в очках тонкой серебристой оправы и с ухоженной зализанной причёской. Голос был одновременно и вежливо-учтивым, и явно указывающим своё предназначение в течение целой жизни — говорить кратко, точно, по делу. Давать команды. К тому же недешёвый серый плащ, галстук и белоснежная рубашка сообщали, что пенсионер отнюдь не простой. Да они и так знали кто он. Куратор из самой администрации.

Замечание сразу же оборвало шуточки и пристыдило сидящих впереди Каланова и Галяутдинова. Они почувствовали всю развернувшуюся служебную пропасть перед этим человеком, хоть и сидевшим совсем рядом. Сигнал недовольства их работой? Значит, жди неприятностей. А их обоих уже понижали однажды. Так к пенсии можно и лейтенантом закончить, удачная карьера будет. Дошутятся. Особенно не знал как реагировать лопоухий Галяутдинов, такой же бритый, как и его старший по возрасту и званию массивный товарищ Каланов, на которого он теперь поглядывал за ответом, только с длинной тощей шеей с выпирающим треугольным кадыком, в прыщах от постоянного трения о грязный воротник засаленной куртки. Опытный же Каланов почти смастерил подходящий ответ в своей тугой бугристой головище, но тут старик внезапно сменил тему:

— Ладно. Хотите мороженого? — и он достал из сумки стаканчик в прозрачной упаковке.

Две лысые, как коленки, головы оглянулись назад и энергично замотались в отказе. Потому как не было ясно: сколько у него этих стаканчиков, а если один, то сколько оттуда можно взять, чем есть это мороженное, короче, слишком много действий вокруг этикета — ну его в пень, мороженного что ли не ели, дома можно поесть потом, чем сейчас нарываться на следующую неловкость, и вообще вяленый лещ лучше любого мороженного, но о вкусах не спорят, хочет человек мороженного — пусть ест, у каждого свои гастрономические пристрастия, наверняка, ему для мозга нужно сладкое, ведь он страшно умный, а им не очень надо.

Старик пожал плечами — как хотите. Зашуршал. Разобрал упаковку, аккуратно и заботливо снял крышечку, точно раздевая любимую куклу — у-ти, радость моя. Извлёк смехотворно крохотную пластиковую ложечку и стал ею медленно вкушать, тщательно отдаваясь каждому кусочку.

И только после нескольких минут кропотливого процесса, но не съев ещё и четверти стаканчика, он произнёс:

— Вы бы хоть рассказали подробней, каков у вас план мероприятий? Я же не зря тут с вами в субботу сижу, вместо того чтобы внучку на аттракционы свозить. Сомнительное развлечение, знаете ли. Особенно раздражает ароматизатор на стекле — ужасно бьёт в нос химический запах. У меня с детства острый нюх. Не люблю такое.

— План простой — сорвать съезд… — бросился объяснять Галяутдинов, утомлённый нервной тишиной.

— План непростой и долго нами разрабатывался, — настойчиво перебил его Каланов, одновременно быстро снимая проклятый ароматизатор и пряча его в пакет и в карман. — Мы давим на них митингом снаружи, включаем громкий звук, повторяем, что они американские агенты и проститутки, позор-позор. Клеймим предателей. После начала съезда несколько наших людей закидывают их главного зелёнкой, срывают собрание, распыляют перцовый газ. Паника, беготня. Там же можем подбросим что-нибудь, посмотрим по ситуации. В соцсетях распространим посты об этом, выкладываем всё непотребство, параллельно призываем вступить в поддельные движения, имитируем раскол, вбрасываем инфу. Работаем с их лидерами, поливаем из брандспойта дезинформацией, опять же давим психологически…

Перед капотом авто нарисовался аляповатого внешнего вида парень с флагом Патриотического Движения — активист, стало быть. В натянутом мокром капюшоне, куртка тоже вся насквозь, нос и кисти рук красные. Ему было зябко в такую погодку проводить уличную акцию. Он подошёл к той двери, где сидел Каланов. И, когда стекло опустилось, нагнулся, шмыгнул носом и попытался уточнить:

— Здрасти! А когда начинать-то? Сейчас уже можно?

— Ты дурак что ли? — взорвался Каланов. — Зачем подошёл? Зачем палишь нас? Иди отсюда б…, я же сто раз сказал — связь держим только по телефону. Зачем я вам симки выдал? Давай, вали, б… Я скажу, когда можно. Позвоню! Пока просто стойте ровно перед входом. Вот же идиоты!

Парень стремительно удалился, колыхая промокшим флагом на пластиковом древке.

— Даааа, — язвительно протянул старик. Я вижу у вас тут сплошные профессионалы. Где вы их набрали?

— Мы всего лишь делаем что нам велят сверху. Сказали создать — мы создали, — рапортовал Галяутдинов, как ему показалось, обстоятельно.

— Мы лишь подкармливаем их малёха, — опять принялся исправлять за коллегой Каланов. — Так-то эти олухи не впёрлись никуда особо, вы видите их уровень… не очень высокий. Но опять же, чтобы молодёжь отвадить от грантососов. Да и для работы в поле они нормально подходят, для травли. Слухи также всякие собираем. На слухах ведь земля держится. Во “что, где, когда” играем. Записываем всех особо буйных в базу данных. Потом ими занимаются.

— Понятно-понятно. Я вот что скажу… Вы не с теми боретесь, ребята. Зачем вам эта демшиза? Что вы на неё ополчились? Или вы эти, волки, санитары леса, подбираете самых слабых и увечных зверюшек? Других не догнали потому что. Нашли мягкотелых интелей и давай прессовать? Не они воду будут баламутить в ближайшие годы, это же очевидно. Вы до сосунков докопались безобидных. И как вы боретесь с ними, это цирк же. И вообще… Я в своё время тоже побегал за диссидентами, вот как вы сейчас. Гоняли мы их на Маяковке и на Пушке. Зубы выбивали кастетами в подъездах особо наглым, чтоб поменьше лыбу тянули. По дороге домой похищали, допрашивали по несколько дней. Чем только ни занимались. Самому страшно вспомнить. А тогда по молодости всё весело воспринималось. Меня однажды на Дальний восток послали, там самиздатовская группа появилась, которая наводнила регион своей писаниной, всех на уши поставили. Моя опергруппа быстро сработала, нашла их. А это всего три молодые девушки были, три сестры, представьте, как в той книжке. Ну, мы в психушку и отправили голубушек, где их закололи до атрофии мозга. Я потом их видел, ну, что от них осталось. Даже немного мучился совестью по этому поводу, плохо спал. Вы сейчас всего этого не знаете и не помните. Любительщину развели, набрали посторонних каких-то. А у нас тогда были… Школа. Методы. Был огромный 5-й отдел, кадры отличные. Когда мы кого-нибудь брали, то вся улица из наших сотрудников была: от мамаш с колясками, до водителей трамваев. Я карьеру на том и сделал, можно сказать. Поднимался по службе, всё выше и выше. И всё дальше, больше, соответственно, видел — как на воздушном шаре или чёртовом колесе, открывалась цельная панорама и партии, и общества. И что я увидел? Что не те девушки несчастные виноваты и другие, студентики и демократики со своими памфлетами. А то, что когда партийное руководство теряет смысл происходящего, свой генеральный курс, то начинают заигрывать с народом. Власть перестала вести. А только спрашивать мнение толпы постоянно. Для того и объявила Гласность. И тут же строгость пропадает, уважение к власти. Правильно, если власть сама не знает куда идти — какое к ней доверие? Начинаются брожения, мыслишки у людей. Моментально возникают разного рода популисты, либерализаторы, перестройщики. Съезды свои проводят. Обещают золотые горы или свободу, или ещё что они там обещают. В итоге власть ещё сильнее отпускает вожжи, и страну несёт. То есть главное — чтобы стержень был, понимание. Вертикаль работающая, ответственность. Тогда и никакой Госдеп тут ничего не сделает. Когда есть ценности наверху, сплочённость. И знаете, в последнее время у меня явное дежавю. Всё это я уже видел. Цель мы уже потеряли, теперь теряем контроль, впереди лишь хаос. Я это прям чувствую нутром. Надеюсь, доступно объяснил.

Галяутдинов с Калановым сделали вид будто поняли сказанное и решительно закивали.