Любовь тебя согреет

Кенинская тюрьма. Настоящее время. Тень.

Сырость, мрачность, да что там, настоящая тоска бродит по этим коридорам. Свет луны проникает в единственную щель, которая находится где-то под потолком, на какой-то неприличной высоте. По стенам тянутся паутины, забитые пылью настолько, что кажется, старая, обветшалая ткань скрывает эти места от самой смерти. Но смерть приходит в эти подвалы с завидной регулярностью, даже на поле боя она пополняет свои ряды реже, чем в Кенинской тюрьме.

Хотя это место нельзя назвать тюрьмой в полной мере.

Если идти вниз на три пролета, потом свернуть вправо и преодолеть семьдесят метров, подняться на пролет, свернуть вправо, пройти тридцать два метра, свернуть в круглый коридор, подняться на два пролета, пройти три метра, спуститься на пролет, свернуть влево, пройти пятнадцать метров и подняться на тринадцать пролетов, то можно оказаться в самом прекрасном месте царства – в саду «Благолепие».

Но вернемся назад. В тюрьме, все-таки в этих подвалах ожидали своей смерти все преступники короны, сидели не за простые кражи и разбой, здесь сидели за измену царю, за преступления против царской семьи и только те, чья вина была доказана на сто процентов. В этом месте нельзя было оказаться случайно. Перед тем как сюда попасть, обвинители проходили несколько кругов ада, во время которых перерывали столько данных, что легче было подозреваемого просто убить в первую же неделю. Но царь не мог позволить себе подобного отношения. Подданные не поняли бы, осудили, а значит начались бы волнения. Свергнуть царя, конечно, невозможно, но за семьсот лет правления царь проводил в последний путь слишком много своих верно-поданных, и подвести их просто не мог.

Всего десять камер находились в самом укрытом месте, в месте, из которого невозможно сбежать, потому что попасть сюда против собственной воли человек не может. Сама земля наказывает тех, кто оказался в этом перевалочном пункте.

Девять камер были свободны, только двое сейчас находились здесь, только один мог свободно выйти и постараться больше никогда сюда не вернуться. Но у этих двоих осталось слишком мало времени на то, чтобы обсудить все то, что они успели натворить и какие последствия у этих поступков могли сломать жизнь одному и спасти второго.

-Ты опять сидишь на холодном полу, кажется мы это уже проходили?

-Тебе не кажется, что мне поздно волноваться о том, какая болячка попытается свалить меня с ног?

-Что за привычка отвечать вопросом на вопрос?

-Наверно, это стало защитной реакцией.

Двое усмехнулись, как старые добрые друзья. Только пол и правда был холодный настолько, что в особо крупных щелях был виден лед.

-Когда настал тот момент, в который тебе пришлось научиться защищаться?

-Не знаю. Мне не удается отследить его и понять, что было сделано не так, что пошло под откос, в чем моя вина…

-Попробуй рассказать… С самого начала. Терять больше нечего. Да и рассказывать мне потом будет некому…

-Мне бы хотелось все рассказать, кому как не тебе? Друг? Враг? Как тебя назвать?

-Тень. Называй меня теперь тень. – Тень усмехнулась. -  Когда все это кончится, ты уже не сможешь осудить меня за все, что я услышу, за все мои мысли и выводы. Помнишь? Выйдет ведь только один, и мы оба знаем, чем теперь все закончится…

-Возможно, в этом есть здравая мысль… Только слишком стыдно и странно рассказывать все. Давай отнесемся к этому как к сказке, легенде. Пусть не будет в этом рассказе меня и тебя, только третьи лица. Так будет проще. Ведь теперь я знаю все, что чувствовали тогда люди и нелюди.

-Если ты настаиваешь! Не в моем праве требовать, не в моем положении привередничать.

Голоса затихли. Один собирался с духом, а второму просто не хотелось торопить события. Слишком быстро все было в последнее время, слишком мало времени оставалось для этой беседы.

О чем думал этот второй? О том, что зря согласился идти против собственной воли, или о том, что не довел все до ума. Жалеть было поздно…