Глава восьмая
1965 год.
В больнице было шумно и пахло так, что Наоми начинало тошнить. Пострадавший в аварии водитель автобуса лежал на койке. Наоми смотрела на него и убеждала себя уйти. Она сделала все, что могла. Зажимала ему рану, пока не прибыла неотложка, и потом, по дороге в больницу. Почему она вообще поехала с ними? Почему не сказала санитарам, которые ошибочно приняли ее за родственника, что она не имеет к этому мужчине никакого отношения? Есть только эти странные пульсирующие резонансы. Вернее, были. Операция продолжалась больше часа, и когда шофер оказался в палате, действие принятой кислоты уже закончилось. Теперь это был просто мужчина.
Он сказал, что его зовут Азраил, но в действительности его имя было Карл Колчак. Санитар нашел в кармане шофера бумажник еще по дороге в больницу. Наоми не запомнила лица этого санитара, только голос – странный такой, глубокий. Он напомнил ей какого-то певца, вот только она не смогла вспомнить какого. А голос все лился и лился, словно песня. Кровь из груди шофера. Голос из уст санитара. И пульсирующие резонансы гасли. Гасли еще тогда, по дороге в больницу. Сейчас, стоя в дверях палаты, где лежал Карл Колчак, Наоми не видела уже совсем ничего.
– Почему вы сказали, что его зовут Азраил? – услышала она вопрос назойливого санитара, который успел ей надоесть еще в машине неотложки.
– Этот человек едва не умер, а тебя заботит, какое имя он назвал мне? – ощетинилась Наоми.
– Меня заботит не Карл Колчак. Меня заботите вы.
– Почему я?
– Вы знаете, что христиане называют Азраилом архангела?
– Нет.
– Но тем не менее считали этого человека ангелом?
– Что?
– Я слышал, как вы называете его ангелом.
– И?
– Вы употребляете наркотики?
– Какое это имеет отношение к случившемуся?
– Просто в том доме… в каньоне… когда мы приехали… там ведь была вечеринка, верно? И вы… вас пригласили туда… – Наоми казалось, еще немного и санитар начнет заикаться. – Пригласили в качестве… – он растерянно захлопал глазами, пытаясь подобрать слова.
– Я певица, а не проститутка, если ты об этом, – помогла ему Наоми.
– Ах, певица… – недоверчиво протянул он.
Наоми презрительно фыркнула и повернулась к санитару спиной.
– Меня зовут Лем… – попытался начать заново санитар.
– Мне не интересно, как тебя зовут, – отмахнулась от него Наоми.
«Только санитаров мне и не хватает в жизни», – думала она, наблюдая за водителем автобуса. Он был без сознания, хотя Наоми и не ждала его пробуждения. «Скорее всего, он не вспомнит обо мне, когда очнется», – говорила она себе, но потом возвращалась мыслью к пульсирующим резонансам и продолжала стоять и смотреть на своего ангела.
– Ангел, который пришел в этот мир охранять меня, но спасать от смерти пришлось его мне, – тихо сказала Наоми, отдавая себе отчет, что все еще пытается родить пару строчек своей новой песни. Своей первой песни об ангеле по имени Арзраил. – Господи, ну что может быть глупее! – разозлилась на себя Наоми. – Ангел? Ха!
Врачи сказали, что водитель выжил только чудом, жил чудом, перенес операцию чудом, и если он очнется, то это тоже будет чудо. Вообще Наоми уже устала слышать о чудесах в этот догорающий день. О чудесах с запахом горелой плоти. О чудесах, фоном которым звучат крики горящих заживо пассажиров туристического автобуса. О чудесах со вкусом крови. О чудесах с мертвецами, сложенными в доме каньона Лорел. Наоми не знала, но в этот день ее ждало еще одно чудо. В девять тридцать вечера – менее часа после операции, находившийся в коме водитель очнулся и поднялся на ноги. Наоми увидела это своими глазами, но не поверила, что такое возможно – хватит с нее на сегодня чудес.
– Не знаю, что происходит, но думаю, вы должны вколоть ему успокоительное, обезболивающее, снотворное или что вы там делаете в подобных случаях, – сказала она, позвав толстую, тщетно пытавшуюся бороться с одышкой медсестру в палату Карла Колчака.
Медсестра охнула, увидев окрасившиеся в алый цвет послеоперационные бинты, и потянула водителя обратно к койке.
– Нет, – сказал он, и в руках его было так много силы, что медсестра растерянно замерла, открыла рот и сбивчиво попыталась объяснить ему, что он перенес сложнейшую операцию.
– Поэтому вам надо лежать, – закончила она, заглядывая водителю в глаза.
– Нет, – снова сказал он.
– Но, мистер Колчак…
Его рука выскользнула из ее полных разбитых артритом рук. Атмосфера буквально искрилась растерянностью, почти страхом. Это чувствовала медсестра, и это чувствовала Наоми. Стены палаты сжались, абстрагировав себя от остального мира. И все, кто были внутри, так же покинули пределы реальности. Даже второй пациент, который лежал на койке у окна. Врачи не верили, что он выживет, впрочем, не верили они и в то, что выживет Карл Колчак. Затухающая кривая кардиограммы второго пациента вытянулась в прямую линию. Приборы издали предупредительный протяжный писк, растянувшийся во времени, хотя Наоми показалось, что это время вытянулось, подстраиваясь под этот писк.