Небо и Земля

Небо и Земля

Она сидела в маленькой темной кухне, задумчиво смотря на сероватый пар, вившийся из кружки, наполненной горячим чаем. Он волнообразно развевался над столом, практически мгновенно растворяясь в холодном воздухе комнаты.

Стол, за которым сидела бледная девушка, закутавшись в разноцветное одеяло, строго квадратной формы. Кроме кружки чая, на нем лазурного цвета ваза с красивым букетом полевых цветов. Прямо перед столом приоткрытое окно. На подоконнике навалены баночки с разными приправами, редко используемые на кухне.

А за стеклом открывался красивый вид на ночную Москву.

Центр города всегда сиял разными цветами в ночное время, и больше всего ей нравилось наблюдать за этим огромным ярким муравейником. Но сейчас она не поднимала на него взгляда, находя гораздо более увлекательней игру пара. Она обхватила кружку влажными, холодными пальцами, словно не замечая, насколько она горячая.

- Снова бессонница? - мужчина, сидевший с боку на табурете, опираясь спиной о стену, тепло смотрел на нее. Свет от ночного города не освещал его лица, он словно скрыт в тени своего убежища.

Девушка молчала. Только пальцы побелели, крепче сжимая лиловую кружку.

- Ты простудишься, - ласково предупредил он, тяжело вздыхая.

У него очень приятный голос, он звучал низко и тягуче, словно мед, что особенно заметно, когда он говорил тихо. А с ней он всегда говорил тихо.

Сухие губы дрогнули на ее лице, но она ничего не ответила, продолжая вглядываться в извивающиеся линии, такие нечеткие и хрупкие.

- Тебе понравились цветы? - спустя какое-то время вновь начал разговор мужчина.

Он не старался потянуться к сидящей напротив окна девушке, не пытался натянуть сползшее одеяло на оголенное плечо, не спешил закрыть окно, из-за которого в комнате царили прохлада и приятный ночной запах. Он не прикасался к напряженным пальцам, не убирал темную прядь волос, выбившуюся из тугого пучка, что так хотелось отвести с красивого лица. Он лишь смотрел на нее лукавым прищуром глаз.

Вместо ответа девушка осторожно приподняла кружку и пригубила ароматный чай. Черный клубничный, самый дешевый в магазине, но для нее самый вкусный. Взгляд, потеряв свою обычную цель для осмотра, уставился в окно на великие многоэтажки, машины, сверкающие вывески на улицах. За всем этим не видна линия горизонта, точно не та, которую она хотела видеть. Иссиня-черное небо служило фоном для бесконечных построек и вышек. Многие уже привыкли к такому пейзажу, как и она когда-то. Но с недавних пор все больше ей казалось ненормальным видеть небо, лишенное своей противоположности. Оно обнимало не мягкий песок, не рыхлую землю, не зеленую траву. Теперь оно осторожно прикасалось к холодному бетону и кирпичу, словно не понимая, где же она, та, что всегда находила свое убежище под ним?

- Мне всегда нравилось смотреть на город. Красиво, правда? - продолжал он, грустно разглядывая глаза его молчаливой собеседницы. Темно-карие, они упрямо не смотрели на него, одиноко скрывшегося в уголке маленькой кухни.

Девушка поставила кружку, поджав на секунду согревавшиеся губы. Она сделала это, не отводя бесчувственного взгляда от окна.

- Скажи мне хоть что-нибудь, - почти с отчаянием прошептал мужчина.

Но она не проронила ни слова. Только лицо побелело еще больше, а сухие глаза еле заметно увлажнились.

Он заметил. Не мог не заметить, как яркие лики города стали неожиданно четко отражаться в больших, обрамленных пушистыми ресницами глазах. Горько усмехнувшись, голосом, полным сожаления, он прошептал:

- Прости меня. Пожалуйста, прости, я...

Больше в эту ночь он ничего не говорил. Продолжал сидеть рядом с ней, откинув голову и прикрыв широкой ладонью глаза. Его едва слышное дыхание шелестом облетало комнату, сливаясь с медленным биением ее сердца.

Все так же крепко сжимая глиняную кружку, она устало смотрела на просыпавшуюся столицу. Постепенно светлело небо, неспешно всходило солнце, озаряя неожиданно потухший город. Улицы покидались и вновь заполнялись людьми, проходя свой обычный жизненный круговорот, сменяя легкую обувь на деловую. Небо все так же нехотя касалось асфальта, мечтая о заветной встречи, окно оставалось таким же открытым, стол - таким же квадратным.

И лишь место возле стены пустовало. Человек, сидевший там, исчез, словно его никогда и не было раньше. И только холодный, нетронутый чай и давно высохшие, посеревшие полевые цветы торчали из маленькой вазы.

Подумать только, он до сих пор возвращался к ней. Чтобы она ни делала, каждую ночь он неизменно сидел в маленькой кухне, занимая свое законное место. Это началось не так давно, всего три месяца назад, но ночные встречи настолько глубоко вросли в ее хрупкий жизненный уклад, что, даже понимая всю их губительную силу, жизнь без них не представлялась возможной.

Сперва она говорила с ним. Говорила много, долго, давясь слезами, вспоминая то сокровенное, что когда-то их связывало. Она высказывала ему все, что накопилось в душе, что не могла сказать ему днем, она с упоением выговаривала ночью. А он слушал, с печальной улыбкой разглядывая осунувшееся лицо и опухшие глаза. Слушал, и только изредка нежно напоминал:

"Я люблю тебя"

И его любовь, застывшая в прохладном воздухе, никак не выветривалась, как бы долго не закрывалось окно. Она слишком глубоко впиталась в старые стены, чтобы так легко исчезнуть за новыми обоями. Ее, шлейфом ластившуюся по полу, щекочущую пальцы ног, невозможно прижать тяжелым ковром.

Его любовь продолжала жить, пытаясь вытеснить из своего обиталища бледную, уставшую от постоянной борьбы с ней девушку. Она заставляла ее есть и пить, укачивала днем и обязательно будила под вечер, чтобы вновь ожить во мраке их маленькой комнаты.

Он мало говорил. Казалось, в нем не осталось всех тех счастливых лет и сильных чувств. Он, обычно разговорчивый и шутливый, теперь только мягко следил за движениями любимой и, как только она заканчивала говорить, тихо произносил одни и те же фразы.

Скупые вопросы, ожидавшие ответа.

Только взгляд остался тот же. И по нему она точно могла определить, что это - он, единственный и неповторимый, вопреки всем жизненным законам и границам, сидит сейчас перед ней, грустно улыбаясь и бесконечно ее рассматривая.

Ее, только недавно замолчавшую. Начавшую пичкать себя таблетками и снотворным, в попытке вырваться из адского круга, старавшуюся не выходить в кухню, но все равно непреклонно оказывающуюся там. Ее, что не смотря на все взволнованно повторяющиеся фразы, упорно не давала на них ответа.

Не ради него. Не ради себя.

Солнце уже озаряло комнату утренним светом. Все предметы блестели в его лучах, и только до одинокого табурета возле стены лучи никак не могли добраться.

На светлой столешнице засветился дисплей сенсорного телефона. На экране высветились полная, уверенная женщина в годах, с крашенными в красный цвет волосами, и добродушный, худощавый, постаревший мужчина, стоявший рядом с ней и обнимающий женщину за широкие плечи.

Отхлебнув холодный напиток, девушка потянулась к телефону. Одеяло спало с хрупких плеч, а тонкие пальцы проворно подхватили прибор и поднесли его к уху:

- Привет, мам, - немного хрипло, немного устало.

- Привет, как ты? - тут же раздалось озабоченное щебетание. - Я тебя разбудила, маленькая моя?

- Нет, - ответила девушка, скупо потягиваясь и потирая переносицу, - я плохо спала сегодня.

После ее слов на секунду воцарилось молчание, а затем, любящий, но не на шутку встревоженный голос осторожно спросил:

- Оленька, тебе лекарства помогают?

Спросил с надеждой, с мольбой.

Вновь подсохшие губы растянулись в мягкой улыбке:

- Помогают, мам... Постепенно помогают, - девушка на секунду замолчала, а затем нерешительно произнесла, - мам, скажи, ты съездишь со мной к нему?

В трубке раздалась неуверенная тишина. Женщина не была готова к этому разговору, она не знала, как правильно вести себя, чтобы не усугубить то, что происходит с ее дочерью. И не знала, будет ли правильно в ее состоянии ехать на кладбище.

- Не волнуйся, - словно предугадав мысли матери, тихо проговорила девушка, - я просто скажу ему.

- Что скажешь? - пробормотала обеспокоенная женщина.

- Скажу, что все хорошо.