Особенности перевода

Глава 1

Самый кайф в Барселоне - это не пляж, не солнце и даже не Гауди.

Это мотоциклы.

Они везде - на трассах, тротуарах, велосипедных дорожках и пешеходных зонах. Даже на пляже, в песочке.

И у Анны теперь был свой!

Наконец-то, после трёх месяцев мучений с курсами и практиками, ей выдали новенькую ламинированную карточку прав с ее фотографией.

Фотография была неудачная. Анна в тот день забыла накраситься, как назло, а свою, принесенную вместе с остальными документами, фотографию, суровый сеньор в окошке брать отказался. Сказал - не положено. Положено - вон в тот зал, и садитесь лицом к камере.

Так и получился вместо лица белый овал с зелёными глазами. Губы в ненакрашенном виде, с одним блеском, слились с кожей, а бровей и ресниц, если не подкрасить, у неё вообще не видно. Прозрачные. Что поделаешь, натуральная блондинка.

Зато права у неё в кармане.

Байк практически новый. На совсем новый не хватило, а вот на подержанный, годовалый - вполне.

Знал бы папа.

Анна проказливо улыбнулась собственным мыслям и крутанула ручку газа, обходя застрявшие в пробке машины. Ронды, в спешке построенные под Олимпиаду восьмидесятых, очередной раз ремонтировали, четыре полосы вынужденно сливались в одну и тоненькой струйкой просачивались мимо дорожных работ.

Сбавив ход практически до нуля и помогая себе одной ногой, Анна пропихнулась между заграждением и машинами и вырвавшись на свободу, сразу рванула под сотню. Она никуда не опаздывала, просто так принято - если у тебя мото, ты обязан носиться. Иначе как-то несолидно.

Свернула у памятника Колумбу, оставила мотоцикл на охраняемой подземной стоянке - не дай бог оставить на улице, разнесут по запчастям не хуже, чем в Москве - и двинулась вверх по Рамбле к дому. Шлем несла с собой, в специальном полотняном мешочке. Разрисованный вручную всполохами адского пламени и переплетающимися цепями, он стоил бы, наверное, дороже мотоцикла, вздумай Анна его продать. Но ей он достался вообще почти бесплатно - подружке-художнику нужно было отрабатывать технику, так что Анна оплатила только сам шлем.

Приходилось экономить даже в таких мелочах. То есть это ей раньше казалось мелочью, когда она не задумываясь выбрасывала месячную зарплату средней семьи за новую пару босоножек. Теперь экономия и строгий подсчёт бюджета стали ее второй натурой.

Поднявшись по покатым каменным ступеням на третий этаж - естественно, без лифта, как и во всех домах старше шестидесятых, а в Старом Городе только такие и водились - она открыла обитую облезлым дерматином дверь. Ремонт в этом здании не проводили с начала века. Прошлого.

Покосившееся зеркало при входе показало высокую поджарую бесцветную блондинку в чёрной байкерской куртке с заклепками, черных же джинсах и с куцей косичкой. Волосы у Анны были густые, блестящие и длинные. Но только в распущенном виде. Стоило ей собрать их в хвост или, упаси боже, в косу, как они становились унизительно похожи на крысиный хвостик.

Зато на мотоцикле с косой было удобно. Волосы в рот не лезли и после поездки колом не стояли.

Анна оставила шлем на полке при входе, повесила рядом куртку, и не разуваясь прошла к себе в комнату, первую в длинном коридоре.

Квартиру приходилось делить еще с тремя девушками и парнем.

Давид был из Бразилии, учился на модельера, и Анну смущал только постоянными замечаниями по поводу ее гардероба.

Ее ближайшая соседка, и можно сказать подруга, та самая художница, была из Франции. Николь постоянно экспериментировала - с новыми материалами, собственной внешностью, стенами квартиры и ухажерами. Мужчины у неё менялись чуть ли не каждую неделю. Зато после каждого расставания, прорыдавшись в подушку, она рождала очередной шедевр. Анна подозревала, что у неё кинурениновая зависимость. Кто-то подсаживается на адреналин, кто-то на алкоголь, а кому-то гормон несчастья подавай для творчества.

Две другие соседки, обитавшие в конце длинного коридора, были подружки не разлей вода, и активно дружили против всех остальных в коммуналке. Одна с Майорки, другая из глухой деревни под Жироной, объединённые каталонским языком и нелюбовью ко всему остальному миру, Монтси и Лайя часами запирались то у одной, то у другой в комнате и сплетничали. Чаще всего мыли кости именно соседям.

Анна закрыла за собой дверь, вытерла ноги о коврик и разулась. Снимать обувь раньше смысла не было. Пол в коридоре мылся еженедельно, по очереди. Карточку с многозначительной надписью «На этой неделе ты!» перевешивали с одной ручки двери на другую каждый понедельник. На практике это означало, что пол мылся в среднем раз в месяц - когда дежурила сама Анна. Остальные ограничивались перевешиванием карточки.

Девушка прошлепала босиком к высокому стрельчатому окну и приоткрыла одну из створок. В комнату ворвался прохладный вечерний воздух, и раскалившийся за день старинный дом начал потихоньку приходить в себя. Ветерок, принёсший с пляжа запах моря, а от соседей жарящейся картошки, парусом надувал белую занавеску и ворошил стопку бумаг на небольшом письменном столе у окна. Анна придавила ее пластиковым папье-маше с ракушками и цветочками, просвечивающими сквозь стекло, достала из шкафа полотенце и халат, обулась в тапочки и пошла в ванную.

Надо успеть, пока не заняли. Сейчас придёт Давид с занятий, захочет ополоснуться, потом Монтси - после неё еще и душ мыть придётся, свинья за собой волосы из стока не выгребает, вечером в ванной запрётся Николь - минимум на час, прихорашиваться перед очередным свиданием. Новому ухажеру только три дня, свежачок, и ненакрашенную Николь еще не видел. Впрочем, ее никто и никогда ненакрашенной не видел.

Ванная была маленькая, и самой ванной в ней не было. Был душ, ровесник Анны, умывальник с полочками под ним и небольшой шкафчик, как раз на пять полок. Все поделены между жильцами, у Анны самая верхняя. Давиду было неудобно на неё класть бритву, а все остальные просто не доставали.