Перемена

Перемена

Он был очень-очень глупым в прошлой жизни. Наивным, как теория множеств Кантора. Дуралеем из дуралеев. Заумным идиотом. Витающим в облаках.

Возвратился из поездки, мысленно на ходу ещё споря со своими коллегами с кафедры, про вероломно захваченные ими темы по построению многообразий из правильных многогранников. Пришёл домой пораньше на полдня, чем неделю назад анонсировал жене. Всего на несколько чёртовых часов! О чём они думали? Хотя такого простачка, как он, видимо, обмануть не сложнее ребёнка. Он и есть ребёнок. Так и не вырос психикой, хотя телом уже взрослый здоровый мужик с ручищами.

Все проблемы тянутся из детства. С малых лет он был не от сего мира, а книги были его порталами в другие вселенные, в его по-настоящему родные миры. Он не мог общаться со сверстниками. Старался не вылезать из дома. Но иногда родители выгоняли на враждебную, как атмосфера другой планеты, улицу. “Погулять”. Когда мальчуганы уже начинали заигрывать с девочками — он играл с упавшими листочками во дворе, натыкая их на алюминиевую вилочку. Когда пацаны уже вовсю трахали этих девочек — он только обнаружил, что люди делятся на мужской и женский пол. Когда одноклассник рассказал ему как это делается — он попросту не поверил, что такое возможно, что гениталии созданы именно для этого.

И надеялся, что повзрослел, раз борода выросла. Умная работа, достаточно денег, немного признания в обществе. Неа. Всё вернулось в исходную точку. В запаздывающую социализацию. Судьбу не обманешь. Не зря над ним смеялись все родственники — они чуяли, чем дело кончится. Иллюзии рухнули в один момент.

Катастрофа. Точно в тупом анекдоте: застал жёнушку с любовником, который не успел уйти. С гнусным самцом в футболке в обтяжку, с огромным вырезом на волосатой груди, с гопнической цепочкой на шее, низким скошенным лбом дебила, выпирающей челюстью — нижние зубы впереди верхних. Чем такой гоминид может привлекать женщин? Ну чем? А особенно её? Вроде умную начитанную женщину, которая постоянно любила повторять с трагическим придыханием, что её больше интересует поэзия, чем мужчины. “У меня душа с поволокой”. А они копулировали, поди ж ты, пару дней, наверное. Или всю неделю нон-стоп, пока его не было. Сидели голыми задницами на его мебели. Бухали винишко из его бокалов. Вытирали мудя его полотенцем в ванной. Хохотали над ним и его привычками, памятными артефактами на полках. Над его анимированными фотографиями на стене — зацикленными красивыми моментами из любимых мультфильмов.

Трахун тут же слинял, без всяких сцен. Просто оделся, обулся, пробубнил что-то через плечо и свалил. А она ещё долго картинно возмущалась. “Какая измена? Это ты виноват! Ты не уделял мне внимания! Не проявлял чувств! Чёрствый сухарь! Эмоциональный скупердяй! Из тебя же ни одного ласкового слова не вытянешь! Это не измена. Это перемена в жизни. У нас теперь принципиально новый этап отношений”. Но даже не догадывалась насколько.

Она плела ему полусырую сказочку, придуманную впопыхах, чтобы одурманить и снова взять под контроль, вновь манипулировать случайно сорвавшейся с привязи скотиной. А он ничего не слышал. Такого состояния ещё не случалось с ним: гнев саданул в голову, забабахало в висках, загустела кровь, лицо налилось пунцовыми пятнами. Предательница!!! Что ты вообще смеешь говорить, когда этот гамадрил тешил в тебе свой грязный конец?! Кырла-пырла! Мразь! Но вскоре реакция кипящего лилового гнева схлынула. И заместо души остался запекшийся идеальный кристалл презрения.

Он смотрел на когда-то обожаемую женщину и думал: как он ей подчинялся столько лет? Зачем развлекал её? Почему вечно шёл на уступки, постоянно соглашался с любыми прихотями? Она же слабее его гораздо. Посмотри на эти ручки — что такими можно делать, кроме как класть себе в рот овощные котлетки, свои вонючие брокколи и сельдереи, но как драться, как защитить себя? Низкорослая. Толстоногая. Посмотри на нелепые ножки-топтыжки — пухлые коленочки, непонятно даже где бедро в голень переходит. Уродливо широченные бёдра — как на них передвигаться вообще можно? Откляченный перевешивающий зад, бултыхающиеся сисяры — самое глупое анатомическое устройство из возможных. Есть такой занятный тип женщин — внизу всё пухленькое, а вот лицо и шея вовсе нет, как будто от другого человека. Начал приглядываться к её шее. Удивительно тонкая, несоразмерно к остальному телу длинная. Вспомнил, как она, длинношеяя лама, всегда легко вертела головой, если её окликали, в то время как ему приходилось вращаться всем толстым корпусом. Какая. Удобная. Шея.

“Такова жизнь”, — повторяла и повторяла она. Да, такова жизнь, детка. Ты хитрее меня. Но даже я, доверчивый рохля, кажется, раскусил твой обман. А теперь попробуй-ка ты совладать с моим преимуществом в грубой силе и злобной массе. Справишься?

Он в тысячный раз прокручивал в памяти те роковые минуты. Лёжа на травке в парке. Августовское солнышко согревало его, а прохладный ветерок остужал. Весь день было облачно, солнце долго-долго пробиралось в лабиринте облаков, заглядывая в щели, появляясь на считанные секунды. Облака постоянно перестраивали формацию, будто согласованно мешая солнцу. Но, наконец, сейчас небесное светило выскочило на оперативный простор. И стало совсем приятно. И он, точно так же, блуждал, запутывался целую жизнь в непроглядных ватных облаках. Вся предыдущая жизнь была муторным позорным сном. Подготовкой гипер-перехода. А сам скачок длится очень мало по времени. Но происходит совершенная перемена. Новый этап отношений. С миром и с собой.

Раскаивается ли он? Поначалу невозможно больно ломило сердце. Думалось даже не о наказании за содеянное, не о тюрьме, а о том, как же жить дальше. Он ушёл из ныне чуждого, осквернённого дома и скитался по улицам в бреду, не зная как организоваться, что теперь делать, куда пойти, о чём говорить. И главное кому. Друзей он так и не нажил, а они бы сейчас пригодились. Коллеги — не в счёт. Он так с ними и не сошёлся близко.

Бродил по городу. А когда уставал таскать своё грузное тело — садился и немым взглядом выпрашивал у прохожих совета, словно калека-попрошайка деньги. Демонстрировал своё увечье. Но жуткая рана была невидимой для их слепых глаз, они ничего не замечали и бесконечной многоножкой проходили мимо. Боль — ерунда, когда болит у другого.