Персефона и три гранатовых зернышка

Персефона и три гранатовых зернышка

Все три головы Цербера неловко покосились на каменное лицо заслоняющего дверь Харона. Харон молча развернулся к ним спиной. Средняя голова смущенно кашлянула, две другие с подчеркнутым интересом осматривали девичью комнату.
- В общем, Хозяин хочет, чтобы ты осталась.
Персефона гневно фыркнула и забралась с ногами на кровать, прижимая к себе черного плюшевого пса, похожего на медведя.
- Тогда почему он сам не придет и не попросит меня об этом…
Средняя голова Цербера смутилась еще больше.
- Ну, понимаешь, он это… ему по статусу не положено… Да и характер у него такой, непростой.
- Поэтому он тебя подослал?
- Никто меня не подсылал! - гневно рявкнула Правая голова, Средняя вздрогнула и быстро зашептала ей что-то на ухо, Левая испуганно распахнула глаза и пролепетала: - Я сам пришел.
Персефона покосилась на Харона. Его спина абсолютно ничего не выражала.
- Нуу, не знаю… - протянула Персефона. – Домой давно пора, меня мама ищет уже, наверное… Она строгая, а я всегда домой не позже девяти прихожу…Представляю, какой разгром она сейчас устроила на Олимпе.
Вгзляд Персефоны обратился в себя, а губы девушки тронула довольная улыбка.
Две головы Цербера прекратили шептаться и все три удивленно уставились на Персефону.
- А причем тут мама? Ты сама-то чего хочешь?
- Нуу, не знаю…, - снова протянула Персефона, подтянув колени к груди и положив на них голову, - мрачновато тут как-то…
Цербер обвел глазами просторную комнату в розовых тонах, заваленную цветами и игрушками. Персефона поймала его взгляд.
- Не здесь, болван! В Подземном мире! Я ж не вечно буду сидеть в этой комнате, куда меня притащили. Если стану женой Гадеса, думаю, его спальня тоже по-другому выглядит…
Лицо Персефоны приняло мечтательное выражение.
- А я думал, ты злишься, что Хозяин тебя похитил, - тихо заметила Левая Голова. Средняя опять вздронула и прикусила Левой ухо.
Персефона бросила на них быстрый взгляд.
- Ну, я как бы злюсь, и как бы не очень.
Левая Голова аккуратно высвободила ухо из разжавшейся пасти Средней.
- То есть, тебе здесь нравится?
Персефона обхватила ноги руками и уставилась на свои острые коленки.
- Я бы не сказала, что вот прям нравится, но тут прикольно. Трупаки живенькие такие, я даже не ожидала. Недавно вот какой-то философ ошибся комнатой, завалился сюда. Забавный такой, немного пьяненький, и почему-то в бочке. Наверное, он её выпил, да так и заснул, а проснулся уже тут. Рассказывал мне о том, что всю жизнь искал человека, но так и не нашел. Это очень грустно, когда всю жизнь ищешь своего человека, да так и помираешь в одиночестве. Я так не хочу!
Средняя и Правая Головы Цербера недоуменно переглянулись, Левая же понимающе закивала.
- С этой точки зрения, мне уже пятнадцать, не буду же я вечно жить с мамой! А она у меня такая… Деметра! Понимаешь?
Персефона сделала лицо грустного котика.
- «Кора, девочка моя, ты должна хорошо учится. Кора, девочка моя, ты должна помогать мне принимать роды у коровы. Кора, девочка моя, ты должна всегда говорить мне, куда ты идешь и с кем». Я её очень люблю, но это «должна» уже достало!
Персефона-Кора с размаху бросила черного собакомедведя в стену. Цербер прижал уши.
- Вот Афродита никогда не спрашивает разрешения куда и с кем ходит, ей папа Зевс всё разрешает. Естественно, у неё куча парней, тусовки и всё такое… А меня Зевс хоть раз выслушал?? А, между прочим, я тоже его дочь!
Персефона прикусила вдруг задрожавшую нижнюю губу.
- Ему как будто вообще нет до меня дела…, - на глаза девушки навернулись слезы. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Цербер лег на пол и шумно выдохнул в пол тремя носами. Харон хранил молчание. Девушка шмыгнула носом и утерла непрошенную слезу плечом.
Левая голова Цербера приподнялась над полом, нервно поглядывая на молчаливого стража двери, две другие насторожили уши. Левая осторожно уточнила:
- А ты тоже хочешь парней и тусовки?
- Нет, но я не хочу, чтобы мне их запрещали!!
Персефона подтянула колени к груди, обняла ноги руками и уперлась в тонкие коленки еще по-детски нежным, но чуть острым подбородком.
- …Я так стараюсь, что им всё нравилось: папе и маме. Я так стараюсь быть хорошей! Но… Мама меня совсем не понимает. Она хочет, чтобы я была такая, как она: властная, уверенная в себе, хозяйственная…Чтобы знала, чего я хочу, когда, как и где. А я не знаю. Мне всё время хочется чего-то нового, другого… Я не могу постоянно заниматься чем-то одним, когда кругом столько неизученного! Она растит цветы, а я с ними разговариваю, разве это плохо?
Цербер приподнялся с пола целиком, немного покружил на месте и уселся на задние лапы, подтянув по себя хвост. Правая голова принялась старательно выкусывать хвост у основания. Средняя и Левая, насторожив уши в сторону Персефоны, изображали вежливое внимание. Впрочем, Левая голова, кажется, действительно слушала внимательно, и даже сочувствовала.
-… Ну… В общем, поэтому я как бы и не очень злюсь: я хотела бы что-то поменять, что-то узнать, куда-то съездить, но сама… я еще никогда ничего не делала сама. И я думала: вот если бы мне хоть кто-нибудь показал или рассказал, как, куда, что… Но только не так как мама – она давит! – а свободно: вот есть такая-то возможность, можно сделать то-то и то-то так-то и так-то…ну как-то так…
- Как-то …как? - озадаченно переспросила Левая голова Цербера. Правая голова перестала выкусываться и хмуро посмотрела на Персефону, средняя зажмурилась и энергично помотала собой из стороны в сторону.
- Ну так! Я еще не знаю как, но чувствую, что как-то так… - Персефона небрежно махнула рукой в сторону Харона.
Все три головы Цербера озадаченно глянули в сторону стража, но спина Харона осталась молчалива и ответа не дала.
- Мда… - саркастично подытожила правая голова и с хрустом заскребла задней лапой за ухом. Средняя покосилась на левую, ища спасения. Левая нахмурилась, словно пытаясь согнать все мысли в складку кожи на лбу.
- Если я правильно понял из вышесказанного, - осторожно начала Левая голова, - ты, в целом, за… Ну то есть ты остаешься, правильно?
- Нет, не правильно! Не остаюсь!
Цербер резко вскочил на все шесть лап и одним прыжком оказался у кровати, где сидела девушка. Правая голова гневно зарычала, и нависла над Корой, страшно вращая налитыми кровью глазами:
- Тогда что ты нам голову морочишь своими откровениями, а! Мы к тебе по делу пришли, а ты да-нет, хочу-не хочу! Ты вообще где?! Здесь-там? Ты вообще можешь сделать выбор!?
Левая голова в полуобморочном ужасе закатила глаза, а Средняя со всей силы впилась зубами в ухо Правой, пытаясь оттянуть её назад, подальше от лица девушки.
Лицо Персефоны покраснело. Она порывисто вскочила на ноги, почти уперевшись головой в потолок, сразу оказавшись выше всех трех голов Цербера. Длинные тонкие пальцы сжались в маленькие кулачки. Удивительно, но она совсем не испугалась наводящего ужас на весь Аид чудовища. А вот разозлилась очень и очень сильно, отчего её голос перешел на крик:
- Я не могу выбрать!! Не могу, не могу, не могу!!! Как я могу выбрать, если мне не с чем сравнивать?! Как я могу выбрать, если я не знаю, что меня ждет? Как я могу выбрать, если на Земле остались те, кого я люблю?!
На глазах девушки выступили слезы, из груди вырвался всхлип. Внезапно, она закрыла лицо руками, её ноги по-детски подкосились коленками внутрь и Кора, уже громко рыдая, неловко плюхнулась обратно на кровать, уткнувшись лицом в матрас.
Цербер отпрянул назад, все три головы единодушно прижали уши.
Харон опустил сложенные на груди руки и, бросив искоса, из-за плеча, на Цербера холодный взгляд, скрипуче проворчал:
- Идем. Похоже на сегодня дипломатическая миссия провалилась…

Гадес нервно барабанил пальцами по подлокотнику трона. Пальцы были длинные и тонкие, совсем как у юной Персефоны, подлокотник серебряный и полый, а приемная зала, где стоял трон, просторная, с хорошей акустикой, оттого звук дроби выходил объемным и устрашающим. Как погребальный марш. Факелы чадили. Тени дрожали. Напуганные настроением царя придворные души дрожали не меньше теней, а оттого прятались за аттические колонны и старались дрожать синхронно с тенями.
Наконец, раздался церемониальный стук в массивную двустворчатую дверь и скелет-лакей, поскрипывая, поковылял открывать. Гадес вспомнил, как один тибетец, звавший себя йогом, научил его квадрату дыхания, прежде чем ушел в другое измерение. «Сейчас это будет не лишним, - раздраженно подумал царь Подземного мира, - а то нервы совсем ни к Пану… Медленный вдох со счетом один, два..»
Скелет-лакей дошел до середины залы, уронил тазобедренную кость, и ковыляя, развернулся за ней обратно. Гадес мрачно следил за ним из-под полуприкрытых век: «Семь, восемь… задержка выдоха…Один, два..». Лакей наклонился, подобрал тазобедренную кость, выпрямился, пристроил её на место. Развернулся к двери и встал. Стук повторился требовательнее… Скелет-лакей вздрогнул и уронил руку… Звук дроби пальцев царя растаял в воздухе. Гадес впился кистями обеих рук в серебряные мини-головы Цербера, венчавшие подлокотники. Костяшки пальцев побелели. «Шесть, семь, восемь… Выдох. Задержка дыхания…Один…» Лакей подобрал упавшую руку и пристроил ее на место, медленно поковылял к двери… Стучание в дверь перешло в мотив «ах, мой милый Августин»… «Великое Ничто, за что мне это! – мысленно простонал Гадес и, плюнув на квадрат дыхания, рявкнул:
- Да входи ты уже! Хватит церемоний!
Дверь приоткрылась и в неё сверху вниз заискивающе повизгивая всунулись три головы Цербера, мимо которых уверенной солдатской походкой прошел Харон. Скелет-лакей замер, затем с трудом повернул череп на 360 градусов, лицом к Гадесу, и неодобрительно покачал головой.
- Знаю, знаю, традиции… - Гадесу было неловко за свое нетерпение перед стариком-лакеем, служившим у него не одно тысячелетие и свято соблюдавшим этикет. Но старик моложе не становился, и его медлительность в последнее время стала для Гадеса «красной тряпкой». Лакей, негромко постукивая костями по полу, поплелся за колонны. Гадес с раздражением подавил в себе щемящую нежность к старику.
Харон тем временем по-военному вытянулся перед троном. Цербер, припав всем туловищем и подбородками голов к полу, лежал за ним, подметая хвостом пол. Гадес оторвал будто приклеившиеся кисти рук от подлокотников трона и, чуть поморщившись, начал потирать затекшие пальцы, произнес небрежно:
- Докладывай, начальник тайной разведки.
Харон кивнул, достал из-за пазухи ультратонкий ноутбук, вынул из кармана пиджака квадратные узкие очки и, бережно надев их, начал читать:
- Согласно составленному психологическому портрету: девушка замкнута, неуверенна в себе, не способна принимать самостоятельные решения, экспрессивна, депрессивна, истерична. Самооценка занижена из-за комплекса неполноценности и множества других комплексов. Вероятно, это из-за трудного детства. Безотцовщина, воспитывалась авторитарной матерью, наказания и поощрения применялись бессистемно, что привело к…
- Стоп.
Звук удара кулака по серебряному подлокотнику колокольным звоном затихал в зале. Харон наклонил голову и вопросительно посмотрел на потирающего отбитый кулак царя поверх очков.
- Вы что смерти моей хотите? – злобно прошептал Гадес и мрачно обвел залу глазами. Тени попрятались за колонны. Взгляд бессмертного самодержца Подземного мира задержался на Цербере.
- Ты говори. Хватит с меня этих портретов, я уже сказал, что не передумаю! Она согласна?
Головы Цербера заскулили. Харон криво усмехнувшись, убрал очки в верхний кармашек своего черного бархатного пиджака, сложил ноутбук и сунул его подмышку. Гадес нахмурился и встал с трона. Цербер, поджав хвост, заерзал под гневным взглядом царя.
- Ну! Говори!
Правая голова Цербера рявкнула:
- Никак нет, Ваше подземное Величество!
- Не согласилась, - взвизгнула Средняя.
- Но она и не отказалась, - тихонько выдохнула Левая голова.
- Так. Ничего не понимаю.
Гадес обессилено рухнул обратно на трон. Цербер поскуливая подполз к трону, правая голова заискивающе лизнула подошву сандалии царя.
- А что тут понимать, - Харон взял доклад в свои руки, - Девчонка она совсем. Может, по возрасту уже и девица, а по сознанию – девчонка. И ничего она не решит, так как привыкла, чтобы все за неё решали.
Гадес тяжело вздохнул и, положив крест-накрест ноги на услужливо подставленную массивную Среднюю голову Цербера, откинулся на спинку трона… Тени, негромко шурша и переговариваясь, засуетились по хозяйственным делам. Левая и Правая головы Цербера начали старательно вылизывать хозяину ноги. Гадес прикрыл глаза и задумчиво произнес:
- Значит, надо будет придумать, как подтолкнуть её к правильному для нас самостоятельному выбору. К тому же на меня наседает брат Зевс, а с Олимпом ссорится пока не в наших интересах. По крайней мере не тогда, когда я планирую устроить свою личную жизнь…Но они торопят меня с ответом Гермесу, а обвести вокруг пальца такого опытного дипломата, как он, невозможно…Ну или, скажем так, это возможно, только если Персефона проявит собственную волю… Что, как я понял, тоже невозможно… Тяжелая задачка…Быстро не решить… Но мы попробуем!
Гадес открыл глаза и принял царственную осанку.
- Харон, садись. Пиши.
Кто-то из теней мгновенно принес стол, пару стульев, чернильницу и пару чистых свитков. Харон уселся на услужливо подставленный ему тенью стул, глянул на свитки, хмыкнул, и разложил перед собой ультрабук, включил. Надел очки, поднял взгляд на Гадеса. Царь недовольно поджал губы.
- Чтобы при Гермесе этой человеческой пакостью не пользовался!
- У Гермеса такой же, только четырехядерный… Вашему Величеству тоже бы, а то все магия, магия…
- Так, всё! Распустились…Эх, доброта моя. Пиши: Указ. Первое, доставить из Садов Эдема гранат невиданной доселе сладости и красоты… Записал? Хорошо. Змею-Искусителю отгрузить взамен саженец молодильных яблок… А то он давно просит, говорит, у них теперь к саду некая Ева приписана… Отзывался о ней весьма витиевато… видимо, ему тоже личную жизнь надо устраивать… Стой, начиная с Евы писать не надо, сотри!
- Великий царь, саженец молодильных яблок на границе не пропустят, молодильность теперь указом Зевса только на территории Олимпа разрешена… Нам в Аид их Пан контрабандой переправляет, по накладным, как асфодели…
- Да что ж это такое! Даже гранат царю достать проблема! Надо поднять на Олимпе вопрос о том, что правление Зевса загонит нас в экзистенциальный кризис!
- Надо формулировку в накладной изменить… Как бы так… складненько…Ладно, напишем: Саженец древа Познания…
- Пиши, как хочешь, но чтобы самый лучший гранат у меня был уже к вечеру!… Второе, выбери мне самую толерантную Земную эпоху и страну, чтобы никто не мешал, и организуй нам с Персефоной свидание. Сегодня. Вечером. Я попробую правильно направить ход её мыслей, пока она расстроена и восприимчива… Казны не жалей, и так тратить некуда… И третье… это не записывай: я тебе личное поручение даю… Ты с той стороной чаще общаешься, чем я… Всякие твои человеческие, земные штуки… Мне бы гардероб обновить, подстричься, может слова какие подскажешь: что там сейчас девушкам нравится?  В общем, организуй.
Харон задумчиво поджал губы, встал из-за стола, сложил ноутбук. Суетливые тени моментально унесли стол и стулья. Харон снял очки, убрал. Задумчиво посмотрел на Гадеса.
- Ваше Величество, позвольте выразить мнение?
- Ну?
- Последнее поручение… с вашей мудростью и харизмой, Вам это не надо! Да и внешне вы мужчина видный, привлекательный…
- Всё! Я сказал! Исполняй. Девушка должна быть очарована.
Харон чуть помедлив, поклонился легким, но почтительным кивком головы, развернулся, по-военному стукнув каблуками лакированных туфель, свистнул Церберу и вместе с Адским Псом покинул зал.
Гадес проводил их туманным взором.
- Вот лжет же… А приятно.

Персефона сидела напротив Гадеса, изображая из себя многоопытную и благовоспитанную девицу, уткнувшись в инструкцию по пользованию китайскими палочками. Гадес изучал тонкий фолиант из странных плотных и плоских свитков, с цветными картинками незнакомой еды. Харон сказал – это называется «меню».
Убранство трапезной залы, куда они попали, напоминало приемную монарха из Страны Восходящего Солнца и одновременно придворные палаты Одина. «Эклектика» подсказал невидимый Харон, уменьшенный до косточки оливы и сидящий в ухе царя. Начальник тайной охраны предлагал микрофон и наушник в виде дистанционном, но Гадес вспылил от обилия новых понятий и обошелся проверенной магией, предпочитая наушничание Харона в виде уменьшенном, но живом и безотлагательном.
В целом, Гадес остался доволен выбором Харона – в этой странной столице огромной северной страны, расположенной между странами Востока и Запада, люди казались занятыми каждый собой и немного друг другом. В десятых годах далекого двадцать первого века, никто не узнавал царя Подземного мира, не проявлял излишнего внимания к его молодой спутнице, не удивлялся и не пытался заводить бесед. Вместе с тем, выбор трапезных с неизвестными блюдами разных культур предоставлялся разнообразный, что явно произвело впечатление на Персефону, не покидавшую мифических земель Древней Греции.
Правда, выбранное девушкой место Гадеса немного… удивило. Но впервые за свои эннцать тысячелетий, царь готов был принять что угодно, лишь бы видеть восхищенный блеск в глазах Коры и её улыбку, освещающую его разум и сердце. А потому, они не встанут из-за стола, пока он не поймет, что Персефона рано или поздно, так или иначе будет принадлежать ему. И только ему. Пусть даже для этого пришлось одеть непонятный узкий «костюм», подстричь волосы, выучить наскоро множество неизвестных понятий и азбуку непривычного языка, хотя и похожую на греческий, но странную по звуку. Также пришлось освоить «приборы», состоящие из ножа и уменьшенной копии трезубца Посейдона с четырьмя зубьями, которыми варвары далекого будущего предпочитали измельчать и подносить ко рту еду, вместо того, чтобы, как цивилизованные, вкушать  руками. Харон уверял, что этого достаточно. Так нет же – неугомонная солнечная зайка нашла какие-то палочки! Кажется, вечность рядом с ней обещает быть вечно нескучной…
Гадес с удивлением, поймал себя на том, что улыбается… Последний раз это было, когда они, едва войдя в возраст эфеба, три брата: Зевс, Посейдон и он, Гадес, улепетывали от молодого Харона, набив туники молодильными яблоками…
- Пожалуй, я возьму суши, - вывел Гадеса из задумчивости уверенный девичий голосок.
- Суше чего? - переспросил царь, и вскинул руку к уху, пытаясь подавить шипение Харона.
- Ну вот, - Персефона ловко развернула фолиант «меню» лицом к Гадесу и ткнула аккуратным ногтем в картинку, изображавшую кусочек рыбы поверх белых зерен, скатанных в комочек. Гадес с сомнением прочел описание.
- Ты будешь сырую рыбу? - Вкус сырой рыбы смертельно надоел Гадесу еще после совместных каникул с Посейдоном. Впрочем, пусть пока берет, что хочет. Может, поймет, чего же хочет. И так вон исподлобья уже смотрит:
- Не все же фруктами, да амброзией питаться! А Вы что закажите?
- Ты, Кора. Мы же договорились на ты, девочка моя…
Персефона нахмурилась.
- Ну да… С «моей второй мамой» можно и на ты. Странно было думать, что с дядей будет иначе…
- Я что-то не так сказал? Мне казалось, тебя не смущают наши условные родственные узы…
- Дело не в узах. «Кора, девочка моя», - это фраза моей мамы. Если хотите, чтобы я Вас воспринимала иначе, тогда и зовите меня иначе.
«Ваше Подземное Величество, может ну её, нахалку»? Гадес раздраженно придавил пальцем голос в своем ухе.
- Хорошо. Как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
Лицо Персефоны снова просияло. «Как будто бегущие по небу свинцовые облака разошлись, обнажив кусочек глазурно-голубого неба… Эта девочка пробуждает во мне поэта»…
- Ну, не знаааю… Может, Фо*? – предложила Персефона и довольно захихикала, наслаждаясь понятной ей одной шуткой. (*Foe (англ., - «недруг, враг, недоброжелатель»))
- Хорошо, Фо. Только зови меня на ты, - ласково улыбнулся девушке суровый царь Подземного мира, наслаждаясь давно забытым ощущением улыбки на губах.
- Вы готовы сделать заказ?
Гадес подавил вспышку раздражения, что к ним подошла всего одна прислужница и с натянуто-вежливым лицом бесцеремонно изъявила желание служить при трапезе. Пришлось напомнить себе, что в этом мире он не хозяин. Персефону, похоже, оскорбительное поведение ничуть не оскорбило, даже наоборот: девушка с вдохновением нагружала служанку своими желаниями, тыкая пальчиком в картинки меню и смакуя каждое новое слово так быстро, что прислужница едва поспевала их записывать.
- Мне суши: эти, эти и эти… Еще вот этот странный набор из морской травы…с ореховым соусом? Это так оригинально! И суп! И чай! И эти круглые сладкие шарики, мо-ро-женное! Они тают? Как здорово! Тогда их потом…
«Наверное, не удивительно, что царю Смерти, хочется испить чашу полной жизни… - задумчиво размышлял Гадес наблюдая за своей юной спутницей… - Юное, светлое, чистое…Чистая радость и восхищение новым миром…Когда-то и я был таким же… Когда то. Так давно, что уже сам забыл когда. Так давно, что забыл как»…
- А Вы что будете? – Гадес прервал размышления и с удивлением понял, что служанка обращается лично к нему и, кажется, всем своим видом даже требует ответа.
- А можно я тебе закажу, можно? Можно? – Персефона перегнулась через стол и почти легла на него, стараясь поймать взгляд Гадеса. Обескураженный происходящим царь неопределенно повел плечом и перевел взгляд в оконный проем. - Он сырое не любит, так что ему это, это и это. И чай.
Служанка повторила множество странных названий Персефоне и, получив утвердительный кивок, ушла.
Внутри Гадеса бушевала буря. Мгновение за мгновением, но внезапно всё пошло против плана: кажется, это он должен был принимать решения за Персефону, но пока получалось так, что нерешительная и робкая девочка чувствовала себя в чужом незнакомом мире как дома, да еще и принимала решения за него, царя, пока он терялся во многообразии незнакомых обычаев, слов и предметов. Это вызывало гнев и… удовольствие. Гнев от невозможности контролировать события и удовольствие от непредсказуемости и приятной новизны этих событий.
За оконным проемом, закрытом непроницаемым прямоугольником, прозрачным, как воды Эгейского моря и твердым, как кусок льда Асгарда, в лучах нечадящих ламп, свет которых не иссякал, сновали железные колесницы без коней, проходили мимо трапезной удивительно одетые люди, и весь мир казался утомленным собственной обыденностью. Гадесу, привыкшему к иной обыденности, обыденности Подземного мира, эта скучающая неспешность казалось напускной и возмутительной. Но люди шли, колесницы ехали, мгновения сменялись – никто не удивлялся тому что вокруг, никто даже не останавливался, выхваченный из потока своей обыденности внезапным ощущением чудесности мига, где он оказался. «Неужели такое пресыщение бывает всякий раз, когда ты находишься на одном месте достаточно долго, чтобы потерять способность удивляться?» - подумал Гадес, погружаясь туда, где внешнее встречается с внутренним, где простое наблюдение за потоком колесниц растворяет гнев. Внезапно пришло ощущение, что в этом потоке он не один. Чуть повернув голову, царь обнаружил, что его юная спутница смотрит через окно вместе с ним. Почувствовав внимание к себе, Персефона ответила Гадесу темным взглядом расширенных зрачков и улыбнулась. Сердце царя Аида пропустило удар и забилось чуть быстрее, впитывая вместе с несущейся голубой кровью ощущение удивительного единства душ, общего «я знаю», которое невыразимо словами. «Я знаю, все это время я была рядом с тобой», - улыбались глаза Персефоны, - «Смотри в меня, смотри через меня, и ты увидишь то, что сокрыто в тебе самом, найдешь то, что считал потерянным. Я поддержу тебя, я освещу твой мрак, я покажу дорогу туда, куда ты сам никогда не разрешил бы себе добраться»… Гадес почувствовал, как густая бездна невыразмого затягивает его все глубже и дальше в глаза Персефоны. Еще одно мгновение и…прыжок.. и…
- У тебя такое странное выражение лица, как будто ты меня боишься, - насмешливый полудетский голос Коры рывком вернул Гадеса в пространство-время.
- А ты слишком много о себе воображаешь, - огрызнулся полушутя царь, пытаясь осмыслить внезапное видение. – Не забывай, что хотя мы и на поверхности, на воле, эта полностью моя Воля.
Персефона сразу не отвела взгляда под давящим взором царя Подземного мира, но в глазах мелькнула тайная боль.
- Конечно. Прости. Как скажешь. – Персефона отвернулась и уставилась в окно. На скулах Гадеса нервно заиграли желваки.
Подошедшая прислужница торопливо расставила еду на столе и поспешила удалиться, явно испытывая неловкость от напряженной атмосферы, витающей между этими двумя гостями трапезной.
«Ваше Величество, вы собирались быть помягче» - подал голос молчавший Харон.
«Сам знаю», - буркнул в ответ Гадес, и без того корящий себя последними словами за несдержанность. Но эта девчонка умеет огорошить! К тому же за переменой её настроений не уследишь. «Она словно исчезает. Словно растворяется в том, куда смотрит. Но я хочу видеть, чувствовать и ощущать её рядом, сейчас, со мной».
- Кушай, пожалуйста. Меня обрадует, если вкус блюд покажется тебе приятным.
Персефона повернула голову на голос, словно вернулась из заоконья в трапезную. Взгляд, все еще туманный, скользнул по Гадесу, затем поймал в фокус блюда на столе. Внезапно, девушка радостно улыбнулась, схватила палочки и застыла с ними в нерешительности, выбирая с чего начать. Царь с покровительственным удивлением наслаждался переменой настроений Персефоны, получая не меньшее удовольствие от наблюдения за выражением лица юной особы, изучающей оттенки новых вкусов, чем от собственных вкусовых ощущений.
В конце трапезы подали мороженное.
Выждав паузу, чтобы девичья вкусовая эйфория немного улеглась, царь решил, что время вернуться к первоначальному плану настало.
- Ты решила: ты остаешься или уходишь?
Рука Персефоны с маленькой пиалкой чая дрогнула и чай обжег девушке губы. Кора непроизвольно ахнула и поставила чашку на стол, закусив чуть обожженную губу.
- Я должна решить прямо сейчас?
- Это было бы ответственно и мудро.
Персефона опустила взгляд.
- Значит я совсем не мудрая и абсолютно безответственная. Я не могу решить. И не хочу.
Удивленный такой откровенностью Гадес автоматически поднес пиалу с напитком ко рту и пригубил. Поморщился. Напиток оказался вяжущим и чуть горьковатым. Но в целом приятным, хоть и непривычным.
- Я бы дал тебе больше времени: обвыкнуть, сравнить, обдумать, но твой папа… Зевс…как и твоя мама Деметра совсем мне его не оставили, понимаешь? Завтра, когда на Земле Аттики начнется рассвет, ко мне придет Гермес за ответом. И за тобой. И я буду вынужден тебя ему отдать…
- Да, я понимаю. – Персефона ссутулилась и начала ковырять ногтем дерево стола.
- С другой стороны, если ты…ты сама… скажешь, что хочешь остаться со мной, в Аиде… Тогда даже твой папа Зевс будет не в силах тебя у меня забрать…
- Но я не смогу так сказать…
«А я предупреждал Ваше Величество, это безнадежно», - подал голос Харон. Гадес предпочел его не заметить.
- В таком случае, у меня нет выхода. Завтра я отдам тебя Гермесу и он вернет тебя обратно, к маме… Конечно, если ты не захочешь остаться… Ты хочешь? Остаться? Со мной.
Персефона подняла бездонные глаза на Гадеса. В широких глазах метались причудливые блики вечногорящих без чада ламп. Сердце Гадеса опять пропустило удар.
- … я… Я не знаю…
Гадес смотрел в глаза девушки и видел в них ответ. И одновременно, терзался сомнением, а истинно ли то, что он видит или его разум выдает желаемое за действительное.
- А что если я дам тебе время на раздумья?
- До завтра? Я ничего не решу.
- Нет. До твоих восемнадцати лет.
- Как?
- Есть один древний рецепт. Магия если хочешь… Зерна граната, выращенные в  Эдемском саду, обладают особым свойством: проглотишь одно зерно – получишь один год отсрочки. Завтра, перед появлением Гермеса, я дам тебе три. Гермес вернет тебя Деметре, ты останешься с ней. Но не навсегда. Меньше, чем на год. То, что внутри тебя, желание, величиной с маленькое гранатовое зернышко, приведет тебя обратно ко мне. Ты вернешься и некоторое количество месяцев, три или немногим больше, как сама определишь, проведешь у меня. Затем снова окажешься у матери. И так три года, до твоего восемнадцатилетия. Думаю, трех лет тебе хватит, чтобы решить?
«Думаешь, она поверит в эту чушь?» - незаметно для Коры пробулькал в ухо Гадесу Харон.
- Думаю, да, - пролепетала завороженно Персефона, - а я точно вернусь?
- Абсолютно.
- Это сработает?
- Безусловно.
- Ты уже это делал?
- Нет. Но древняя магия еще ни разу меня не подводила.
Персефона задумалась.
- А это продлиться только три года?
- По инструкции, да. – Гадес улыбнулся. – Захочешь, продлим. Я уверен в магии, я не уверен в себе, что смогу ждать свою возлюбленную невесту так долго…
Щеки Персефоны залил густой румянец.
- Думаю, мне хватит трех лет…чтобы решить. Я согласна съесть зерна.
- Вот и славно. А знаешь, давай не будем откладывать…
Гадес запустил руку во внешний карман пиджака и достал оттуда три гранатовых зернышка.
- Если ты съешь их прямо сейчас, я буду спокоен, что наша сделка… наша договоренность в силе, и ты держишь свое слово. Можешь даже запить их… чаем.
Царь Подземного мира аккуратно взял руку девушки, с удивлением отметив, что та холодна, как лед, развернул кисть руки ладонью вверх и аккуратно вложил в нее три гранатовых зернышка.
- Ешь. Прямо сейчас.
Персефона неуверенно посмотрела на Гадеса. Его глаза как будто на миг попали в тень, сверкнув двумя красными бликами. Персефона непроизвольно сжалась.
- Ты медлишь?
- Я… а вдруг… я…
Персефона опустила взгляд на зернышки на своей ладони. В свете удивительных нечадящих ламп они словно горели изнутри густым пурпурным светом, притягивающим, заманчивым, завораживающим… Обещая все тайны мира. Персефона резким движением поднесла ладонь ко рту и подобрала с неё губами все зерна. Смело встретив взгляд Гадеса и не отрывая взора от его глаз, девушка наощупь взяла пиалу с чаем и залпом осушила ее до дна.
Гадес улыбнулся.
- Умница. Сейчас я верну тебя в наше время и место. Увидимся завтра в Приемной зале. И… я буду ждать тебя, когда год пойдет на убыль…
Персефона исчезла. На ее месте возник Харон, внезапно обретший свои обычные размеры.
- Ваше Величество и правда верит, что три гранатовых зерна способны её вернуть?
- Не важно, во что верит Величество. Главное, чтобы в это поверила она. И тогда её желание вернуться будет заставлять её каждый год возвращаться ко мне. Гораздо вернее любых заколдованных гранатовых зерен. А потом… она привыкнет… Ведь если долго находишься где-то, перестаешь удивляться этому месту и остаешься там навсегда…