Платье

Платье

Я влюбилась в него с первого взгляда.  И два дня выхожу на остановку раньше, чтобы полюбоваться и убедиться, что его еще не купили. 
Платье великолепно.  Темно–красное (такой оттенок  называется «цвет красного танго»), простого кроя, только небольшая драпировка на груди. Вся его красота – в материале. Ткань блестит, но не так, как парча или лаке, пошло, вычурно, бросаясь в глаза, а мерцает мягко, сдержанно, почти незаметно. И игра света и тени в складках  создает необыкновенные рисунки...  

Я не рискнула раньше зайти  в магазин, потому что у меня не было денег. А продавцы, заразы, почему-то всегда знают, когда мои финансы исполняют всякие музыкальные произведения.  Тогда они смотрят с легким презрением, медлят с ответом на  вопросы,  и в их глазах читается грозное: «Руками не трогать!»

Я не могу, как наша секретарша Анжелка. Она шумно влетает в магазин, заставляет продавцов прыгать вокруг нее,  требуя подать  все новые и новые наряды, примеряет, долго крутится у зеркала, громко критикует фасон, цвет, длину, производителя, выбирает несколько моделей, которые ей нравятся, перемеривает их еще несколько раз. Потом отдает взмыленной продавщице ворох одежды и смотрит на меня: «Ну что, пойдем?»  Я втягиваю голову в плечи и спешу к дверям, ожидая, что нам в спины полетят разные предметы обстановки. Подозреваю, что Анжелку когда-то обманули в магазине: подсунули плохой товар или недодали сдачу, и теперь она мстит всему продавцовому роду.

Но сегодня у меня зарплата, и я имею полное право трогать руками!
В зале мечется дородная тетка, хватая и рассматривая все подряд. Она тычет пальцем в упаковку за спиной продавца: «А  это сколько стоит?» Та называет цену. «А что это?» И не дослушав ответ, отбегает. Ей надо купить что-то на выход для дочери, которая, как я поняла, живет далеко,  и подобрать себе одежду не в состоянии.

Я указываю на платье. Оно, оказывается, всего одно, и девушке лень лезть в витрину. Она предлагает мне такое же, но синего цвета. Еще не хватало! Синий, во-первых, я вообще в гардеробе  не люблю, во-вторых, он мне не идет, в-третьих, напоминает спецодежду.  

Вздохнув, что не прокатило, продавщица долго возится в витрине и, наконец, протягивает мне вешалку. Я иду в примерочную. Тетка провожает мое платье хищным взглядом и просит  точно такое же. Однако, ей приходится довольствоваться синим.

По пути  смотрю на ценник.  Ох…  конечно, такая вещь не может стоить мало, но почти весь  мой оклад… Расстроившись, напяливаю его на себя. И… О! Восторг! Его как будто шили по моим меркам! Оно в точности повторяет контуры тела, и этот тон так мне к лицу. Восхищенно оглядываю себя в зеркале и не могу оторвать глаз.  Я никогда не выглядела такой красивой! 

Вдруг из-за занавески появляется теткина голова: «Извините, я хочу такое дочке купить, можно посмотреть, как оно на фигуре?»  Она смотрит в зеркало, и тихонько ахает: «Как вам хорошо… вы будете покупать, а то мне тоже надо красное?» 
Если секунду назад я считала, что не могу позволить себе такую дорогую обновку, то теперь понимаю, что тетка получит красное  только через мой труп. Подумаешь! Выкручусь как-нибудь, у Светки займу, в конце концов! И я иду расплачиваться. 

Продавщица упаковывает платье в фирменный картонный пакет  и выражает желание видеть меня в их магазине как можно чаще. Да-да, с таким ценами, конечно…
 
Ноги несут меня почти что над землей, и сердце ликует. Такое платье!

От подъезда навстречу мне бросается Фокс. Нескладный  большелапый рыжий щенок прижился в нашем дворе. Кто-то постелил ему половичок под балконом первого этажа, кто-то поставил миску с водой, а все соседи  подкармливают. Вот и сейчас  в сумке у меня лежит специально для него купленная сосиска в тесте  и половина маленькой баночки сметаны, оставшаяся от обеда. Фоксик пытается выгрызть сосиску, а потом входит во вкус и съедает все без разбора.

Дома я первым делом вешаю платье на плечики и не могу на него насмотреться. Я жарю яичницу, пью чай и все время думаю о платье. И после ужина  опять его надеваю. Главное, у меня к нему есть обувь! Я купила туфли зимой и еще не носила. Достаю их из коробки. Идеально! Черные элегантные лодочки на высоком прямом каблуке средней толщины отлично подходят к платью. А если бы я тогда купила лакированные, как уговаривала меня Анжелка? И что бы теперь делала?

Платье благосклонно к туфлям, а вот бижутерия ему не нравится. Оно требует снять даже тонкую золотую цепочку с шеи. Оно не терпит конкуренции. Оно самодостаточно. Возможно, к нему подошли бы длинные матовые серьги, например, из самоцветов, но… Наверное, впервые в жизни я  начинаю жалеть, что у меня не проколоты уши.

Естественно, новое белье и чулки в упаковке у меня тоже есть. Черные, как вечерний вариант. И тут я застываю. А куда вообще я собралась его надевать? В нашу контору, где отсутствует дресс-код и все, включая шестидесятилетнюю главбухшу,  ходят в джинсах? 

Куда можно пойти в таком платье? В театр  на оперу или балет – да. Я бы с удовольствием, но Артем уснет еще на увертюре. Ему медведь не просто на ухо наступил, а основательно отдавил оба.  На концерт – это смотря  какой. Если, допустим, «Хор Турецкого» - можно, а если Егор Крид? На  него я и на аркане не пойду, если только мне заплатят.  В дорогой ресторан можно. Так у него же на хороший ресторан денег никогда не было, нет,  и не будет, наверное! Без конца торчит в своих командировках, только названивает каждый вечер. Смотрю на часы: восемь. Вот-вот, сейчас начнется: как день прошел, что делаешь, я так по тебе скучаю… Надоело! Зачем мне этот недотепа? Отключаю телефон, пусть хоть зазвонится!

Всю ночь мне снятся волшебные сны, и чуть свет я просыпаюсь счастливая. Навожу марафет, надеваю платье… А сумка? У меня же нет к нему сумки! Эта, бежевая, с которой я хожу постоянно, громоздкая (еще бы - в нее входит  два кило  картошки и булка хлеба), та, яркая – летняя, у черной – форма неподходящая, да и большеватая тоже, вторая черная –  с пряжками, - вообще не в тему, коричневая – старая, что она до сих пор тут делает? Оставшиеся три – баульчик, рюкзачок  и сумка-мешок – само собой,  не рассматриваются. 

Тут я вспоминаю про клатч, который Светка подарила мне на 8 Марта. Шоколадного цвета, с пришитыми безвкусными стразами. Срезаю стекляшки маникюрными ножницами – и вуаля! Восхитительно строгий, без единого акцента клатч прекрасно подходит к платью даже по колору. Выхожу, мимоходом заглядывая в телефон. Семнадцать сообщений от Артема! Заношу его в «черный список», не будет больше надоедать. 

Иду пешком, не в автобусе же ехать в таком виде! На такси денег нет, да и должна ведь я показать платье всему свету. Чувствую, как походка непроизвольно  становится грациозной, а взгляд – непроницаемо-загадочным.

Я привлекаю внимание. Мужчины смотрят заинтересованно, женщины притворяются, что им все равно, поглядывая искоса. Облизнитесь, такого платья вам не видать!  Наверное, мой облик диссонирует с общим стилем делового утра, но мне плевать, не ваше дело, куда я иду рано  вся такая нарядная. 

Некоторые особи мужского пола даже пытаются  познакомиться. Фи!  Знакомиться с мужчинами, которые ходят пешком? Один такой уже есть, хватит. Я выражаю свое отношение к этим попыткам презрительной гримасой и иду дальше, не задерживаясь.
  
На работе мое появление производит фурор. Эх, жалко Анжелка на больничном: она бы точно окочурилась от зависти! Девчонки из отдела удивленно переглядываются: вот тебе и серая мышь! Их просто распирает от любопытства: что произошло? Не выхожу ли я замуж? Не получила ли наследство? Но я, высокомерно игнорируя их вопросы, пишу начальнице заявление на отпуск прямо с сегодняшнего числа. Поскольку  сейчас  середина  апреля,  она соглашается беспрекословно: все хотят летом, а тут я добровольно отдаю свой август по графику.  Пока в бухгалтерии начисляют отпускные, собираю со столов техническую литературу и несу на первый этаж,  в библиотеку.

Навстречу мне поднимается по лестнице Игорь Сергеевич, секс-символ нашего учреждения. Ему уже за сорок, но он моложав, с прекрасной спортивной фигурой, хоть и невысокий.  Любая одежда сидит на нем, как на манекене. Он - единственный мужчина в нашей фирме, который одинаково свободно чувствует себя  и в слаксах, и в парадном костюме-тройке с галстуком и платочком в нагрудном кармане.  Он остроумный  и интересный собеседник, а его улыбку и темно-голубые глаза, опушенные длинными черными ресницами (это при том, что он блондин)  невозможно забыть.  Говорят, он женат, но это никого не интересует: все наши женщины поголовно влюблены в него. Я сама, еще до Артема, сохла по нему целый год, старалась специально почаще встречаться с ним в коридоре,  но он только кивал, не обращая на меня никакого внимания. Хотя регулярно крутил романы с кем-нибудь из более симпатичных дам. И вот сейчас он останавливается, поднимает на меня свои красивые глаза  и кладет руку на перила, загораживая  путь.

 - Добрый день, Настя!  (О! Оказывается, и имя знаем!) Вы сегодня прекрасно выглядите!  

Хм… Попробовал бы ты не заметить мое платье! В другой раз я, может, растаяла бы, но сейчас этот перезрелый Аполлон только раздражает. Я замечаю сверху, что на темени у него волосы поредели и явственно светится маленькая лысинка. Меня это смешит, а он принимает улыбку на свой счет и, наглея, обнимает меня второй рукой чуть ниже талии. Я оказываюсь в кольце его рук и чувствую запах  дорогого парфюма. 

Правой рукой я прижимаю к себе стопку журналов, поэтому даю ему пощечину левой. Она не получается звонкой. Я как-то не тренировалась. Неловко попадаю ему куда-то в нижнюю челюсть, и довольно ощутимо: он сразу скучнеет и хватается за щеку. Я гордо шествую дальше, замечая, как две девицы,  курящие на площадке, делают большие глаза. И знаю, что скоро это происшествие станет известно всем, и Игорю не отшутиться от насмешек. Ну и пусть! И что в нем хорошего, в этом бабнике?

Вот и библиотека.
На самом деле, я иду  не просто отнести журналы – пусть бы еще сто лет валялись. Я хочу убить Аньку. Морально, конечно. Анька – наша библиотекарша.  Трудно представить, что в современном мегаполисе может существовать такое чудо. Она ходит с косой (в смысле, не в руках носит, траву косить, а волосы заплетает),  никогда не надевает брюки и джинсы,  а только унылые блеклые балахоны, и  не пользуется косметикой. А ей бы не помешало! И в свои  двадцать девять  уверена, что скоро все умные и богатые мужчины  выстроятся в очередь, чтобы обсудить с ней творчество ее любимого Тургенева. И заодно предложить  руку, сердце и дачу на Багамах. Она очень щепетильно относится к культуре речи, и постоянно поправляет всех, кто говорит неправильно. Вот бесит прямо! Поэтому мы при ней специально коверкаем слова, и она не устает делать замечания, принимая все за чистую монету.  

Я громко хлопаю дверью, и  Анька недовольно поднимает брови над очками.  И так и застывает с приоткрытым ртом. Она, наверное, и не мечтала о таком платье! Я швыряю журналы на стойку: «Сюда лОжить?» Она даже не реагирует. Понимая, что  чего-то внятного от нее не дождаться, я бросаю: «Тут, наверное, не все. Если чо – позвОнишь в отдел».  И ухожу, оставив ее в полуобморочном состоянии.  Так ей и надо, грамотейке.

На  пути домой захожу в магазин (деньги-то теперь есть) и покупаю йогуртовый тортик:  надо же отметить отпуск.  Между делом  гавкаюсь с нерасторопной продавщицей, расхаживает  еле-еле, выжидай ее, корову! 

Позову Светку, тем более, еще не похвасталась покупкой. Как будто услышав мои мысли, она тут же звонит.

- Настик, слушай, побудешь сегодня вечером с Илюшкой?  Мы хотели в кино сходить…

Вот почему так? У женщины с маленьким  ребенком отбоя нет от мужчин, не успевает кавалеров менять, а здесь…  И почему я должна нянчиться с ее детенышем? Терять вечер на то, чтобы кормить его кашей, которую он будет выплевывать, рассказывать сказки, терпеть его баловство. И как это раньше мне нравилось с ним возиться? Светка, конечно, лучшая подруга и всегда меня выручает, но почему я должна позволять садиться себе на голову? Ага, знаю я ваше кино…

- Светлаша, извини, но не могу, - отказываю ей, по-моему, в первый раз.

- Настик, ну прошу тебя, умоляю, всего только часика три! Все равно же Артема нет, что тебе делать одной?

Ах, вот как? То есть, кроме Артема, я ничего  и не достойна?

 - Нет, отстань, - отключаюсь.

Светка отчаянно пытается дозвониться снова, но я не беру телефон. Отпраздную одна.

Фоксик, умильно улыбаясь, бежит ко мне через газон. Только сейчас  вспоминаю, что ничего для него не купила.  А я обязана, что ли? Вон сколько соседей, пусть его и кормят, почему я-то все время? Топаю на него ногой и пшикаю: «Пшел вон!»  Щенок от неожиданности тормозит всеми четырьмя лапами и не верит своим ушам. Он думает, что ослышался и смотрит непонимающим взглядом. Но я топаю снова, и он в недоумении отбегает, поджав хвост, и все еще надеясь, что это игра. Иди отсюда, не до игр.

Пока открываю замок, на площадку с трудом выходит соседка, Ирина Михайловна. Караулила меня, наверное. Она – одинокая пенсионерка, бывший педагог, инвалид. Что-то с ногами: она почти никогда не бывает на улице, спуститься с третьего этажа для нее проблема, а уж подняться…  Поэтому продукты и лекарства ей покупаю обычно я. Вот и сейчас она  протягивает мне деньги.

- Настенька… ой, какая ты красивая! Ты же пойдешь вечером в магазин? Будь добра, купи мне, пожалуйста,  батон и кефир.

В другой раз я побежала бы в магазин сейчас  же, он рядом, в соседнем доме, но сегодня меня все выводит из себя. Я ей нанялась, что ли? Пусть других просит! И вообще, педагог она! Надо было не чужих детей воспитывать, а своих заводить, не пришлось бы тогда посторонних людей напрягать!

Все это я, конечно, ей не высказываю, а говорю ледяным тоном, поджав губы:

- Знаете что, Ирина Михайловна? Я вам не служанка, кажется. Сколько можно? У меня свои дела есть, наверное, кроме вашего кефира.

Улыбка сползает с ее лица, она мнет дрожащими руками купюру и смотрит на меня Фоксиковыми глазами:  в них удивление и боль. Плечи ее понуро опускаются.

- Извини, Настенька,  извини…  что надоедаю…. Просто раньше ты ведь всегда...…

Она медленно телепается  в свою квартиру, а я зло усмехаюсь:  то-то же.

Но дома, сняв платье и бережно повесив его, вдруг чувствую, как меня захлестывает волна стыда. Аж щеки начинают гореть. Вообще не понимаю, зачем я это ей сказала! Что на меня нашло? Трудно, что ли, сбегать за продуктами? 

Наливаю чай, отрезаю кусок торта, но он не лезет в горло.  Кладу другой кусок на тарелку и, умирая от чувства неловкости,  иду к Ирине Михайловне. Долго звоню в дверь, но там тишина.   

Вернувшись к себе, включаю «Облака» Дебюсси, сейчас как раз под настроение. Ложусь на диван. Думаю.  Что-то  не так. Ведь еще недавно все было хорошо, а сейчас? Со всеми рассорилась, всех обидела… Взгляд падает на платье, которое  висит на дверце шифоньера.  Оно притягивает красотой и волшебными переливами, манит… Хочется снова его надеть… Ну и ладно! Фиг с ними! Подстраиваться под всех, что ли? И без них обойдусь! Под ноктюрны засыпаю. 

Когда открываю глаза – за окном сумерки. На душе неспокойно. Набираю Светку – телефон отключен. Пишу покаянную  смс-ку. 

В чем есть – домашних бриджах и мятой майке  -  спешу в магазин, а то закроется.  Беру пакет кефира, батон и кусок ливерной колбасы для Фокса.

Песик лежит на своей подстилке, смотрит на меня настороженно, на зов не идет.   Оставляю колбасу на крыльце, чтобы он видел, и захожу в подъезд. Прячась за дверью, подглядываю: он заинтересованно вытягивает мордочку, водит носом, подходит и расправляется с угощением в один миг. Какой милый и трогательный!

Все, я спокойна: щенок сыт, бегу наверх, на ходу готовя извинения. Снова звоню и стучу к Ирине Михайловне, пока не  открывается соседняя дверь, где живут Сорокины.

- Настя, ты не знаешь, что ли? -  Вера Ивановна сдвигает очки на лоб.

- Нет, а что? – пугаюсь я ее серьезного взгляда.

- Ирину Михайловну «скорая» увезла, днем еще, сердечный приступ… Возраст, что поделаешь…

Я-то знаю, что возраст ни при чем...
 
Дома машинально кладу и кефир, и батон в холодильник и долго-долго сижу в темноте, размышляя. Потом включаю свет, снимаю с вешалки платье и несу в ванную. 
Нежно стираю шампунем. На балконе, на свежем ночном ветерке оно высыхает моментально, и я убираю его в шкаф.

Буду ждать Артема…