Под прямым углом

Под прямым углом

Под прямым углом

Часть 1.  День воспоминаний

         Почему-то вспомнился отец и она, Василина, трёхлетняя девочка, крепко держась за его надёжную руку, шла вприпрыжку и, задрав высоко голову, улыбалась, рассматривала лица прохожих.  А когда маленькая кучерявая головка уставала, взгляд крохи упирался в подолы платьев, юбок и в колени …

         Закинув за спину руки, согнутая под прямым углом старушка катила за собой тележку с холщёвой сумочкой, в которой находился полупустой кошелёк, полбуханки белого хлеба и пакет кефира. Уткнувшись взглядом в потемневший от мокрого снега асфальт, тёмная фигурка  брела домой. На спине поверх старенькой коричневой курточки постепенно рос влажный снежный сугроб. Никто из проходивших мимо не обращал внимания на странного вида старушку.

         Осталась Василина на старости лет одна-одинёшенька.

Первый муж её, высокий красавец Пётр, был призван на фронт и погиб в первые дни Великой Отечественной войны. Беременная двадцатилетняя женщина бежала с оккупированной территории в партизанский отряд, где через три месяца в землянке родила дочь, и каким-то чудом им удалось уцелеть и выжить в лишениях и мясорубке страшных дней, наполненных борьбой за выживание в глуши белорусских лесов.

Никто Василину с дочкой из отряда не гнал, да и гнать было некуда.

Взяла на себя молодая женщина роль матери  и сестры для мужчин отряда, ни с одним из них не позволяла лишнего в отношениях, ничего не зная на тот момент о судьбе мужа и заставляя себя не думать о плохом.

После окончания войны поселились Василина с дочерью Катюшей в небольшом белорусском городке. Запросы о Петре долго оставались без ответа, пока не пришло однажды уведомление о том, что муж её, Пётр, пропал без вести.

Забрала война и Василинину мать с малолетним братиком.

Эшелон с эвакуированными, в котором они находились, подвергся бомбёжке. Выжить никому не удалось. Улыбающиеся немецкие лётчики стремились пунктуально закончить  с заданием до обеда.

Отец же Василины, контуженный во время боя, попал в плен и прошёл через круги ада в концлагере. Выжил. После окончания войны в статусе репатриированного был  встречен с распростёртыми объятиями родиной и неприветливым лесоповалом, с которого вернуться мужчине было не суждено – придавило деревом насмерть.

Убитой горем молодой вдове оставалось разве радоваться победе, медалям и подрастающей дочери. Через пять лет Василина вышла замуж за лейтенанта с грустными глазами, тоже потерявшего свою семью, погибшую от авианалёта в Минске, но дошедшего до  Берлина.

Родила Василина от второго мужа сына.

Но и с Михаилом жили они недолго. Осколок в сердце, которым наградила распроклятая в последние часы своей агонии, когда взвивался над Рейхстагом красный флаг, дал таки о себе знать, и спасти Михаила не удалось.

Больше попыток выйти замуж Василина не предпринимала.

Собрав волю и не позволяя себе расслабляться, растила и поднимала Василина детей. Но их преследовал какой-то необъяснимый рок.

Сын погиб на границе во время прохождения военной службы, а у дочери в тридцатилетнем возрасте случился инфаркт, который, по словам медиков, явился следствием плохого питания первых лет жизни.

И вот осталась пятидесятилетняя Василина одна-одинёшенька. Работа, правда, выручала. Воспитательница в детском садике, старалась стать она для своих воспитанников доброй феей с голубыми печальными глазами …

Старость подкрадывается незаметно. Кажется, только вчера шла Василина, держась за руку отца, а теперь уж и не на что и не на кого опереться, разве что на суковатую палочку.

Что-то сегодня потянуло её на воспоминания!

Василина толкнула калиточку, которая жалостливо скрипнула петлями.

Хорошо, что сосед, Санёк, хоть и пьяница беспробудный, зато безотказный да руки умелые.

То дрова, то брикет поможет сгрузить в сарайчик, дорожку в десяток метров от калитки к дому от снега расчистит. Скамеечку перед газовой плитой соорудил, чтобы Василине удобно было с неё готовить. Не бесплатно, конечно, помогает, но плату берёт умеренную, войдя в положение одинокой соседки.

А что там ей готовить-то! Пожуёт хлебушек с кефирчиком – творожком – вот и вся еда.

Похлёбку разве сварит иной раз с картошечкой или овсянкой, да чайком побалуется.

Уж и аппетита-то нет. Худая совсем стала. Кожа что пергамент.

В  углу красном перед иконкой просит, просит Василина, чтобы прибрал, да никак не допросится.

Поднялась старушка по трём ступенькам низенького крылечка, дрожащими руками еле-еле всунула ключ в замочную скважину, с трудом повернула.

В сенях стянула курточку. Под ноги ссыпался снежный сугроб.

– Ах ты, Господи. Опять забыла на улице отряхнуться. И как это я не обратила внимания, что снег идёт.

Кряхтя и ворча, смахнула веничком снег за порожек. Обмахнула колёса тележки и вкатила её в остывшую кухонку.

До шибера печурки-грубы, чтобы закрыть его после того, как прогорят дрова и дотлеет брикет, Василина не доставала, и тепло улетучивалось быстро.

Поэтому в холодные месяцы года старушка вынуждена находиться дома в той же одёже, что и на улице, сняв только курточку, сменив уличные валенки на домашние, а пуховый платочек на ситцевый.

Василина положила кефир и хлеб на табуреточку перед низким креслицем. Сидеть за столом Василина уже не могла.

Выходит она в город раз в два дня. Хорошо, что магазин недалече.

Насколько обидно было поначалу, когда скрюченной, с тележкой, приходится ей всовываться в узкое пространство между витринами и стеллажами с продуктами и, чувствовать, что занимает слишком много места и что люди, натыкаясь на неё и её нехитрый жизненно важный скарб, возмущаются, хотя иногда и пытаются не подать виду, сдерживая раздражение. Особо доводили и продолжают доводить её постоянно меняющиеся продавщицы. С их огромными телегами, значит, можно по магазину разъезжать, а ей нельзя?