Про Фому

Про Фому

Одноногий мальчик медленно ковылял по осенней хмурой улице, тяжело опираясь на скрипучие костыли. На плече у него дрожал от холода маленький рыжий котенок, прижимаясь мокрой слипшейся шерсткой к тоненькой шее хозяина. Мальчик тоже дрожал – кургузое драное пальтецо не могло защитить истощенное тельце от пронизывающего октябрьского ветра, настоянного на мелкой ледяной мороси.

У Фомы защипало в носу от внезапной острой жалости к мальчику. «Эк ведь как меня…» – шмыгнув носом, прошептал Фома и застрелил мальчика. Чтоб не мучился. Котенок жалобно запищал, продолжая жаться к хозяину. Он по-прежнему сидел на плече, только не вертикально, а так, будто составлял с телом мальчика одно целое, и когда тело приняло горизонтальное положение, котенок послушно принял такое же – но не лег, а именно продолжал сидеть, только горизонтально, будто вместе с подстреленным мальчиком рухнул сам вектор тяжести.

«Тем более. Урод!» – непонятно к кому обращаясь, ругнулся Фома и щелкнул мышью по крестику в углу окна. Посидел, посопел, уставившись в чистый темно-зеленый экран с редкими иконками («Никаких обоев, нафиг!» – строгое давнее кредо) и потянулся-таки курсором к кривенькой «W» в рамочке. «Word» услужливо выпрыгнул, распахнулся – словно халдей в крахмальной сорочке, – только что не раскланялся.

Фома поерзал в кресле, бодренько пошаркал ладонью о ладонь и открыл «Берегиню из клубка», все ее двенадцать авторских листов. «А надо шестнадцать, как минимум, кровь из носу, – напомнил себе Фома, – и, как аналогичный же минимум, через пару недель, не позднее.»

– Но это же немыслимо! – возразил сам себе Фома. – На тебе еще игрушка висит глюкавая.

– Ни фига. Игрушку – в отстой, – отреагировал он же. – Программерство – кандалы на шее свободолюбивого писателя!

– А на шею вешают кандалы, писатель? – ехидно поинтересовался кто-то из них.

– Олег Андреич не только кандалы навешает, если прогу не отладишь…

– Отлажу. Потом. Не горит, – отмахнулся Фома, хотя прекрасно понимал, что «горит». Да еще как – синим пламенем! Но и «Берегиню» надо добить, во что бы то ни стало. Издательство одобрило первую часть. Месяц назад. И дало месяц сроку на вторую. С трудом удалось договориться на полтора. Иначе… Не хочется и думать, что будет иначе. Этот поезд уйдет, а когда будет следующий – расписания нетути. Первый роман, «Исправления», так и завис где-то в пути. Словно попал на тот самый поезд, в котором, будто бы, до сих пор голова Гоголя путешествует. Договор, подписанный, второй год лежит, а книги как не было, так и нет. Редактор же только отписки шлет: «Подождите… Временные трудности…» А с «Берегиней» вроде бы повезло. В другом, конечно, издательстве. Хотя, как знать… С «Исправлениями» тоже все складно начиналось. Но дописывать роман надо! Эх, кабы не чертова эта работа, не опостылевшее до тошноты программирование… Писать бы да писать!

– И писать, и писать, и писать, – забормотал уже вслух Фома, прокручивая текст «Берегини». Остановился в начале недописанной главы. Стал перечитывать:

«Однорукая девочка из последних сил тянула за веревку корову. Она брыкалась, мотала головой, пытаясь сбросить рогами веревку. Будь у девочки вторая рука, она бы стеганула мерзавку прутом, а так девочка лишь плакала, и даже размазать по конопатым щекам слезы ей было нечем».

– Тьфу ты! – подпрыгнул Фома. – Что за питомник детей-инвалидов? Куда твою башню сносит, Ягошин?

Он снова плюхнулся в кресло, сжал виски ладонями. Перечитал абзац еще раз, стараясь не замечать увечье малышки. И все равно сморщился и затряс головой, словно пытаясь удалить с нее излишки пышной кучерявой шевелюры.

– «Она брыкалась»… – вновь заговорил с собой писатель-программист. – Кто «она»? Девочка? Пытаясь сбросить рогами веревку? Да она у тебя совсем мутант – без руки, зато с рогами!.. И дальше снова «она» – то ли девочка, то ли рука… Да мать ее ети! – вдруг громко выругался Фома, вскочил с кресла и ногой вырубил сетевой фильтр. Комп недовольно прогудел затормозившим на скаку винчестером.

– Да и фиг с тобой! – рявкнул на компьютер Фома. – Пропади ты пропадом вместе со всеми данными! Я только рад буду, если винт загнется. Все равно на нем туфта одна сплошняком напластана…

Фома сдернул с вешалки куртку, намотал на шею шарф и вывалился из квартиры, подальше от рогатых девочек, безногих мальчиков и криво сидящих котят. Ему до боли в легких захотелось глотнуть хоть немного настоящего, живого – пусть и дурно пахнущего автомобильными выхлопами – воздуха.

Октябрьский, пронизывающий до костей ветер тут же бросил в лицо Фоме горсть ледяных брызг. Это сразу напомнило ему о той проклятой игрушке с дурацким названием «Шутим по-черному!» и с не менее идиотским смыслом. «Олег Андреевич – козел», – подумал Фома, но уже почти равнодушно, – скорее по инерции.