Прощай... И прости

Дождь привычно заливал стекло окна в обрамлении деревянной рамы в облупившейся краске. Осень с радостью заняла покинутый войсками летних дней город, стирая краски. Даже золото листвы мутнело от грязи и слякоти, превращаясь дрянную подделку. Город готовился к хмурому противостоянию хандре и сырости. Город готовился к тому, что он в очередной раз проиграет.
Я хмыкнул и потянулся за очередной кружкой черного чая. Он уже успел подостыть и противно щипал кончик языка своей излишней крепостью. Спешить было некуда, и эта задержка ни к чему меня не обязывала. Я просто сидел и смотрел в экран старого ноутбука, зная, что жена с сыном сейчас там, где тепло. Улыбка сама наползла на губы, когда я вспомнил об этом шебутном малыше. Глоток чая заставил в ответ сморщиться. Работа не шла... Да и книга не писалась. И гитара уже не так расслабляла и отвлекала от легкой грусти по своим близким. Задумчиво оттарабанив незатейливый ритм по столешнице, я закрыл потертую крышку, кинул ноут в поношенный рюкзак и вышел в коридор.
- Всем пока! - крикнул я полумрак рабочих помещений и, не дождавшись ответа, вышел в промозглую сырость подъезда.
Полсотни ступенек, и за шиворот полился ледяной душ холодного осеннего ливня. Слава богу, что до машины всего ничего. Пользуясь преимуществами роста и соответствующей длины ног, быстро добежал до спасительной капсулы салона и плюхнулся в ставшее за последние пару лет родным кресло. Заурчал мотор, повинуясь повороту ключа в замке зажигания, зашелестели дворники, стараясь смахнуть с лобового стекла те океаны, которые сыпятся на него с небес, негромко заиграло радио, разливая сквозь динамики задорные переливы "Крупского и Ко".
- Я остаюсь, - пел покинувший наш мир Анатолий Крупнов. - Там, где мне хочется быть. И пусть я немного боюсь... Но я, я остаюсь, чтобы жить.
Подпевая ему, я выруливаю из двора, лавирую желтым телом небольшого купе между припаркованными автомобилями. Сумерки, подкрашенные светом фар и фонарей, неизменные зонты и хмурые лица. Неспешно качусь по улицам города, слушая тех, кого нет с нами давно и не очень. В плейлисте помимо Крупнова Горшенев, Цой, Кобейн... Меня в последнее время тянуло на такую музыку... Я задумчиво крутил в голове мысли, а взгляд зацепился за тонкую фигуру на обочине с вытянутой рукой. Будь в другом настроении, я, быть может, и проехал мимо, но дождь и Горшенев убедили меня, что надо бы помочь. Тихо скрипнули тормоза, останавливая тысячу триста килограмм канареечного цвета рядом с девушкой в черном платье, промокшем насквозь. Вода струилась по темным волосам, когда она обернулась и посмотрела на меня серо-голубыми глазами сквозь гладь бокового окна.
И искра узнавания проскрежетала по нервам. Я в ошеломлении замер, а она...
Она обошла машину, открыла дверь и села на пассажирское место, даря мне ту самую улыбку, которую сотни раз рисовало воображение. Она, та самая, которая прошла по моей воле через ужасы потерь и предательств, убийств и унижений. Это она... Та, которую я когда-то давно выдумал. И та, кого собираюсь убить.
- Привет, создатель, - с легкой ноткой горечи сказала она, сминая красивыми обертонами голоса тяжелую тишину, повисшую в машине. - Поехали куда-нибудь, что ль. Что стоять? Хоть посмотрю перед смертью на твой мир. Мир, который превратил тебя в палача своих мечтаний.
Я хотел было возмутиться, закричать, что она не права и вообще ничего не понимает... Но это будет ложью. А зачем лгать той, которая знает меня изнутри? Знает лучше, чем я сам, быть может, себя знаю? Она все равно поймет, все равно раскусит... И грустно понимающе улыбнется.
Ведь я ее такой выдумал. Умной, красивой, взрослой. Злой и доброй. Любящей и ненавидящей. Она - моя тьма. Мой личный монстр, которого я нарисовал, загоняя в нее все то, что сам я не могу выразить, чего не могу добиться, что я никогда не смогу сделать.
- Привет, Алиса... - наконец смог выдавить я, проглотив ком в горле. - Как ты... Как ты здесь оказалась?
Она рассмеялась и посмотрела на меня, разбрасывая искры веселья. Она как всегда видела повод для смеха даже в таких ситуациях. Для нее все происходящее было игрой. И Тьма в ее душе с радостью набросилась на новое угощение. Она хищно усмехнулась, а вокруг кончиков тонких пальцев заклубился беспросветный мрак. И я понял, насколько это в действительности страшно. Я смог оценить все то безумие, что танцевало в ее глазах; похоть, что искривляла ее полные губы в улыбке с налетом сладострастия; и усталость, заставившую меня вздрогнуть.
- Я всегда рядом. Я же - Тьма. Я - все твое зло, которое ты не хочешь выпускать в мир реальный, топя мир своих фантазий в крови, - она посмотрела в окно, задумчиво рассматривая огни города, пролетающие мимо в калейдоскопе красок и темноты. - Как ты думаешь, что-то изменится, если ты меня убьешь, мой палач?
Я сидел, крутил руль и не знал, что ей ответить. Что я должен сказать той, над которой уже занес палаческий топор мой писательский ум? Что это логичное окончание ее сюжета? Что в любом случае этим должно было все кончиться? Я вздрогнул, не понимая и не в силах понять, как она себя чувствует.
Хотя, нет, вру. Я отлично понимаю, как она себя чувствует. Я же ее и написал.
- В прочем, не важно, - махнула она рукой и перевела грустный взгляд на меня, и мурашки грозной ордой побежали по моей коже вместе с разрядами эротического возбуждения. - Ты мне лучше ответь.
Она замолчала, и я видел, как стекает вода с ее волос на голую кожу груди в глубоком декольте. Мы стоим на светофоре. Молчим. Я жду, что она хочет спросить. Она ждет, пока я спрошу, что она хочет узнать. Обычная история между настолько близкими людьми, как мы с ней. Ближе нее у меня нет никого. Даже любимая... Даже мама не знает меня настолько хорошо, как эта девушка, в которой играет симфонию тьмы чужие злость и ненависть.
Мои злость и ненависть.
- И что же ты хочешь спросить, Алиса? - задал я ожидаемый ею вопрос.
- Как это?
- Что?
- Как это - быть таким социопатом, создатель? - по ее губам скользнула даже какая-то добрая улыбка, которую она должна была забыть... - Ты же даже больший убийца, чем я. За что ты меня превратил в чудовище и заставил пройти через все это? Хотя... Не отвечай. Не хочу знать этого. Ты маньяк. Ты - палач. Ты сделал это со мной.
Она показала мне руку с отвратительными письменами на светлой коже. Но нам уже сзади сигналили, и я с превеликим трудом, но смог оторваться от этих узоров. Я их выдумал, как и все в ней. Даже это платье, которое облегает ее ладную фигуру - и оно является порождением моих безумных фантазий. Но мог ли я понять, что я сделал со своей героиней? Ведь для меня она всегда была лишь образом. Лишь частичкой моей души, которую я вкладываю в каждую строчку своих произведений. До этого момента. До нашей с ней встречи. До встречи с этим умными и прощающими глазами. И мог ли представить, что ее руками от моей больной фантазии погибнет столько виновных и не очень людей и нелюдей? Конечно. Ведь я ее такой придумал. Я придумал монстра с человеческим сердцем. Она все прекрасно понимала и понимает. Она не простила никого из тех, кто с ней это сделал. Никого, кроме меня. Да, я ее палач. Ее убийца. Но в то же время и ее создатель, творец. Я дал ей жизнь, какой бы она ни была. И за это она мне благодарна.
Я чувствую касание жарких губ на заросшей неопрятной бурой щетиной щеке. Горячее дыхание щекочет нервы. Ее прикосновение заставляет сжаться сердце, сбиваясь с ритма. Будто она прощается, навсегда растворяясь в темноте дописанных книг и законченных историй. Я ловлю ее руку, когда она отнимает ее от моего плеча. Чувствую, что она холодна, как лед, и пылает жаром, как пламя костра. Но она аккуратно вынимает ее из захвата.
- Прости, если что не так... - прошептала она негромко. - Я просто заходила попрощаться.
Я резко смотрю на ее место, но натыкаюсь лишь на воздух и город за оконным стеклом. И лишь отпечаток мокрой одежды на ткани говорит о том, что еще пару мгновений назад здесь сидела девушка. Сидела так, которая уже долгие два года была частью моих снов. Не эротических, не любовных - там место занято другой женщиной. Но вот тех, в которых рождаются новые мысли, идеи, книги...

Три часа ночи. Я с трудом отрываюсь от клавиатуры, смотря в экран ноутбука. Давно остывший чай стоит рядом, забытый и ненужный. Ровные строчки черных букв бегут по белой глади открытого документа. Палец дрожит от волнения, занесенный для постановки последней точки. Я боюсь этого момента, как боялся его все эти месяцы. Все закончилось. И под щелчок клавиши опустился палаческий топор, отнимая жизнь у самой родной моей героини. У той, которая хранит в себе часть моего сердца и моей души.
- Прощай, - в тишине темной комнаты голос звучал чуждо, он резал слух своей неуместностью. - И прости.