Птица счастья завтрашнего дня

6

Я ухожу рано утром, когда Рая еще спит. Пару минут вожусь в комнате: проверяю сигнал от неразлучника, нахожу одежду, планирую свой маршрут. Все это время меня мучает одна мысль: стоит ли рассказать Рае, что я собираюсь сделать, куда идти, что могу не вернуться. Вдруг она меня остановит или, наоборот, поддержит? Я не уверена, чего именно боюсь. И уже закрывая дверь в квартиру, я до сих пор не знаю ответ на этот вопрос.

План у Лэрро достаточно простой: я всего лишь покидаю Тоху, выхожу за ее высокие стены, потом в одиночку пробегаю по девятнадцатому уровню почти два километра и встречаюсь в баре с остальной командой. Замечательный план, не придраться. Меня беспокоит самостоятельный пробег, хотя Лэрро клянется, что маршрут безопасен. Надо уточнить, что именно он понимает под "безопасностью".

Пока я спускаюсь по лестнице, на коммуникаторе появляется список всего, что мне нужно взять с собой и на что обратить внимание. Это странные сборы, поскольку куда мне было ездить до сих пор? Мои передвижения вполне естественно ограничены уровнями Тохи. И по сути мне нет смысла выползать куда-то, кроме соседнего уровня: все, что мне нужно, есть и на восемнадцатом. 

Неразлучник придется оставить в Тохе, не понесу же я его в опасное путешествие. Но чтобы данные продолжали фиксироваться, чтобы не сдохла станция от перепада напряжения или не сбился сам сигнал, я закупаюсь всем необходимым с раннего утра. Сначала пара магазинов со всякой чепухой, потом продуктовая база. Мне нужно больше пищевых таблеток, а их проще всего обменять на настоящую еду. На улицах пусто, а пешеходы не шатаются праздно, а целенаправленно куда-то бегут. Из переулков тянет жареным и тонизирующими напитками — лавчонки с уличной едой приглашают на завтрак. С инфопластины над моей головой бормочет последние новости прилизанный, будто неживой диктор.

Я глубоко вдыхаю горчащий с легкой примесью химии воздух и замираю в ступоре. До меня наконец доходит весь ужас того, что я собираюсь сделать: выйти в неизвестность и увидеть своими глазами то, чем пугают детей. А я уже слишком стара для такого, слишком привязана к лабиринту улиц Тохи 18, к своим слухаческим возможностям, к неприятным, но понятным рамкам. Здесь всего-то нужно не попадаться безопасникам, никому не верить и ничего не ждать от будущего. Но там, за стенами, — там все хуже? Или лучше? Иначе — это точно.

Приходится остановиться, из-за тяжелых мыслей неожиданно болит в груди. Я стаскиваю с плеч набитый рюкзак и прислоняюсь к ближайшей стене, распугивая недобрым взглядом громко ржущих малолеток. Как идиотка тру ладонью болящее место, будто это поможет. Ха, это же не синяк, это что-то большее. Поиск в инфосфере пугает меня возможными диагнозами, и я сдаюсь: мне не избежать разговора с Раей.

Сообщение написать нелегко. Я несколько раз его диктую, а потом исправляю. Выбрать тон деловой или добавить мягкости словам, применить уменьшительно-ласкательную форму или начать с вопроса, как если бы я очень занята и совсем заработалась? В итоге адресату отправляется сухое: «Нам нужно поговорить. Ты дома?».

«На работе», — ответ приходит практически сразу.

«Я зайду?» — зачем-то пишу я, хотя увидеться с ней мне нужно обязательно: проверить, как она держится, и рассказать ей о своем плане. Не все, конечно, но иначе Беркут не простит меня за то, что бросила его невесту в одиночестве и заставила ее волноваться.

«Да, я все равно почти не занята».

Последнее сообщение кажется мне странным: в больнице всегда не хватает рук. Обычно Рая как раз жалуется на слишком большой поток покалеченных и заболевших. Последние уровни Тохи это особая зона — много жителей с высоким индексом мутации, а это означает постоянные проблемы со здоровьем и посещения больницы. Мне еще повезло, индекс не влияет на мою обычную жизнь. Если и нужны таблетки, в основном обезболивающее, то редко, и Рая всегда может их принести.

«Буду через час», — я отправляю подтверждение и отлипаю от стены. В позвоночнике что-то клацает от неловкого движения. Я осторожно разминаю спину, плавно шевелю плечами, но больше странных хрустов не слышно. Сидячая работа, кажется, до добра не доводит. Тяжелый рюкзак занимает свое место. Я указываю в навигаторе новый конечный адрес — идти недолго.

Давно я уже столько не ходила, как в последние дни. Но физическая нагрузка отлично отвлекает от лишних, ненужных сейчас мыслей. Если я остановлюсь хоть на минуту, если задумаюсь, то мне будет не избежать этого: меня полностью затянет в себя горе. Я буду вспоминать Беркута, жалеть себя и его, винить себя, винить мир, страдать об исчезнувшем Чокнутом, размазывать сопли по щекам и закусывать край рукава, чтобы не рыдать в голос. А разве это все мне нужно сейчас?

Я прихожу к больнице с опозданием, но найти здание оказывается не так легко: оно спрятано в путанице улиц и тупиков. Мимо нужного поворота я пробегаю два раза, несмотря на работающий навигатор. Но потом замечаю поток не особо здоровых людей, ползущих в одну из сторон, и понимаю, что мне туда.

Больница — это сложно. На первый взгляд это высокие тускло-зеленые стены, местами измазанные краской, местами вытертые до серого внутреннего слоя. Потом замечаешь три этажа: не везде виден свет, а одно крыло на третьем этаже и вовсе разрушено — чернеют пустые проемы окон, открывая вид на закопченные потолки. Рядом с входом указатель "Убежище" и вывеска с графиком работы, но чья-то рука исправила числа на слово "круглосуточно", а в входную тяжелую дверь врезано металлическое окно с решеткой.

Внутри все и вовсе другое. Больницы Тохи 18 — это человеческий гул в коридорах, крики боли и задерганные, заспанные врачи, писк неисправного оборудования, ругань пациентов и охрана с выставленным напоказ оружием. Я торчу как статуя в музее посреди коридора, меня обходят потоки входящих и выходящих людей. Кто-то задевает плечом, мимо проносится каталка. Но вот Рая появляется откуда-то из бокового прохода, цепляет меня за руку и тянет за собой. Нам в спины раздаются нечленораздельные вопли, я успеваю различить только слово «очередь», но через несколько секунд мы уже растворяемся в длинных слабо освещенных коридорах.