Пятеро мужчин квартала сайя

Глава 20. ЛЮБОВЬ ОБОРОТНЯ

Мона скрывалась в лесу, словно боец проигравшей армии. Она тщательно прятала в чаще раны кровоточащего сердца. Больные животные забиваются в укрытие, пережидая страдание, и их никто не видит, пока они не погибнут или не выздоровеют.  Она поступала так же, чувствуя себя лихорадочным зверем, потерявшим свободу, – сбежала в холмы.  

Девушка сидела на утесе, наблюдая закат, но расстояние не защищало ее от сайя. Она принесла мысли о них с собой. Горьковатый запах диких вишен висел в воздухе. Кроны деревьев то и дело вскипали от вечернего ветра.

Все в Моне принадлежало Таро, пело о нем, все влекло обратно в квартал. Она находилась вдалеке от белых стен с красными фонарями, но ум метался, словно кролик в силке. Незнакомая с подобным чувством, Мона старалась отстраниться от него, победить, но сражаться с самой собой – тяжелая ноша. Одна ее часть убеждала, что лишь одиночество исцеляет, другая хотела ворваться в покои Таро, словно голодная волчица. Жажда нарастала.

Стоило солнцу скрыться за далекими вершинами, как ночь навалилась на лес. Звуки изменялись, листва стремительно теряла цвет, обретая черноту взамен. Мона некоторое время сидела, не шевелясь, и постепенно тонула в сумерках. Ее силуэт невозможно было отличить от неровных камней и сливающихся в непостоянные фигуры деревьев.

Бледная рука Кио. Дыхание мастера меча, вернувшее ее к жизни. Звук постукивающих друг о друга драгоценных цепей. Кисти императрицы в волосах Таро, ныряющие в эти теплые, черные волны, словно белоснежные голуби… Короткие ногти Моны впились в ладони.

Она ходила по кругу, снова и снова испытывая боль от того, что должна была принять. Осознав свою беспомощность, Мона старалась усмирить мысли медитацией. Девушка погрузилась в свои старания так глубоко, что когда достигла результата и открыла глаза, над ней раскинулся бесконечный звездный полог. Пахло скрипучим мхом и скользкими молодыми листьями, недавно скинувшими чехлы почек.

Ощутимо похолодало, и Мона разожгла небольшой костер. Она осталась одна в ночном лесу, но воин не опасается ни хищников, ни разбойников. Толща непроглядного мрака служила защитой от суеты и тревог, но вряд ли можно зашить раны сердца темнотой. Шорохи заполнили холмы. Мона села, сложив ноги, и поднесла руки к языкам пламени. Вдалеке ухнула сова, затем сорвалась прочь. Громко захрустели ветви.

Мона поджалась, опустила руку на рукоять оружия, но из тьмы вынырнул лишь лукавый лис. Аки вышел в круг света, потушил факел и вынул из волос несколько сломанных веточек и смятых листьев. Его глаза согрелись в свете ночного костра. Сайя выследил ее.

- Аки! Ты сам вернулся на это место? – удивилась она.

Юноша мотнул головой, устраиваясь у огня.  

- Хотелось бы тебя поразить, но я не следопыт.  Я нанял охотника, который проводил до тропинки в начале утеса. Как охотники понимают, куда идти в полной темноте? – по-детски удивился он. - Я вот точно не охотник.

Аки сел рядом с ней, скрестив ноги, потом задрал голову и посмотрел на звезды.  

- По крайней мере, не охотник на дичь, дона, - уточнил он и рассмеялся. – Я сайя, охотник на женщин.

Это прозвучало хвастливо и немного глупо. Мона улыбнулась. Мужчины квартала влекли к себе независимо от настроения, правил, порядков, и Аки отнюдь не был исключением. Иногда Мона думала, не играют ли с ней духи леса, представляясь людьми. Приход Аки изменял мир, словно кто-то принес фонарь. Даже костер затрещал заинтересованно, будто нашел собеседника.

Мысли о Таро отсекали ее от других людей, но девушка с удивлением почувствовала, что рада видеть его ученика. Аки не объяснил свое ночное путешествие в холмы, но Моне не нужны были слова, чтобы понять, почему он здесь.

- Таро ждал тебя, дона, - добавил Аки. – Он сидел в твоем саду, пока солнце не закатилось за море. И немного позже.

- Это он послал тебя?

Мона не ожидала, что вопрос прозвучит так вздорно. Если бы Таро хотел придти, его бы ничего не остановило.

- Нет, - пожал плечами юноша и опустил тонкую веточку в костер. – Я думаю, он хотел. Но этого себе не позволил.

Посмотрев в золотистые глаза Аки, Мона увидела внутри них свободу сияющего отчаяния влюбленного – такое же, как в ней самой. Они с парнем-обортнем были братьями, зараженными одной и той же болезнью, хотя источник болезни был различен. Никогда раньше Мона не ощущала такого трагического, трогательного родства.

- Он мог сам найти меня, если хотел, - резко ответила она. – Нет ничего невозможного для лучшего сайя квартала.

Аки помедлил перед ответом, но по дружелюбному лицу пробежала тень. 

- Ты жестока, дона, - наконец произнес он. – Разве он не выдержал порку ради того, чтобы никто не знал, что ты подняла руку на сайя? Таро остался в квартале не потому, что не хочет быть здесь или боится наказания. Он подозревает, что за любое его своеволие накажут тебя.

Терпеливая мудрость Аки, не свойственная подросткам, подействовала как чаша холодной воды в лицо.

- Никто из нас не должен привязываться к гостьям слишком сильно. Неужели императрица не дала тебе понять, что пора разрезать связавшие нас узы? – продолжил он. - Ты из тех, кто предпочитает действия словам, дона, но в квартале удовольствий большая часть вещей подразумевается, а не говорится прямо. Все, что делает императрица, - продуманная перестановка фигур. И мы – эти фигуры.

Мона вспомнила намек на убийство Сиры, который сделала императрица. Ей действительно было известно многое. Знает ли она о корабле Кацу? И выйдет ли вообще из комнаты наказаний изломанный сайя, лучше всех усвоивший уроки правительницы Острова Яблонь?

Аки вздохнул, читая ее сомнения на лице. Осознание, что он, возможно, и счастлив, и несчастен так же, как она, опечалило Мону. Восторг и тоска одновременно терзали ее, словно агония смешалась с экстазом. Это было мучительно, словно самая необычная пытка, но хотелось еще. Мона цеплялась за края пропасти, не бежала сквозь лес, чтобы положить голову на колени Таро, а неотрывно смотрела, как сидит у ее костра красивый мальчишка.