Пятиминутка ненависти

Пролог

Все мы хотим жить, и неудивительно, что каждый норовит найти причину, чтобы не умирать.

***

Двадцать лет назад

Выпущенная каким-то дебилом шальная пуля попала мне в правое плечо.

"Ну вот и приплыли. Похоже писец пришёл к котёнку", — философски решил я, скосив глаза, чтобы осмотреть рану, которая мне катастрофически не понравилась.

Разворотив мышцы, пуля задела подключичную артерию, и теперь эта рваная дыра безжалостно и неотвратимо извергала из себя фонтанчики алой крови. Я ощутил, как вместе с кровушкой из моего тела уходят силы, хотя точно знал, что эффект кровопотери проявится лишь через несколько минут. Но унизительно-гадкое чувство всепоглощающей паники своё дело сделало. Мысль о том, что, потеряв сознание, я окажусь в руках безумных фанатиков и сто пудово не выдержу местных пыток, гвоздём засела в моей голове. А эти уроды пытать умеют, как никто, всё же многовековой опыт за плечами имеют.

Трясущимися руками я попытался перетянуть раненую руку резиновым жгутом, вот только из этой затеи ничего не вышло. Место ранения было слишком высоко и, орудуя здоровой рукой, приходилось затягивать резинку наискосок, через подмышку и шею. Жгут никак не желал пережимать нужное место, соскальзывая вниз и тревожа рану. Можно было бы остановить кровь, сильно прижав артерию в ямке над ключицей, но для этого нужен был второй человек. Жизнь покидала меня с каждым движением и нажать сам себе в нужное место я уже был не в силах.

Повстанцы перестали лупить из автоматов почём зря во все стороны, и теперь до моих ушей доносились редкие короткие очереди. Судя по всему, воспользовавшись неожиданным затишьем, они, не торопясь перемещались по близлежащим улочкам, пытаясь определить моё последнее в этой жизни убежище.

Эта мысль заставила меня прекратить напрасную суету с раной, и схватиться за подсумок с гранатами. Меньше всего на свете мне хотелось попасть в руки фанатиков живым — в руках оказались две Ф-1 с выдернутыми кольцами. Зажатые в кулаках ребристые тела гранат, принесли мне душевное облегчение. А может это уже нахлынула апатия от потери крови, не давая тратить последние силы на излишнее волнение. Голова в миг просветлела, а мысли стали стройные и хрустально прозрачные. Боль в ране исчезла и не тревожила, даже когда я, помогая себе здоровой рукой, переполз от окна ко входу глинобитного домика.

Повстанцы почти прекратили огонь, лишь закреплённый на джипе пулемёт периодически коротко взлаивал очередью. Видимо, стрелок делал это больше для самоуспокоения, чем реально надеялся в кого-нибудь попасть.

Крыша в доме отсутствовала и, перевернувшись на спину, я уставился в небо. Странно, но оно было таким же глубоким и ярким, как и в России. И эта небесная высь, неожиданно ставшая частью меня, поддержала умирающего в чужой стране наёмника, воевавшего под чужим флагом и за чужие интересы. Услышав голоса за дверью, я широко раскинул руки в стороны, и почувствовал, как с обеих гранат отскочили спусковые рычаги.

Где-то на самом краю восприятия я услышал победные крики ублюдков, что вломились в дом. Но уже через пару мгновений, когда они разглядели лежащие на моих раскрытых ладонях гранаты, их радость сменилась воплями ужаса. До последней секунды я видел лишь лазурную глубину небосвода, и когда пришло время, без колебаний шагнул ему навстречу.

***

Надо мной склонилось до боли знакомое лицо.

— Ты?! Тебя же убили! Не может… — слова застряли в моём горле.

— Хех, я тоже об этом слыхал. Но, как говорится, не верь слухам. Я всего лишь сменил место жительства, Рау, — непринуждённо ответил мой друг, Сашка Фролов с позывным Кудесник.

Передо мной сидел на корточках тот самый Кудесник, которого убили полгода назад. Я лично присутствовал на его похоронах, и в тот дождливый денёк, в невзрачном дешёвом гробу лежал именно он, собственной персоной. Точнее, только верхняя половина его тела. Всё, что было ниже груди разорвало в такие мелкие клочья, что их попросту даже искать не стали. Такова доля бойца, иногда от тебя остаётся только именно такая "доля".

— И… где же ты теперь обитаешь? — шальные мысли заметались в моей голове, как мелкий мусор, подхваченный ветерком.

"Я брежу!" — тихая паранойя перешла в откровенную панику.

— В хорошем месте, Раушан. Может и ты там когда-нибудь побываешь, — бывший напарник весело помахал перед моим лицом какой-то бумажкой, — Да ты не дёргайся, приятель, всё будет нормуль. Только, будь так любезен, вот тут внизу подпиши.

Я зажмурился что было сил.

"Кудесник мёртв. Мертвее не бывает." — как мантру, чуть ли не по слогам мысленно произнёс я, и снова открыл глаза, — "Тогда какого хрена он сейчас ведёт со мной беседы и протягивает мне нож?"

— Придётся кровью подписывать, Рау, закон тут такой, — словно прочитав мои мысли, осклабился мой умерший друг.

— Где это — тут? — я резко сел, чтобы оглядеться, но ничего, кроме обступившего нас со всех сторон плотного серовато-белого тумана, не обнаружил, — Мы где, Саня?

— В междумирье, Раушан. Давай подписывай договор быстрее, да и двинемся отсюда, каждый в свою сторону. Лично мне это место жуткую тоску навевает.

Заметив, что я недоумённо уставился на зажатое в его руке узкое лезвие стилета, он пояснил:

— Да ткни себя куда не жалко и брызни кровью на бумагу.

Ко мне начала возвращаться способность хоть что-то осмысливать.

— Договор, скреплённый кровью?

— Взрослый мужик, а в чертей веришь, — улыбнулся в ответ Кудесник и, внезапно уколов меня кончиком лезвия в руку, быстро прижал к выступившей капле крови бумагу, — Прости, Рау, я не знаю, что тебя ждёт, но поверь — так будет лучше для всех. Тебе дали шанс прожить новую жизнь.

Сашка хмыкнул и его лицо начало медленно утрачивать чёткость, оплывая бесформенными пятнами, пока не исчезло, оставив после себя только чёрную пустоту и два, горящих голубым светом, глаза.