Ричардсоны. Рассказ ветеринара

Англия, Йоркшир, 1948 г.

После войны я вернулся в колледж, закончил последний курс, получил диплом и отправился в Йоркшир, к своему дяде, который имел частную практику в этих краях. У дяди я получил место его помощника и вскоре приступил к своим обязанностям.
Это было время, когда страна медленно восстанавливалась после перенесенных испытаний. Большую часть населения графства составляли фермеры, и труд ветеринара был бы очень востребован, если бы многие из них не были слишком бедны, чтобы его оплатить. Поэтому к нам обращались только в крайних случаях, когда дело шло к беде.
Мне хорошо запомнился один из моих первых случаев. Рано утром в дом дяди пришел мрачный человек средних лет. Он представился как Дик Ричардсон и попросил (вернее, почти потребовал), чтобы мой патрон немедленно к нему направился, поскольку его единственный рабочий конь подыхает.
К сожалению, дядя был в тот момент на выезде, и я предложил свою кандидатуру. Это не обрадовало моего посетителя, но поскольку положение было критическое, он в конце концов согласился.
Ферма Ричардсона была небольшим хозяйством. Видно было, что хозяин бьется изо всех сил, чтобы содержать его в порядке. В стойле оказались две лошади: одна, старая седая кобыла и молодой жеребец пегой масти. Кобыла меланхолично жевала сено. Жеребец лежал на полу, бока его тяжело вздымались.
Я почувствовал, как пересохло во рту. Одно дело отвечать на экзамене в светлом, чистом лекционном зале и совсем другое стоять здесь, в вонючем темном хлеву, и знать, что от тебя зависит не только жизнь этого истощенного животного, но и благополучие его хозяина.
– Конь-то смирный? – спросил я у Дика.
– Смирный, смирный, – проворчал тот.
Я провел первичный осмотр. Дыхание был жестким, хрипы очень нехорошие.
– Что ж, двустороннее воспаление легких, – констатировал я. – Мне нужно будет сделать ему укол.
Ричардсон сухо кивнул.
Это было время, когда в обиход только входили антибиотики, спасшие столько жизней. У меня в чемоданчике было волшебное средство – пенициллин.
Взгляд жеребца мне не нравился, но я приказал себе не нервничать (надо же когда-то начинать работать самому!), встал поудобнее у крупа, набрал лекарство в шприц, нажал на поршень… И заорал. Мощный удар копыта отбросил меня на другой конец стойла. Колено горело будто в огне. Жеребец дико ржал. Хозяин что-то говорил. Я почти на четвереньках выбрался из хлева и стал жадно глотать свежий воздух.
– Ты ж говорил, он смирный!
– Да я что, это он боли взбесился…
Я со стоном несколько раз согнул и разогнул колено. К счастью, кость была не раздроблена, так, сильный ушиб. Злобное ржание жеребца в хлеву наводило ужас. Я начал осознавать, что еще легко отделался.
За вызов и лекарство Ричардсон должен был пять фунтов. Я попробовал заикнуться об ущербе и получил мрачный ответ:
– Шесть дам, а больше нечего с нас взять… эх, одни растраты с этой скотиной!
Сильно хромая и проклиная выбранное поприще, я поплелся домой.
На следующий день мне доложили, что ко мне посетительница. Это оказалась незнакомая милая девушка с глазами зелеными, как холмы Йоркшира.
– Здравствуйте, – она смущенно улыбнулась. – Я Хелен Ричардсон. Вы были у нас вчера. Простите отца, что он не сказал вам… Если бы знали, какой Май, вы бы и не подошли к нему. Он же только с виду смирный, а сам такой дикарь. Даже мать свою кусает и пребольно. Не признает никого, и в поле с ним сладу нет, упрямый, как осел. И не продашь его, все соседи знают про его нрав… Я вот принесла вам яблочный пирог и... сыр, и вот еще свежие яйца. Не обижайтесь на нас.
Я даже покраснел от смущения, стал отказываться, но Хелен была неумолима.
Вечером, за чаем с пирогом я с невольным удовольствием думал о том, что скоро предстоит посетить Ричардсонов, чтобы проверить, как продвигается выздоровление дикого Мая. Ради зеленых глаз Хелен я был готов пойти и не на такие испытания.