Шип в моём сердце

Шип в моём сердце

Макс называл её «голова в облаках». Меня это злило. Я за глаза звала её «шип».

Нет, я имела в виду не тот шип, что у розы. (Хотя… и этот, конечно, тоже!)

А в большей степени я подразумевала английское «sheep».

Что по-русски значит «овца».

Русское слово смущало меня прямотой. И я заменяла его на более гуманное «шип».

То был май месяц. Я это точно помню.

Я была юна.

Жизнь вокруг меня кишела всполохом пёстрых птиц, и мне было некогда и лень тщательно всматриваться в оперение каждой птицы. Я терялась в пёстром водовороте, не всегда понимая, куда и зачем лечу.

Я была легка и невнимательна.

Но тот разговор мне запомнился.

* * *

Мы бесцельно шатались по городскому парку вчетвером.

Я — Лолита (коротко просто Лол); мой парень Олег; школьный приятель Олега, Максим… ну, и она, Лада, новая подружка Максима.

Макс от новоявленной пассии просто пёрся. Та это кожей чувствовала.

Куражилась.

«Нет, не шип… Всё же овца», — желчно думала я, совсем уж «выходя из берегов», видя, как умный весёлый Макс с умилением смотрит на то, как та (и впрямь мелкими белыми кудряшками напоминающая беспринципное животное) открывает рот, чтобы выпустить на волю очередную порцию бреда. — И как эта «голова в облаках» могла его охмурить?»

А Шип в тот вечер была в ударе!

Влюблённость Макса действовала на неё магически, и она норовила в каждую «дырку» влезть.

* * *

— У нас один парень на факультете вживил себе в руку чип, — между прочим сказал Олег и плюхнулся на скамейку. — Удобно… Он спортсмен. Здоровье своё контролирует… Утром просыпается, а чип выдаёт ему полную информацию: пульс, давление… что там ещё в организме бывает? Короче, полная консультация.

— Да. Удобно. К врачам ходить не надо, — подсев к Олегу, согласилась я.

— Ха! Удобно! Он же киборг! — надменно хмыкнула Шип. И, пихнув Макса на скамеечку напротив нашей, нахрапом приземлилась ему на колени.

Скажи эту фразу кто-то другой, я бы с ним согласилась. Но с этой…

— Гляжу, тебя киборги бесят? — сцепилась-таки я языком с «головой в облаках».

— Что ты! — вспыхнула Шип. — Я сама киборг!

И тут произошло немыслимое.

* * *

Шип резким движением вздёрнула свой радужно-вязаный топ. На волю выпали внушительного размера голые груди.

— Э-э-э… полегче! — всколыхнулся Макс и в панике вцепился в подружку.

Но та уже вернула топ в обычное положение.

— Видели сиськи? Силиконовые! Не мои… Раз не мои — чего стыдится? Мне точно стыдиться нечего… Стыдно будет доктору, если, на ваш вкус, он недостаточно красиво их напичкал силиконом… Короче, я киборг! — торжествующе закруглила своё выступление Шип.

— Нет, дорогуша, — я уже немного пришла в себя от феерического зрелища и не прекращала «лезть в бутылку», решив блеснуть эрудицией. — Киборг, к твоему сведенью, это биологический организм, содержащий механический или электронный компонент… Ты с силиконом в сиськах — в пролёте.

— Нет, дорогуша, — наш спор, словесный пинг-понг, подхватила теперь Шип. — Киборг — это тот, у кого «башню» снесло. Это уже другой человек. Не тот, что прежде… Думаешь, я со своим размером груди такой же, как раньше, была? Заблуждаешься… Вот и у вашего приятеля с факультета «башню» сорвёт обязательно.

— Возможно, — снисходительно пожала я плечами. Откровения Шип о состоянии её головы мне было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя победительницей в этом споре.

Мы встали со скамеек, намереваясь разойтись по домам.

* * *

Училась я в педагогическом.

Конкурс туда в год моего поступления прям-таки зашкаливал.

Но мне удалось благополучно сдать вступительные экзамены, поскольку я росла умной, трудолюбивой девочкой.

— Подумать только, — держа в руках мой новенький студенческий билет, который я торжественно предъявила за семейным ужином, вздохнула мама. —

Разве несколько лет назад кто-то мог предположить, что скоро наступят времена, когда педагогический университет выпускники школ будут штурмом брать? Нет… тогда это казалось невероятным. Никто в школы идти работать не хотел.

— Потому что учителям денег мало платили, — подцепив вилкой кусок селёдки, сказал мой критически мыслящий папа. — А теперь живого учителя могут себе позволить только дети богатых родителей… только они могут оплатить работу педагога… И оплатить по достоинству! Удел остальных детей — бесплатная удалёнка.

— Каждому своё, — вздохнула мама и ещё раз удовлетворённо взглянула на мой студенческий.

* * *

Да… жизнь стремительно менялась. Тот киборг-спортсмен был вовсе не «первой ласточкой».

Со всех сторон лилась информация о том, что учёные уже изобрели методы управления человеческим мозгом: вот-вот можно будет «прокачать» память; скорость мышления, внимание. За деньги, конечно.

Говорили, что появятся суперлюди. Не чета нам, обычным. Но в моём кармане лежал студенческий билет педагогического университета.

И грел мне душу.

В тот день я выбежала в магазин за углом.

Впопыхах неслась по улице, выдернутая из-за стола с учебниками просьбой родителей. Нужно было купить молока, хлеба, картошки.

Я увидала Макса издалека.

Он шёл… Вернее, не шёл… Макс стремительно двигался к цели.

Мой приятель так слаженно управлял своими длинными ногами-ходулями, которые обычно доставляли ему массу хлопот, а длинная русая чёлка Макса летела по ветру так легко и свободно, что я сразу смекнула, куда он спешит. Со стороны Макс был похож на глупого ослика, вприпрыжку скачущего за морковкой.

— Эй, Макс! — окликнула я приятеля. — К Ладе бежишь?

— О, Лолли! — узрел-таки меня Макс. — Здравствуй, здравствуй.

Не ответив на вопрос, Максим подошёл ко мне и по-дружески приобнял за плечи.

От этого жеста я растрогалась. У меня защипало в носу.

Гневная речь, молнией вспыхнувшая в моём мозгу пару секунд назад, в которой я должна была предостеречь Макса-ослика о том, что на пути к морковке (не факт, что сладкой) его ждёт погибель, глубокая пропасть, в которую он низвергнется, словно в ад, ломая не только длинные ноги, но и шею… Вся эта обличительная речь лишь вспыхнула да угасла, так и не покинув пределы моей головы.

* * *

Мы прошли несколько метров, обнявшись.

За эту минуту я поняла: Макс так переполнен любовью, что готов делиться ею со всем миром. И со мной тоже.

— Макс, скажи, какая она? — посмотрела я в глаза приятелю перед тем, как расстаться.

— Лол, она потрясающая! — сверкнул глазами взволнованный Макс. — Она искренняя! Она добрая! Она… она… живая!

Накупив в продуктовом всего, что велели родители, я вернулась к учебникам.

Но долго не могла сосредоточиться. Внезапная встреча с Максом не давала мне это сделать.

«Макс сказал, что Шип живая, — гоняла я в голове недавний наш разговор. — Если бы он сказал, что она красивая… или что она умная… я бы нашла слова возражения. Но он сказал: она живая… Жизнелюбие, доброта и искренность — стопудовые аргументы любить человека».

Я знала в этом толк, ведь я тоже была влюблена.

Спохватилась я на том, что сижу и рисую в тетрадке по педагогике сердечки, пронизанные стрелой.

Олег… Мой Олег.

Это я его убедила подать документы на сценарный факультет в университет кинематографии.

Олег одарён.

Он чувственный, ранимый интроверт-меланхолик. Олег так похож на просветлённого старичка, который постиг истину. За линзами его очков прячется глубокая глубина, как в озере Байкал.

Я — другая.

Я сильная, острая на язык жгучая брюнетка. Могу ужалить, хотя предпочту сразу бить.

Олег — задумчивый, я — открытая, шумная и весёлая.

Он — одиночка, я — в строю.

Он — талант. А я его почитательница.

Я нарисовала в тетради двух человечков, держащих друг друга за руки. Моя фигура (тельце-треугольник и свадебная фата на макушке) выглядела внушительнее.

Тогда мне казалось, что я родилась для того, чтобы взять Олега за руку и вести его по нашей жизни.

* * *

Прошло пять лет. Моим фантазиям суждено было сбиться.

И теперь наш с Олегом союз существовал не только в виде каляки-маляки в тетрадке по педагогике. Моя фата и чёрный фрак Олега запечатлелись на фото, которыми я украсила наше семейное уютное гнёздышко.

Я работала в школе. Дети меня любили. Однажды я услышала, как девочки шушукались о том, что я добрая, как ангел.

Зато в Олега будто бес вселился.

Однажды я позвонила Максу, чтоб не сойти с ума.

«Приезжай, конечно, — сказал мне он. — Жду».

Я выскочила на улицу.

Очутившись на остановке, наконец, осмотрелась. Оказалось, вокруг меня — влажный летний вечер, дождь только стих, осев блестящими каплями на траве и на листьях деревьев. Пахло сырой землёй и рельсами.

Макс жил теперь у Лады, и я в лёгком цветастом платьице, скукожившись у трамвайного окна, уже проклинала встречу с неприятной мне Шип.

— А Лады нет дома, — сказал мне Макс. — Она к родителям уехала… Я сказал, что ты расстроена… что нам нужно поговорить.

Она поняла. Собралась и уехала.

— Честно говоря, не ожидала от неё такой проницательности, — искренне удивилась я.

* * *

Я первый раз была в этом новом жилище Макса. Квартирка выглядела впечатляюще.

Одна из комнат, та, что побольше, была завалена всяким творческим хламом: мольбертами, красками, мелкими предметами типа ваз, цветущих растений, фарфоровых кукол.

Тут же стоял стол Макса, за которым он корпел над своими архитектурными проектами. Рядом с огромным ватманом, испещрённым мелко-мелко, валялись тонко заточенные карандаши, острые, словно когти ведьмы.

— Лада рисует, — сказал Макс, увидев, как я гляжу на запечатлённую на бумаге фигуру девушки, у которой почему-то вместо сердца была изображена распахнутая дверь.

— Лада рисует? Не знала. Красиво. Впрочем, я в живописи ничего не понимаю, — вслух сказала я. А про себя подумала: «Дверь вместо сердца. Фу, какая пошлость».

* * *

Мы прошли на кухню. Там раковина была забита грязной посудой до самого крана.

Макс чем-то щёлкнул, ожил чайник.

— Как ты? — первой поинтересовалась я у приятеля.

— Отлично, Лол, — Максим поставил на стол две кружки с горячим чаем. И подсел напротив, не с первой попытки впихнув под столешницу несуразные колени. — Правда, отлично.

— Я тебе верю, — уверенно кивнула я. — По глазам вижу, что любишь.

— Ты как? — спросил мой умный чуткий Макс. — Олег как?

— Олег отчаялся, — только и сказала я, и слёзы хлынули у меня из глаз. — Ты же знаешь Олега. Эту его идею фикс: написать гениальный сценарий, за который ему как миленькие главную статуэтку выдадут… Только вот гениальный сценарий никак не пишется.

— Ну, Лол… Это нормально… По щелчку такие дела не творятся. За статуэтку побороться надо, — как мог, пусть и банально, пытался сгладить ситуацию Макс. — Пусть борется.

— Олег говорит, что устал бороться, — всхлипнула я. — Макс… он начал выпивать.

Макс не мешал мне плакать. Ждал, когда закончу.

— Понимаешь, самое обидное в том, что он меня вокруг обвиняет, — взяла-таки я себя в руки. — Говорит, что это я ему внушила, что он талантливый и одарённый… Дескать, если бы я ему этого не говорила, он бы не поступил в кинематографический… А теперь у него не жизнь, а творческий ад…

— А ты что? — тревожно насторожился Макс.

— Что я?.. В общем, он прав… Больше моих советов Олег не просит. Вон… деньги занял, а меня не спросил.

— Занял деньги? Зачем?

— На операцию. Собрался вживить себе чип… Ну, ты же знаешь, что есть такие чипы, которые благотворно действуют на мозг. Воображение красочнее становится… Фантазия фонтаном бьёт… Ну, и всякое такое…

— Олег в киборги подался? — округлил глаза Макс. — Не верю.

— Хочешь — верь. Хочешь — проверь, — зло выпалила я. — Да ну его, давай лучше чай пить!

В тот вечер я прилегла на диванчик Максима. Спала крепко, успокоенная тем, что мне, наконец, удалось-таки выговориться.

* * *

Утром что-то брякнуло у уха. Я открыла глаза.

Посредине комнаты стояла Шип.

— Ты проснулась? — заприметила она мой взгляд. — А я пирог испекла. Для тебя… Вставай, скоро восемь.

— Ты испекла для меня пирог в восемь утра в воскресенье? — припомнив гору грязной посуды на кухне, изумилась я.

— Ага, — тряхнула кудряшками Шип. — С яблоками. Макс сказал, что ты яблоки любишь.

Пирог оказался так себе. Сыроватый внутри.

Но я потребовала второй кусок и выпила большую кружку растворимого кофе.

— Лада, помнишь, лет пять назад мы сидели в парке с Олегом и с Максом и ты сказала, что ты киборг? — как бы в шутку спросила я Ладу.

— Ага, — кивнула та. — Ещё бы не помнить. Я тогда сиськи всем показала. Ужас!

— Ты сказала, что у киборгов «башню срывает»… Как это?

— Очень просто! — развела руками Шип. — Говорят, что всех нас создал Творец…

— Допустим.

— А мне сиськи Творца не по нраву! Другие хочу!.. Что я делаю? — задала мне вопрос разгорячённая разговором Лада.

— Что? — бестолково вытаращилась я на собеседницу.

— Я делаю новые! Роскошные!

— И что? — уставилась я на Ладу, чтобы со всей проникновенностью вникнуть в её, на мой взгляд, неказистую философию.

— Я Творца исправила. Выходит, кто из нас главный? Я, конечно! Осознание всемогущества и превосходства «сносит башню».

Я молча слушала.

— Но ты не думай, — подытожила свои рассуждения Шип. — Я давно за трон с Творцом не дерусь. Бросила я это дело.

Шип задрала кофточку.

И я снова увидела её грудь.

— Не такая красивая, как та, которую я в парке показывала, — прокомментировала свой поступок Лада. — Зато своя!

— Эта красивее, — абсолютно искренне почему-то шёпотом заверила её я. — Эта гораздо красивее.

* * *

Олег вживил-таки чип.

И написал сценарий. Затем прошёлся по всем красным ковровым дорожкам.

Мне его фильм не понравился.

Так себе киношка.

Возможно, поэтому я попала к Олегу в немилость. По творческим фестивалям Олег ходил с другой женщиной.

Не со мной.

Я набрала телефонный номер Максима.

— Макс, у меня горе! — кричала я в трубку. — Олег в телевизоре с другой бабой ходит.

— У тебя не горе, — отозвался Максим. — У меня горе. Лада больна. Она умирает.

Лада и правда скоро угасла. Рак.

— Она теперь здесь, — сказал мне Макс. — И хлопнул себя кулаком. В область сердца.

* * *

— Подари мне эту картину, — попросила я Макса, глядя в сторону полотна с изображением женщины, у которой вместо сердца — открытая дверь.

— Ты ведь в живописи ничего не понимаешь, — уклончиво ответил Макс.

— Теперь понимаю, — возразила я. — Я много чего теперь понимаю… Самое горячее желание человека — поселиться в сердце другого человека… А самый большой страх — поселить в своём сердце другого человека… Но Макс… мы с тобою это делали… Правда, Макс?

Максим меня обнял.

И мы навсегда остались друзьями. Мы есть друг у друга. Мы богачи. Мы владеем сердцами.

Со смерти Лады прошло много лет.

А я по-прежнему работаю в школе.

«Вы можете купить луну, — часто говорю я детям. — Но даже за все деньги мира вы не сможете купите местечко в сердце даже самого никудышного, на ваш вкус, человечка… Не ошибитесь в расчётах!»

Потом, приходя домой, я смотрю на картину богачки Шип.

Её подарок научил меня счёту.