Школота!

2.19. Счастливая полоса Нинки Подберезкиной

2.19. Счастливая полоса Нинки Подберезкиной

А для Нинки Подберезкиной наступили счастливые деньки. В школе она не по земле ходила, а в облаках парила. Роли героинь в спектаклях драмкружка доставались теперь только ей. Мальчишки, и не только одноклассники, проявляли к ней искренний интерес и даже навязчивое иногда внимание. По выражению Марьям Кадыровой с ума сходили! С учебой дела шли отменно, Нинка почти догнала Лёку.

С новым преподавателем специальности Нинка тоже вскоре нашла общий язык, после небольшой размолвки в начале года. Юрий Иванович корил Нинку за излишний романтизм и пафос в композициях, но зато хвалил-нахваливал за богатую палитру в живописи. Нинка, между прочим, одной из первых в классе освоила технику масляной живописи. Рисунок тоже пошел в гору, только характер натуры Нинка по-прежнему не совсем улавливала. И теперь уже не Антиной, но Давид Микеланджело, в исполнении Нинки слегка все же смахивал на Моисея Семеновича…

Класс в целом тоже здорово прибавил за год под руководством лучшего колориста в городе. Только завзятые акварелисты, Рахматуллаев, Пантелеева и Кадырова были по-прежнему крайне недовольны необходимостью писать маслом. Их отточенная техника лессировки на подмалевках смотрелась по-прежнему прекрасно, только вот записывать такую красоту пастозными мазками, рука не поднималась.

- Ну, и чего вы мне здесь развели? – возмущался Юрий Иванович, - Льете растворитель как воду. Подмалевок! Вы что, русского языка не понимаете? Вон, Рахматуллаев, взгляни на Ленку! Эта лентяйка вообще не заморачивается. Замалюет по контуру колером и ну, валять кистью, а то и мастихином! Посмотри, какая у нее фактура! Лемешева! Заканчивай, перемещайся и пиши натюр с другого ракурса.

- В четвертый раз что-ли, Юрий Иванович? С какого еще  ракурса-то писать? Только если с тыла…

- Ты видал? – отнесся препод к Камалу, - Ей бы стены расписывать… Слышишь, Лемешева, брысь от подрамника! Иди композиции свои сочиняй. Вот затолкаю тебя на монроспись, узнаешь тогда почем фунт лиха! Так, Рахматуллаев, на чем я остановился?

- Я не могу писать маслом, Юрий Иванович. Акварель, пастель, темпера даже гуашь, все, что угодно, только не это чертово масло!

- Вы это мне прекратите! – прикрикнул Юрий Иванович, - Так, завтра жду в моей мастерской. Посмотришь и акварель и масло в моей технике. Авось уловишь разницу…

- А мне можно? – спросила Кадырова.

- И тебе, и Пантелеевой. Чтоб завтра в десять часов…

-  А мы тоже хотим! – заявил Веденеев.

- Кто вы? Руки поднимите.

Все, до единого, подняли руки разной степени изгвазданности.

- Это я на всех вас конфет не напас… Ладно, приходите все, куда от вас денешься.

*** 

Ученики лучшего колориста бродили по его мастерской как зачарованные, от полотна к полотну, натыкаясь друг на друга,. Юрий Иванович сначала пытался-таки напоить их чаем с восточными сладостями, но, как оказалось, его ученики были сплошь не сладкоежки. Поэтому художник устроился на диване перед чайным столиком и молча наблюдал мельтешение зрителей, терпеливо дожидаясь, когда им мельтешить надоест. Но ему самому оно надоело скорее.

- Может, скажете, что-нибудь, коллеги?

- А можно? – восторженно ахнула Лемешева.

- Нужно! Итак…

- Ой, Юрий Иванович! Какие же у вас акварели! Даже лучше, чем у Камала.

Художник захохотал.

- Да чего вы смеетесь? Вот натюр с ветвями граната, и маргиланским сюзане, здорово, что вы фон не записали до конца. Это так изыскано! А вот ваши ранние работы, они у вас самое то! Такие переходы от цвета к цвету! А вот в этой, недавней вы возвращаетесь к прежней технике? Да еще с холодной гаммой, это вообще высший пилотаж. Она мало кому удается. Класс! И вода в канале, и тополя на ветру, и дед в чапане бредет против ветра. Осень поздняя…

- А если весна ранняя?

- Нет, осень, - уверенно определила Ленка, не сводя глаз с небольшого полотна, - Настроение не весеннее точно. А перспектива! Слушайте,  а вы ведь сразу кистью писали, и по тонированному холсту.

- Верно! – удивился художник, - Да, Лемешева, если не монроспись, то карьера искусствоведа тебе гарантирована.

- Сплюньте! – возмутилась Ленка, а художник снова захохотал, - Ох, ладно, други. Признаюсь, не хотел я вас брать в ученики… Преподавать – это не для меня. Но не зря меня ваша Азиза все лето коньяком поила… Похоже, теперь я ей коньяк повезу…

***

Счастливая полоса Нинки Подберезкиной продолжалась всю короткую зиму, затем пересекла бурную весну, наполненную звонкими ливнями и солнечными днями. В пору цветения ирисов, тюльпанов и сирени, что знаменовала переход к горячему долгому лету, Нинкина счастливая полоса запнулась об первый порог.

Пришла повестка из военкомата старшему брату, Димке. Нинка расписалась в получении и задумчиво забрела в его комнату. Димка комнату не запирал, но присутствия сестры в ней не приветствовал. Особенно после того, как она, наводя чистоту, опрокинула ведерко  с водой на его музыкальный центр. Нинка стояла в центре небольшой комнатки, оглядывая ее так, будто видела впервые. Окно выходило на юг, и потому почти всегда было затенено жалюзи. Зато сами створки почти не закрывались. Утренний, еще бодрящий прохладный ветерок беспрепятственно проникал сквозь ряды планок, а солнце рисовало косую решетку на прохладном полу. Полы в доме Подберезкиных мылись едва не каждый день, все члены семьи любили ходить босиком.