Степуангуль Камагулонский

глава 1

СТЕПУАНГУЛЬ   КАМАГУЛОНСКИЙ

Глава 1. Под развесистой грушей

Был бы я Спилбергом, я бы эту часть камагулонской истории начал так:

Вид из космоса. Постепенно перекрывая беззвездную угольную черноту, через экран движется клубящийся всеми оттенками от голубого до огненно-красного  многократно окольцованный шар Петруниса, из-за него выплывает, постепенно увеличиваясь, грубо обтесанный булыжник-планетоид, поворачивается, пока камера не фиксируется на линзе защитного купола над Обитаемым Кратером. Далее наезд камерой на купол, увеличение, медленное снижение сверху вниз, когда общая панорама Вымяобразных гор, Зубчатых скал и изумрудного пятна Жемчужного озера заканчивается локальной точкой на берегу, где в гамаке, подвешенном между двумя деревьями, в вольготной сибаритской позе раскачивается знакомый уже некоторым вятский придурок, Степан Александрович Баркатов. То есть я.

А недалече от раскачивающегося в гамаке вятского придурка в «полосе прибоя» (хотя какой тут нафиг прибой, на Камагулоне?) кишмя кишат и возбужденно друг за дружкой гоняются антрацитовые медузята – типа фанаты в партере перед сценой под вопли попсового звездуна:

Суета нашим чувствам помеха –

Разве смысл наш в квартире, в одежде?

Буду я на вершине успеха

Жить как прежде-эээ…

И вышеозначенное – как бы заставка к фильму, где картинку пересекают начальные титры под некогда популярную в исполнении Марыли Родович песенку, слова которой во все горло и как может пытается вокализировать отнюдь  не абстрактный  попсовый звездун, а  опять же я, Баркатов, Степан Александрович:

Снова роскошь желаньями правит.

Я во всем принимаю участье.

Может, разума Бог мне прибавит

И сча-а-а-стья-а-а-а-а!

Ближе к финалу заставки камера очерчивает круг и являет пытливому зрительскому взору кому-то уже знакомые пейзажи с интерьерами Жемчужной долины, где пляж, словно по краям блюдце, загибается вверх, обрамляясь   периметром защитной паутины, за которой – древопоганки Древлепущи, косо перечерченной  каменным глетчером, упирающимся в россыпь цилиндрических и призматических конструкций Бутылочных Монолитов…

Я лежу под раскидистой грушей,

Говоря себе в день этот знойный:

«Никого никогда ты не слушай,

Будь споко-о-йны-ы-ы-ым»…

Груша имеет место быть в натуре. К ней со стороны изголовья мой сибаритский гамак примастрячен. С другой стороны – яблоня. Между прочим, оба деревца не только дизайнерский изыск: плодоносят они, по моему хотению, по Камагулониса велению, очень даже нехило, и плоды на них почти один в один с теми, что у нас в Мышонке в палисаде на такой же яблоньке и груше перед избой растут, но эти  крупнее, сочнее и слаще – я на Камагулоне тот еще агроном!

Титры закончились. Теперь отчет о проделанной работе. С момента, на котором закончилась давешняя история про то, как вятский парень хватский на Камагулоне сперва матрицировался, а после под воздействием Черного Обелиска на новый уровень сапиенсности перешел.

Первым делом я с Неогвирами договорился, чтобы они у меня перед глазами не маячили: «А не слабо ли вам, девочки, у меня перед глазами туда-сюда круги не накручивать?» В ответ телепатеграмма на двенадцать ехидных Гвирляндиных голосов в унисон: «Не вопрос!» - после чего воздушный кордебалет будто ветром сдуло. Это Неогвиры в режим невидимости переключились. В смысле, их, мягко говоря, надежная дружеская поддержка никуда не делась, но  мне гораздо легче в новый статус вживаться стало. Прагвиреныша, чтобы под ногами не путался, - туда же. Пусть не только за мной, но и за ним Неогвиры присматривают – родственник, чай.

После к Жемчужному озеру от Черного Обелиска по прямой рванул. Не через пещеру и в обход через поле Монстров и мимо Железных Дровосеков. Были и более комфортные альтернативные возможности. Но телепортироваться скучным показалось. Как и по воздуху, аки птах сизокрылый, тоже. Поэтому в обратном направлении квест я отмотал, воплощая в жизнь давнюю детскую мечту. Когда бежишь, будто в семимильных сапогах, через любое препятствие с легкостью перепрыгиваешь и не запыхиваешься, а по ходу даже умные мысли мыслишь или песни поешь. Снилось вам такое? Мне да. Чуть реже, правда, чем когда летал во сне.

Тот еще паркур получился! По Материнской Горе пришлось по-муравьино-блошиному сначала снизу вверх, но мне-то, супернапупырченному, сие легко и в кайф, а по ту сторону на спуске под уклоном в семьдесят градусов вообще классно. Был бы человеком, обязательно бы скопытился и мешком к подножию прибыл, ручки-ножки переломав, если не шею.

В общем, моментом оказался в тылу сил быстрого реагирования, в свое время против  ацеталышей и сателлитов ихних выставленных. Сколько здесь Железных Дровосеков было, на стайерском бегу не сосчитать, но я точно знал: числом их ровно 363 штуки. (Если кто спросит: откуда знал? – то он либо по жизни тормоз, либо предыдущий роман из Камагулонской серии не читал.) Между прочим, пробегая,  Николая Васильевича Гоголя вспомнил, его бессмертную комедию «Ревизор»: «А один раз  меня даже  приняли  за  главнокомандующего: солдаты  выскочили  из гауптвахты  и  сделали ружьем…» Это я про то, как синхронно мне вслед антенны Дровосеки поворачивали…

По глетчеру пришлось скакать - высоко и широко, от самых крупных и удобных валунов отталкиваясь,  постоянно Гвирлянду на хвосте-пружине вспоминая. Чтобы как она давеча, мне таперича прыгать. 

Только на глетчере единственный раз правила паркура нарушил. Восхотелось вдруг с дикими гвирами-«гуронами» повидаться, посмотреть, чем они, болезные, заняты. Кругаля дал, но ноги сами куда надо припрыгали. (Надеюсь, идиотов больше не осталось, кому объяснять – почему?)