Степуангуль Камагулонский

Глава 19

Г

Глава 19. «Уважаемые товарищи  потомки…»

Когда в фильмах режиссеры и устроители спецэффектов, чтобы подчеркнуть инопланетность космических кораблей, их нарочито похожими на моллюсков-ракушек-триллобитов изображают или с элементами, которые у насекомых позаимствованы, понимаешь, как это наивно и рассчитано всего лишь на ограниченные мозги массового потребителя. Высокоразвитая сапиенсность даже у самых не похожих друг на дружку видов  на уровне дизайна предполагает  практическую целесообразность строгих геометрических форм.  (Или я уже на эту тему выше говорил и сейчас повторяюсь?)

Но почему я сразу понял, что сюрпрайз не инопланетного, а именно земного происхождения, объяснить не могу. Просто понял – и все тут. А что из далекого  будущего  – это и ежику понятно. (Мозги от другого выносит. Это когда начинаешь думки думать по поводу природы самого времени в Континууме. Шатл во льдах Северной шапки на Мире несколько веков, как минимум, провалялся. То есть в данной местности он как раз артефакт из прошлого. Выходит, для моего субъективного ощущения настоящего времени он из будущего каким-то макаром попал в давнопрошедшее время, а воочию я его сию секунду наблюдаю. Реально повод головой о что-нибудь твердое постучаться, чтобы шарики с роликами по местам встали.)

Почерневшая и в шершавой коросте обугленных шлаков (результат аварийного торможения в атмосфере) поверхность покрыта встопорщившимися ледяными иголками изморози, которая на сильном холоде моментально из конденсата образуется – и чем холод сильнее, тем иглы длиннее и числом обильнее, вроде хрустальной бахромы. Здесь длиной сантиметров десять-пятнадцать. Температура-то за пределами моей экстрасенсорики – градусов семьдесят по Цельсию, да и времени с той поры, когда модуль с небес сверзился, довольно много прошло.

Но где входной люк, долго искать не надо – вот он, толстенной шайбой в виде усеченного конуса толщиной сантиметров в сорок и диаметром в метр, настежь распахнут. Но углядеть жест гостеприимства в такой распахнутости, мол, заходите, гости дорогие,  – это надо быть полным шизофреником: иглы изморози алмазными скальпелями по ободу входного отверстия кончиками  внутрь. Смотреть и то больно.

А Врун, голографическая зараза, хоть бы хны сквозь изморозь просочился (видно было, как  иглы в абрис его несуществующего тела сантиметров на пять со всех сторон  вошли) и оттуда мне ручонкой приглашающий жест делает.

Полез, в общем. Но без карабканий и подпрыгиваний, а по воздуху поплыл воздушным шариком, который сквозняком засасывает. Так почему-то легче, хотя от бешено бумкающего в груди сердца казалось, что меня из стороны в сторону бросает. Скальпели ледяные, с силовым полем соединяясь, шипели и мигом превращались в облачка пара.

Внутри теснотища от выпирающих посадочных мест в расчете на десять человек, кое-где развороченных превратившимися в лед жидкими наполнителями приборных панелей. В  проходе даже одному в полный рост не встать, а только боком и колени согнув. Врун, даром что голографический, и то визуально себя до изначального размера Эота Линга уменьшил и впереди перед обзорным экраном под «потолком» маячил. Тактичный, гад, - это он якобы о моем комфорте заботился и скорбь пополам с сочувствием изображал. Так демонстративно изображал, и так красноречиво, что я, подготовленный, и то шок испытал, когда повод для демонстрации увидел.

Вообще-то их я увидел почти сразу - неподвижные фигуры в скафандрах на двух боковых скамейках напротив друг друга. Приглядевшись, содрогнулся. (Повторяю: благодаря предупредительной пантомиме голографического клоуна, меня все-таки не слишком сильно по мозгам шандарахнуло, как могло бы.)

То, что в позах они сидели неестественных – одно. И то, что скафандры, словно после  активной игры в пейнтбол, обильно пятнами устряпаны, отнюдь не самое страшное. И даже то, что пятна объемными комками серо-желто-бурого лишайника поверх вздутой в этих местах поверхности скафандров топорщились, распушённые ледяными иглами изморози, - тоже. Страшнее всего смотрелись «петушиные гребешки» поверх расколотых шлемофонов на месте лицевых пластин и выше. Та же вспучившаяся серо-желто-бурая дрянь, которой  изнутри скафандры так расперло, что прочнейшие средства защиты человека в открытом космосе в нескольких местах – а в области головы особенно, – полопались, как камеры автомобильные при перекачке.

Над каждым наклонился поближе рассмотреть… И пришлось еще на чуть полозок напупырченности вверх продвинуть, чтобы до обморока не заплохело. Убедился: клиническая картина у всех одинаковая. Камагулониса подключил скафандры  просканировать – внутри ничего, кроме промерзлой и пронизанной ледяными иглами губкоподобной  массы…

Откуда эта серо-желто-бурая дрянь взялась, что из себя представляет и что  она с хозяевами скафандров сделала, – опять-таки с ответом у меня не заржавело. С этим-то как раз все понятно. По аналогии с тортилой у Периметра на родненьком Камагулоне. Той самой, которую на моих глазах антрацитовая протоплазма, изнутри тамошнего скафандра выплеснувшася, моментом снямкала и переварила. И эта серо-желто-бурая дрянь устроена наподобие медузенков-инсургентов, зараженных и извращенных ацеталышами. Обидно сие имеющему в активе плоть, антрацитовой протоплазмой, пускай и не извращенной, сматрицированную, осознавать, но – факт.

И не просто факт, а еще и  последний пазл, которого Вселенскому Разуму не доставало. Серо-желто-бурую заразу «товарищи потомки» наверняка подцепили на зараженной в порядке эксперимента модернизированными штозабяками планете, местоположение которой теперь уже не тайна: от финиша здесь, на ледовой шапке Мира, точку старта вычислить – не проблема. А если с правильным резонансным ключом и через «червоточину», то совсем рядом и быстро даже в посадочном шатле без гиперпривода…