Она сидела на кухне, положив ногу на ногу. Тапочек балансировал на кончике большого пальца, попав самым краешком точно на середину пальца. Она смотрела на него, слегка наклонив голову, и тихонько покачивала ногой. Тапочек покачивался в такт.
В квартире было тихо и светло. За окном плыл в жарком мареве июль. Листья березы сверкали на солнце жесткими пластинками, загрубев за лето.
– До полудня ещё полчаса, а пекло уже такое, как будто три часа – Мать подошла к холодильнику. – Чаю попьём?
– Мам, ну какой чай в такую жару, даже думать тяжко, не то что кипяток этот пить. – и она лениво потянулась.
– Ну я поставлю, вдруг ты захочешь.
На столе оказались масло, сыр, колбаса, немного мёда и остатки яблочного пирога. Мать поставила небольшой чайничек на плиту, зажгла под ним газ и села.
В маленькой розетке лежали леденцы, растаявшие и слипшиеся от жары, мать отламывала монпансье по одной конфетке и отправляла в рот. Пудра осыпалась, и они влажно блестели на свету. Ждали чай.
На кухне становилось ещё жарче, она лениво помахивала на себя свёрнутой веером газетой.
Мать суетилась, разливая в чашки чай.
– А пирог Вареньке оставим, да? Она поспит и поест. Ты ведь ее уложила?
– Нет. Мам, я думала, это ты ее уложила.
И она быстро подняла на мать глаза.
В квартире было тихо, очень тихо, из комнаты напротив слегка тянуло, шелестела штора и доносились крики ребятни с улицы. Мать смотрела на неё огромными глазами.
– А с кем Варя, – не понимая ничего, сказала она.
– Мама, присядь.
Тапочек с глухим стуком упал на пол, она не надела его, так и пошла с одной босой ногой. Осторожно ступая, прошла узкий коридорчик до прихожей. Варьки не было.
Она быстро глянула в соседнюю комнату. Кресло пустело, на полу никого, книжка одиноко валялась на диване. Вариной любимой игрушки - жирафа по имени Зеба - нигде не было.
Задыхаясь от страха, она пошла в другую комнату.
Занавеска надувалась от ветра, на кровати пусто, хотя ещё утром на ней, свернувшись калачиком, спала Варька. Она тихо сопела ей в подмышку и во сне сбрасывала с себя одеяло. А она бережно укутывала ее и целовала выгоревшую чёлку.
Никого.
Она стояла и смотрела на окно. Створка была распахнута, штора то втягивалась вовнутрь, то надувалась огромным пузырем.
Она понимала, что ей надо просто позвать «Варя, Варенька», и дочка прибежит, выскочит откуда-нибудь, где пряталась. Но она не могла произнести ни слова.
Все, что она могла - это заставить себя сделать шаг в сторону окна. Ещё один, совсем крошечный шаг. Ещё.
Она взяла в руки взметнувшуюся от ветра штору и отдёрнула. Штора зацепилась за раму и она увидела, что что-то застряло там, между рамой и окном.
«Просто протяни руку и возьми это», сказала она себе. Руки задрожали, когда она взяла это.
У жирафа Зебы была маленькая голова и длинная шея, как и положено жирафу, она вертела в руках эту голову без шеи и никак не могла понять, почему слезы хлынули из глаз.
«Может быть, Зеба просто …» подумала она, стирая слёзы и выглядывая из окна.
Зебу нельзя было разглядеть с высоты девятого этажа, потому что он лежал под тельцем своей маленькой хозяйки.