Та, которую не ждут. Сказка о когнитивном диссонансе

Тест

Холодным надгробием из чёрного камня (а может, и не камня вовсе) возвышалась, вырастала из вечной пустоты и непроглядной тьмы башня. С начала времён с трагично-горделивой осанкой заброшенного маяка слепым циклопьим оком вглядывалось в пустоту каменное создание. Вглядывалось до лопнувших от напряжения прожилок, до слепоты, единственным окном, забранным проржавевшими прутьями решётки.

И словно зрачок, виднелся за мутной слюдой стекла силуэт девочки. Светловолосая малышка – узница ли, хозяйка ли, замерла у окна, тоже вглядываясь вдаль. Будто ждала кого–то. Простенькое белое платьице, напоминавшее саван, вышитый серебром тонкой лунной нити, казалось серым по сравнению с фарфорово-мёртвой белизной личика, застывшего перед темнотой, разорванной на слюдяные лоскутки холодным металлом ржавой решётки. Перед окном, которое могло распахнуться только раз…

«…тьфу, ну и мысли лезут в голову… М-да, коньяк и бессонница постарались, – Лев снял очки и на секунду прикрыл глаза. – Ну и одиночество, конечно. Одиночество и безысходность. Сработавшаяся квадрига. Могла бы посоревноваться и с более известной… Так, собраться, собраться! А то – хорош психолог!»

Лев снова нацепил очки на нос и взглянул на девочку, сидящую перед ним, затем искоса на маму, а потом на рисунок. Страшный. Тут и без анализа ясно. Тьма, тоска, одиночество... да что ж такое! И сюда мучившие его всадники добрались… Лев представил, что всё–таки скажет маме. Не вылепишь же в лоб: "Виолетте нужна помощь специалиста. А я всего лишь школьный психолог. Понимаете, Светлана… как вас там, бишь…" – почему-то Лев никак не мог запомнить её отчество. Ну не вязалось оно никак с ней. Молодая, красивая какой-то вызывающей, остервенелой красотой блондинка, в карих глазах которой, похоже, сотни полторы чертенят отливают золото. Так и пыхает огонь в бесовской кузне, – даже взгляд задержать страшно, приходится опускать, а там… – в общем, называется – глаз не отвести. В прямом смысле. Если она рядом, больше смотреть никуда не можешь. Неудивительно. Известно, что даже новорожденные, которым предлагали рассматривать разные лица, дольше задерживали взгляд на красивых. От Светланы они бы его вообще не отводили.

В общем, срабатывает стереотип физической привлекательности. И никуда не деться. Лев ненавидел себя за слабость. За непрофессионализм. Должен с ребёнком работать, а не на ноги матери пялиться. Мерзко это. А ещё хуже то, что проблемы явно есть. Девочка всё глубже погружается в воображаемый мир, уходит от реальности, а мама помочь не может. Или не хочет? Интересно, ей вообще есть дело до дочери? Может ли женщина выглядеть так, как Светлана, и уделять хоть толику внимания ещё чему-то? Будто шагнула с обложки журнала. Сама по себе чьё-то воплощённое желание. И мужа нет… Значит есть... кто-то ещё. Под сердцем шевельнулся склизкий червяк – смесь зависти и самоуничижения. Какого-то необъяснимого желания получить недостижимое. Сколько лет Лев его травил! Может быть, и психологом стал поэтому. Даже неплохим. А что толку? Всё понял, а изменить ничего не смог. Загадывай – не загадывай, желай – не желай, итог банален: одиночество, тоска, коньяк, бессонница…

Скрипнул старенький диванчик. Скользнул по линолеуму острый каблук. Светлана перекинула ногу на ногу. «Основной инстинкт», блин – горько усмехнулся про себя Лев, – а ведь похожа на молоденькую Шэрон Стоун! Те же правильные черты лица. Та же внутренняя сила. Пока её дочка Виолетта рисовала, Светлана сидела тихо, как прилежная школьница. На краешке дивана, напряжённая. Ноги вместе, руки на коленях. А теперь вот не выдержала. Торопит. Даёт понять, что устала. Чтоб не тянул. Так, ну а что всё–таки сказать–то?

"Понимаете, Светлана Николаевна… Детский рисунок – один из видов аналитико-синтетического мышления. Проще говоря, когда ребёнок начинает рисовать себя в неблагоприятных ситуациях, это свидетельствует о неблагополучном эмоциональном состоянии. А ситуация, как мы видим, крайне неблагоприятна". – Господи, до чего же напыщенно звучит, что, он хочет поразить её своей учёностью? Вроде как женщины любят умных, так вот я умный. Берите… Можно прямо здесь и сейчас. Лев был противен самому себе. Умение понимать – кара, а не награда. Жалкий аналитик, захлёбывающийся в море фрустрации… «Три мудреца в одном тазу…» Но тех было хотя бы трое... Втроём можно что-то сообразить. Во всяком случае, на троих. Он же – один. Всегда один.

- Света, ( можно я буду называть вас так), ибо Вы – единственный свет, который ещё существует в этой комнате, а может, и мире. Я имею в виду мир Вашей дочери после потери отца. Взгляните на самые общие моменты. Эта страшная башня в верхнем углу листа – такое расположение говорит о депрессии, сам рисунок выходит за пределы бумаги. А это – импульсивность, острая тревога…

Окно – символ контактов – одно единственное, маленькое и забранное решёткой. Дверь – признак открытости, достижимости. Её нет вообще. Вокруг тьма или клубы дыма – значительное внутреннее напряжение. Ну, а самое главное и тревожащее – это чёрный цвет, и никакого другого. Только белое пятно лица ребёнка. – Да и меня очень тревожит подруга Виолетты, которая живёт на небе. Даже при самом невинном раскладе, если мы не будем касаться альтер эго, это говорит о недостатке физического общения… о глубине отчуждённости И ещё… простите меня, я хотел бы… в смысле не хотел, а должен спросить… вынужден… о вашей интимной жизни. Вы…часто меняете…хм… партнёров?

***

Не любила Вета рисовать. Но она очень любила маму. А мама попросила. Чтоб она нарисовала то, что скажет дядечка в очках. Вета было заупрямилась. Глупо рисовать не то, что хочешь. А что тебе говорят, но потом поняла, что сейчас с мамой лучше не спорить, потому что происходит что-то важное. Мама была серьёзная. Она не улыбалась как обычно. И брови были сдвинуты и ногти впиваются в ладошку. Вета не хотела расстраивать маму ещё больше. Ей и так очень тяжело. Без папы. Вете тоже было тяжело, то маме хуже, у неё нет Кирюши и Нежки. Их-то сейчас Вета и рисовала. Она хотела нарисовать и папу, но в самом начале дядечка сказал, что рисовать надо только тех, кто сейчас рядом, кого она часто видит. Папу Вета не видела уже три года, но всё равно не поняла, почему его не надо рисовать. Она очень скучала без папы и, хоть рядом его не было, но он ведь – семья. Потому что семья, как знала Вета, это самые близкие люди, и она, когда вырастет, то обязательно женится на Кирюшке. И никогда никуда его не отпустит. Вот мама однажды отпустила папу в одну дальнюю-предальнюю волшебную страну Этернию, кажется, и папа не смог вернуться. Ведь из волшебных стран вернуться очень трудно.