Триста лет тому назад

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Конец мая 1722г. трактир Семена Леща–Пожарского

– Едут! Едут! – Встрепаный мальчишка вбежал на двор взбивая босыми пятками клубы пыли. Слегка отдышался, огляделся по сторонам, и убедившись , что должного внимания его вопли не обеспечили снова набрал полные легкие воздуха… И тут выскочил из бани сам хозяин, босой, в одних портах и с мокрой гривой непослушных кудрей. Семен ловко ухватил постреленка за ухо, и увлек в сторону предбанника

– Чего орешь, как оглашенный?! Анна только малую уложила, пусть спит, еще даст нам жару ночью, зубы у нее идут. – Пожарский улыбнулся и отпустил ухо. – Солнце, вон, только садится. Кто Едет то? Головины? – продолжил степенно расспрашиваться торопливого мальчишку, между тем натягивая штаны.

– Нет! Государь! – пацан подбоченился и выставил вперед босую грязную ногу, как будто он личным вестовым государя был.

– Какой го… – Семен поперхнулся словом, неужто Сам? Мужчина от неожиданности отпустил штаны и стал пятерней приглаживать волосы.

Виновник переполоха проводил взглядом предмет гардероба хозяина и снова посмотрел в лицо.

– Наш государь, империи ве-икой, Петр. С свитою. – выговорил почти четко, но без запинки, видать точно, чьи то слова по велению пересказал.

Пожарский подобрал штаны, и принялся их подвязывать по бокам. Эта мода у моряков придумана, чтоб, значит скинуть быстро, если тонуть будешь, и еще кое какой люд её перенял, все- таки бывают такие моменты, или жизнь, или штаны.

– Ты малой к поварской бежи бегом, кликни девок сюда. – завязки наконец сладились, и Семен принялся натягивать сапог.

– В баню, что-йть? – выпучил глаза парнишка.

– И в баню, надо… всех клич. Я тута разберусь… – взглянув на паренька, расхохотался и погрозил ему сапогом – вот ты о чем думаешь шельмец?! Баню тож отмыть надо, а вдруг гости попариться вздумают? – второй сапог занял свое место, а Семен накинув кафтан прямо на исподнюю рубаху вышел на двор.

Положа руку на сердце, Семен Пожарский, по прозвищу Лещ, давно лелеял в душе надежду как–нибудь принимать у себя Государя Петра Великого. И дело не в корысти и не тщеславии вовсе, много он наслышан о царе, и уж больно хотелось посмотреть его в близи, понять, такой–ли, как говорит о нем молва. Пытливый ум был и благом, и большой бедой трактирщика.

И вот уже из под сапог Пожарского летит пыль, несется хозяин постоялого двора наскоро отдавая распоряжения – отмыть баню и топить кухню, приготовить лучшие комнаты, натаскать соломы в овин, мож кому места ехватит?..

– Марфа – хозяин ухватил за рукав пробегающую мимо дворовую девку – поди в мою кладовую, на верхней полочке возьмешь люмбургский сыр, в горшке лежит под крышкой в тряпицу завернут, зна-а-а-ал что пригодится, да снеси сыр на кухню, пусть порежут, и на десерт гостям подадут.

– Это энтот самый, что воняет шибко? Так гости и попадают с ног…

– Молчи дура, воняет ей! Сказано –принесть, значит принесть! – Семен почесал затылок. Где шапка то? – Да, воняет зараза, но как говорят, у государя этот продукт главное лакомство, да и обещал я Головину, ихние кулинарные шедевры при случае в угощение пустить…Да утку готовьте, а лучше сразу трех. Где Антошка?! Сколько там гостей этих будет?

– Да небойьшой свитой едут. Где–то дюжина будет, все верховые, без кареты - деловито пояснил Антошка. Глядите-ка он уже знает, что такое дюжина, и даже сосчитать может! постоянно на корвах, воронах, да девках, когда те идут за водой тренируется в счете.

– Какреты позади плетутся, а государь решил поскорее прибыть, чтоб значит засветло. – Староста и по совместительству тесть, Аникифий Миронович протянул забытую в бане шапку. Везде успел нос сунуть, старый черт.

Семен наскоро обнялся с названым отцом, и быстрым шагом, чуть ли не в припрыжку, отправился в дом, надо сказаться Аннушке. Да и с лаз тестя браться поскорей, а то всё опять жизни возьмется учить.

Аникифий Миронович неторопливо огладил окладистую бороду – гордость евоная! Виру исправно за бороду платит! Вон Сенька, аки басурманин с голой мордой ходит, тьфу! А Анкифию и рупь в казну за бороду отдать - гродость! Пусть знают. Правда писарь сказывал, чтоевоному, Анкифия сословью крестьянскому, нет пошлины на бороду, но Анкифий все равно платил, для фасону, еще с большей гордостью.

 Так же не спеша староста извлек из мешка двух подстреленных утречком уток, сунул девке, осмотрелся.

Йэх, удачно таки он выдал замуж доченьку, и не пошли прахом накопленные в приданое грошики.

Сначала то зять, тогда еще не зять, а «оборванец», добрых мыслей не будил в голове старосты, и в головах сыновей старосты. Да и пожалуй у жителей  деревни уважением не пользовался..

А что говорить, если как есть -  бывший разбойник, да еще цыган по виду! Только что стать, да лицом пригож. Анна то дурища, влюбилась без памяти, да за любимым в ночь сбежала.

Да, именно не «С» а «ЗА»! Позорище то какое, на все село!

Конечно от Головиных никто не сбегал, бесполезно, да и чего бежать то? Где лучше? Но как потом говорил Семен, тогда еще просто Лещ, тому хотелось "свободы".

Ну, чего бы там ему не хотелось, вернулся он, горемычный, через один день и две ночи, вернулся сам и привел Анну, заплаканную, искусанную комарами, и в потрёпанных лопоточках.

Сказал, беглец, что готов целовать землю, что небыло промеж ними с Анной ничего, но если на то будет желание Анны, да дозволит барин, готов под венец, а потом в солдаты. Именно так с беглыми обычно и поступали, не хочешь служить барину – служи царю.