Тропою волков

Пролог. Мертвый вожак

Волк лежал неподвижно, вытянув длинные лапы. Будто сморило его, серого, вот и прилег на повядшую травку, задремал. Жилка сидела подле него, поджав худые ноги-тростиночки. Гладила пышную шубу, запускала пальцы в пепельную гущину. И плакала, горько, безутешно; слезы капали, да капали, на оскаленную страшную морду, крупные острые уши.

- Что же не уберегся, глупый... глупый... куда глаза смотрели? Зачем ноги прочь не унесли... горюшко!
За спиной, из приоткрытой двери общинной избы доносились звонкие, порой сердитые голоса матери и сестер. Там готовили пир усталым охотникам; вынимали из печей румяные пироги, горшки со щами, резали хлеб, розовое, с прожилками, сало. Жилке тоже надо бы сейчас помогать старшим - накрывать столы, раскладывать звонкие - кленовые, да костяные - ложки, бегать в погреб, за квасом и сметаной. А не лить горькие слезы над лесным татем, лютым врагом, погубителем...

Облава лесная удалась на славу - сколько шуб нынче пошьют из серых шкур, на зависть соседям. Острые клыки пойдут на обереги, а черепа украсят тын. Пускай знает лесная нечисть: здесь, за крепкими воротами, ей поживы не снискать! Стерегут покой хозяйский души свирепых волков.
Славен род храбрыми охотниками, достойными мужами!

Мужчины парились в бане, смывали лесной, да звериный дух, волчью кровь. Очищали тело и души от сотворенного зла. Скоро выйдут - раскрасневшиеся, пышущие жаром. И скорее, к накрытому столу, мискам с дымящейся похлебкой. Будут наедаться до отвала, пока брюхо не затрещит. И обсуждать удачную охоту, богатую добычу, хвастать перед женками, да детьми молодецкой удалью. Давно прошли времена, когда только вернувшихся из лесу охотников не допускали сразу за общий стол, держали, по-первости, в клети, подальше от людей.

Только серым хозяевам леса уже не подняться с пожухлой осенней травы, не сбежать с чужого двора в родную чащу. Застыли, вытянулись неподвижно, крепкие зубастые охотники, их проворные подруги, юные волчата, еще не успевшие заматереть, обрести хищную взрослую стать. И весной логова останутся пусты, не родятся в них теплые слепые комочки...
- Жилка, баламошка, куда запропала? Мать обыскалась! - звонкий басок старшей сестры - Милоши - слышен был, верно, и на другом конце деревни.

Жилка в последний раз погладила крупную лобастую голову, наклонившись, поцеловала холодный нос. На миг помстилось - мертвые глаза ожили, в душу заглянули. Или сказать ей что-то хотел убитый без всякой жалости зверь?
Вытирая глаза рукавом рубашонки, девочка поднялась, подождала, пока щекотное колотье в затекших ногах утихнет. И, не оглядываясь, поспешила в избяное тепло.
Мертвый волк провожал ее пустым взглядом.