Уингримский волшебник

Глава седьмая. Проделки лесных духов

Меня разбудил холод, прокравшийся под тонкое покрывало из плаща. Разомкнув веки, я удивился, что уже светло. Мне казалось, будто я не проспал и минуты. Однако первая ночь моего путешествия миновала. Пока солнце пряталось, ледяное дыхание гор выстудило землю. Листва и ветви деревьев сделались матовыми. Рядом, свернувшись в расщелине, по-прежнему сопел мальчишка, потирая во сне друг о дружку поджатые ноги. Даже сквозь грязь было видно, что они посинели.

“Хорошее дело - привычка”, - подумал я, кутаясь в плащ. Никогда бы не догадался, что, собираясь сюда, оделся слишком легко. Это по летнему-то времени! А ему холод вроде как и нипочем, дрыхнет себе спокойненько, хотя дыр в одежде больше, чем ее самой.

- Кто-то боялся проспать утро, - легонько толкнул я его.

Он испуганно вскочил, закрыв голову руками, как будто его собрались бить. Но протерев глаза и вспомнив, где и с кем находится, шумно выдохнул:

- Ух! Напугал ты меня. Только зря беспокоился, часок могли бы еще прихватить. Все равно придется ждать, пока туман осядет, иначе в два счета дорогу потеряем.

- Значит, в запасе у нас лишний час? Вот и прекрасно. Заодно позавтракаем, никуда отсюда не слезая, - сказал я, вспомнив, что вчера остался без ужина, и принялся развязывать свой драгоценный узелок. Мальчишка уставился на его содержимое, как на редкостную диковину.

- Что глядишь? Угощайся, - я мысленно похвалил себя за запасливость. Вряд ли моему товарищу часто в жизни так везло с едой. - Ты что, глазами есть будешь? - пошутил я над ним, для примера сам откусив кусок окорока и запив его глотком вина.

Только после этого мальчишка схватил протянутое угощение и, повернувшись ко мне чуть ли не спиной, принялся рвать его зубами. Лишь уничтожив больше половины, он наконец вспомнил, как едят люди, и поудобней уселся на краю скалы, свесив вниз торчащие из растрепанных штанин ноги, не мытые, наверно, с того самого дня, когда он впервые встал на них.

- А почему бы нам и твоими грибами не полакомиться? - в шутку предложил я, видя, с каким удовольствием он уплетает мой завтрак. - Долго разве приготовить? Авось с ветчиной не так противно будет, - порывшись, я вытащил без спросу из его корзинки самый плюгавенький бледно-синюшный гриб. - Хотя бы эти, пока они совсем не рассыпались в труху.

- Не трогай! - он мигом прекратил есть и посмотрел на меня с видом пойманного воришки.

- Чего ты перепугался? Не собираюсь я их у тебя красть. Ешь себе на здоровье, я к ним и не притронусь. Просто интересно, как вообще такое можно употреблять в пищу. Запашок от них не слишком-то съедобный, - я бросил гриб обратно, поспешив вытереть испачканную руку о штанину.

- Я соврал тебе, - признался он. - Ты никому не скажешь?

Он попросил так жалобно, что я поклялся ему всем чем только можно.

- Эти грибы нельзя есть, - произнес он полушепотом, будто нас кто-то мог подслушать. - Они не для того, и растут лишь в самой глубине леса, иначе видел бы ты меня здесь.

- Тогда зачем они тебе?

- Из них делают порошок. Подсыплешь немножко в питье - человек уснет крепким сном; чуть больше - не проснется никогда.

- И для чего тебе этот порошок? - я вздрогнул от мысли, что передо мной маленький колдун-отравитель.

- Не мне. Трактирщику.

- А ему зачем?

- Неужели не ясно? Добавит его в вино тому, кто побогаче, и сопрет у сонного чего поценнее. А когда незадачливый посетитель проснется, сообщает ему, что тот погулял на все имеющееся, просто спьяну не помнит, или еще чего доброго даже задолжал ему. А у бедняги после этого, надо сказать, так башка трещит, что он сам охотно поверит, будто выпил в сто раз больше, чем человек способен выпить. Понял теперь? А меня он за эти грибы на зиму к себе пускает.

- Такого грязного - и в дом? Небось на ворованное хоромы себе отстроил. А тебе, похоже, и помыться ни разу не дал.

- Да не в дом, конечно! - обиделся он на мой неуместный юмор. - В хлев к свиньям. Но там даже лучше, теплее, по крайней мере. И жрачка почти всегда бывает. Они - не я, он не допустит, чтобы у них с голодухи брюхо к спине прилипло.

В таких незатейливых словах он поведал мне безрадостную картину своей жизни, говоря спокойно и обыденно, как будто не видел в ней ничего особенного, на что можно было бы жаловаться и проливать слезы.

- И никого у тебя нет? Ни отца, ни матери?

- Откуда? Кому я нужен? Спасибо хоть, этому трактирщику понадобился. И то лишь потому, что никто кроме меня не отважится соваться в этот лес.

- А зовут тебя как? – спохватился я, что мы так и не познакомились.

- Зачем тебе? - бросил он неожиданно обиженным тоном.

- Чтобы знать: как к тебе обращаться. Мое имя, например - Джим, - представился я.

- А меня кто как называет: кто крысенышем, кто крысоедом, а кто просто никак. Лучше всего, когда никак.

- Хорошо. Тогда можно я тоже тебя никак не буду называть? - пожалел я, что завел об этом разговор. Он кивнул.

Как и предсказал мальчишка, туман понемногу таял, уползая в чащу подобно существу, не жалующему яркий дневной свет. Солнце проклюнулось и засияло сквозь жидкие облака, прилипшие, словно пена, к горному склону. Однообразное темно-зеленое море листвы, раскинувшееся во все стороны, насколько хватало глаз, показалось мне небывало пестрым и разноцветным. За неполные сутки, проведенные в сумраке, застрявшем между ветвями и обделенной солнцем землей, я успел забыть, что в природе существует столько цветов и оттенков.



Отредактировано: 05.03.2017