Уингримский волшебник

Глава восьмая. Сети под мостом

Яркий свет пробивался даже сквозь плотно сомкнутые веки, потому закрытые глаза вместо черноты застилала янтарная пелена, похожая на густой мед. И запах вокруг был медовый. Я медленно-медленно открыл их, чтобы не ослепнуть с непривычки. Что и говорить, успел я от такого поотвыкнуть, блуждая в затхлых лесных потемках. А теперь над моим лицом колыхалась высокая сочно-зеленая трава, в которой пестрели пахучие полевые цветы. Я полной грудью втягивал чистый воздух. Колдовство чащоб кончилось, можно дышать спокойно. Рядом из травы торчал снятый сапог, впервые за несколько суток я дал своим напутешествовавшимся ногам отдохнуть от обуви. Пустое голенище темнело, словно вход в нору какого-нибудь не слишком чистоплотного зверя, и этот зверь представлялся мне мерзким и страшноватым. Таким, как, скажем, недавний знакомец Выколиглаз. Это жилище вполне бы для него подошло, будь он раз в сто поменьше или мой сапог раз в сто побольше.

Заморив червячка уже мало на что похожей снедью, размокшей в собственном растопившемся жире, и запив все это теплым вином, я натянул обувку на отдохнувшие ноги и зашагал по уже подсохшей траве, размышляя между делом: куда я, собственно, вышел, и как быть дальше. Можно было порадоваться. Лес, который сам бывалый охотник Фрог считал непроходимым, каких-то два дня - и позади. Хотя впечатлений, конечно, хватит на всю оставшуюся жизнь. Но помнится, мой друг также говорил: неизвестно где окажешься, пройдя его. Это была сущая правда. Я понятия не имел о том, где сейчас нахожусь. Дорогу я оставил сутки назад. Но хоть тут и не было никаких других дорог, место вовсе не выглядело зловещим. После лесного сумрака приятно было очутиться на просторе, где не толпятся вокруг в невероятной тесноте мрачные деревья, не дающие ничего углядеть ни сверху, ни вокруг. Давно я не видел столько неба, голубого и безоблачного. И черная чаща почти скрылась за высокой травой, над которой жужжали пчелы, и кружились бабочки, в то время как в лесу и комариного писка нельзя было услышать. Здесь же все кипело жизнью. Даже солнце, хоть и не было тут для него ни малейшей помехи, вовсе не жарило беспощадно и убивающе, как тогда, попадая на тракт посреди леса, а наоборот давало жизнь вместе со своим теплом. Не верилось, что в таком прекрасном месте может не повстречаться человеческое жилье. Мне то и дело казалось, будто из-за холма сейчас выглянет крыша какого-нибудь уютного домика. А редкие клубы тумана, который и тут не исчез совсем, а только сильно отодвинулся в стороны, я иногда принимал за дымок, курящийся над невидимой трубой. Безмятежную картину портили лишь неприступные горы, встающие из-за неизменного марева впереди, да бесконечно тянущаяся по левую сторону скалистая гряда, из-за которой также выглядывали сверкающие снегом и льдом вершины. Лес отступал все дальше. Реже и реже торчали над травянистым горизонтом обросшие темные холмы, черные, словно следы давнего пепелища. Скалы слева наоборот приближались. Они напоминали невероятно длинную и высокую крепостную стену, сложенную грубо, но достаточно, чтобы ни взобраться, ни спуститься с нее было невозможно. Почему-то невольно хотелось держаться от них подальше, но мне вдруг пришла в голову идея: “А что, если удастся хоть на какой-нибудь уступчик влезть, хорошо бы только повыше, огляделся б тогда и разузнал: где я, и куда далее двигать”.

К скалам подходил довольно длинный травянистый склон, сначала полого, а потом все круче и круче. Ноги вскоре заскользили по траве, пришлось цепляться за нее руками, чтоб не скатиться вниз. Однако в том месте, где начиналась уходящая отвесно вверх стена голого камня, обнаружилась-таки небольшая площадка, едва ноги на ней разместились. Но отсюда было ясно: взобраться выше и думать нечего. Прижавшись спиной к шершавой поверхности скалы, я посмотрел вперед, чуть левее, стараясь не глядеть ни на чащобы, ни на горы справа. Оказалось, рано я радовался. Луга, что недавно казались бескрайними, на деле были всего-навсего узкой полоской между снова открывшейся во всей своей мрачной бесконечности чащей и скалами у меня за спиной. Ни тракта, ни реки даже очень далеко впереди видно не было. Лишь туман, прикрывавший подножие гор, вырастающих над горизонтом, давал надежду, что там еще может что-то и отыщется. Придется брести туда. А иной-то дороги и нет. В чащу я второй раз ни за что не полезу, а на скалы даже при всем желании вскарабкаться просто невозможно. Я задрал голову вверх, как бы желая лишний раз убедиться в этом. Серый каменный массив выглядел еще угрюмей на фоне ярко-голубого неба. Неровная, испещренная глубокими трещинами поверхность все же мало напоминала замшелую скалу посреди леса, где мы ночевали с мальчишкой, - самую крутую вершину, на которую мне в этой жизни приходилось лазать.

Вдруг моим, немного подослепшим от яркого неба глазам показалось, что чья-то остренькая мордочка свесилась с обрыва и смотрит на меня с высоты широко раскрытыми влажными глазками. Даже почудилось, будто она облизнулась, обнажив остренькие зубки. А потом на краю промелькнуло что-то серое и мохнатое, похожее на крысу громадных размеров, которая была бы мне по пояс, как крупная собака...

Я в один миг съехал вниз, весь перепачкавшись зеленью. А если этот зверь там не один? Такие с кем угодно разделаются, и глазом моргнуть не успеешь. Хорошо бы, если только привиделось. Теперь я мысленно поблагодарил скалистую стену, что она такая высокая и неприступная, сам поспешно от нее удаляясь и поглядывая: везде ли она такая, и нет ли где дальше с нее спусков. Но на мое счастье скальная гряда тянулась и тянулась, совершенно не меняясь, насколько хватало глаз.

*****

Больше я не чувствовал себя так беззаботно, как первое время после Сумрачного Приюта. Темные чащобы снова спрятались за высокой травой. Но ведь только спрятались, а не исчезли. Притаились в засаде, подобно распластавшемуся зверю с косматой встопорщенной шкурой. Постоянно чувствовалась их близость, хоть сами они оставались невидимыми, даже лесистые холмы больше не выглядывали над горизонтом. И скалы понемногу отодвигались, отступали вдаль, подергиваясь дымкой. Но я по-прежнему недоверчиво поглядывал на них: не стали они ниже и положе.