Вязь времен-1. Игра воображения

10.«Пишите письма» или «поезд ушел»

-Спи, малыш, - я подоткнула со всех сторон одеяло и на этом сочла свою миссию исполненной...

Но не тут-то было. Оказалось, я ничего не понимаю в воспитании детей. Карл посмотрел на меня большими испуганными глазами и попросил рассказать ему сказку. В следующие несколько минут выяснилось, что все сказки, которые в первую очередь пришли мне в голову, мальчик знает и больше слышать не хочет. Мне оставалось только тяжело задуматься о том, что можно сочинить на ходу для ребенка позапозапрошлого столетия.

На мое счастье, в этот трудный момент в комнату заглянул Генрих, чтобы узнать, не нужно ли нам чего. (Вообще он поразительно быстро вошел в роль радушного хозяина и явно получал от нее удовольствие.)

-Нам нужна сказка, - обреченно кивнула я в сторону Карла, - Немедленно, и как можно более новая. Все старые мы уже знаем и они не помогают нам уснуть.

-Нет ничего проще, - Генрих удобно расположился на постели мальчика, оглядел его и меня взглядом доброй бабушки и приступил к рассказу:

-Слушай, малыш. Уж этой сказки ты определенно не знаешь. Ее сочинил для меня Якоб, когда я был еще младше тебя, и просил рассказать только своему сынишке. А с сыновьями у меня, как видишь... Так вот.

Жил когда-то в славном городе Мюнхене кукольных дел мастер. Слава о нем разошлась за пределы города, и у него заказывали кукол жители разных мест. Уж так хороши были его творения, что знатоки говорили, будто его куклы даже лучше живых людей... Может, это и было правдой.
Много лет творил мастер, и постепенно начал стареть. Однажды он понял, что не может работать, как прежде, что вместе с молодостью его покидает и талант. Он работал все меньше, а заливал свою беду шнапсом все больше, и постепенно все заказчики отвернулись от него. Руки мастера опустились, он забросил все на свете, кроме выпивки, и дом его стал похож на лачугу бедняка.
Много дней никто не заходил к нему, пока как-то ветреной, ненастной ночью в его двери не раздался стук. Мастер отворил дверь, и увидел на пороге мужчину, до самых глаз закутанного в темный плащ. Мастер пригласил посетителя войти и обсушиться у огня. Когда незнакомец сбросил плащ, мастер узнал в нем знаменитого директора кукольного театра. Про него поговаривали, что он водит компанию с самим сатаной, но эти сплетни никто не мог подтвердить или опровергнуть, ибо ни с кем из горожан хозяин театра компании не водил.
-Я хочу заказать у вас кукол, любезнейший, - приступил он сразу к делу, усаживаясь у очага.

Мастеру не хотелось брать этот заказ - он и сам не мог объяснить, почему... Вот только выбирать не приходилось, потому что уже несколько дней он питался лишь хлебом и водой.
-Мне известно, что вы находитесь в затруднительном положении, - продолжал между тем директор, - И дабы поддержать ваше высокое искусство, я намерен заказать у вас сразу несколько кукол. Я готовлю новое представление, и старые «комедианты» для него не годятся. Так что я весьма надеюсь на ваше мастерство.
Делать было нечего, и кукольник согласился. Руки его так истосковались по работе, что он взялся за дело немедленно. И работа спорилась, как никогда: мастер мог бы поклясться, что его никогда еще не посещало подобное вдохновение.
И вот уже готова была первая кукла, благородный разбойник, а за ней еще одна, и еще…Мастер бросил пить, он почти не спал, отдавая все свое время работе без остатка. Однако если бы он присмотрелся к себе, то понял бы, что отдает этим куклам не только время и труд. Куклы понемногу отнимали у мастера его привычки, манеры, жесты, взгляды и саму жизнь, по капельке - так, что он этого не замечал. Благородный разбойник унес с собой его привычку дымить маленькой глиняной трубкой, да и саму трубку тоже. Император отнял у него манеру прищелкивать пальцами, обдумывая что-то важное. Злодею досталась усмешка, которой пьяный мастер встречал нежеланных гостей.
Никто не знает, зачем директору понадобилась жизнь мастера, но он отбирал ее - медленно и неотвратимо. Может, это стало главной причиной успеха его театра - куклы в этом театре были куда живее обыкновенных - а какой ценой они становились такими, никому не было дела…

Малыш заснул, как все дети, не дослушав даже до середины. И я оказалась единственной слушательницей - боюсь только, не слишком благодарной. Пока Генрих рассказывал, погрузившись в свое детство, я разглядывала его самого. Просто не могла упустить такой случай - мой наемник так увлекся, что не видел ничего вокруг, и в кои-то веки не замечал, что я смотрю на него.

Тени от единственной свечи подчеркнули его морщины возле глаз и в углах губ. Маленький шрам, рассекавший бровь, в полутьме не казался таким зловещим. Глаза чуть сощурились, делая лицо мягче… И я тонула в этом лице, могла затеряться в нем, как в старом доме, остаться в нем, если только…

Вечная страсть к цитатам не отступила и сейчас. «В любви первым объясняется тот, у кого не выдерживают нервы», - подумала я, а вслух произнесла главное - самое глупое, безнадежное - самое необходимое заклинание:

-Я люблю тебя.

Вздрогнув, как от удара, он резко оборвал свой рассказ. Сощурился еще сильнее, беспомощно, как слепой:

-Зачем ты сказала это? - в его голосе звучало самое настоящее отчаяние.

Но, правду говоря, в моем ответе отчаяния было еще больше.

-А зачем обыкновенно это говорят? Я сказала, потому что не могла молчать об этом. Прости меня.

Он так растерялся, мне показалось, он просто не знает, что мне ответить. Чувство неловкости еще усилилось, когда я поняла, что он собирается что-то мне сказать, казалось - я знаю, что. Но я не угадала.