Выбор

Выбор

      Я проснулась посреди ночи. Дома было тихо. Стало интересно, сколько сейчас времени, и я потянулась к телефону. Преподнесла поближе, сняла с блокировки, яркий свет ударил в глаза. Позади на стене появились блики моей тени. Первое время в глазах была боль, все плыло. Когда глаза привыкли, смогла разглядеть время. Часы на смартфоне показывали половину четвертого утра. Я положила телефон экраном вниз, в комнате вновь стало темно. Из дальней комнаты начали доноситься странные, еле слышные стоны.
  «Может, это из-за этого я проснулась, наверно, отец снова перепил» - подумала в этот момент я.
  Мать была на работе, в эту ночь, с ним в доме только я одна. Лежу в кровати, под теплым одеялом с закрытыми глазами. Заставляю себя заснуть, чтобы не слышать этих мерзких пьяных стонов своего папаши. Подобное повторяется с ним каждую неделю. Он заливает водкой свою глотку в течение четырех-пяти дней, а потом весь этот яд, дает о себе знать. Он лежит, бормочет в бреду, иногда вскрикивая, будто его режут, разговаривает сам с собой. Я испытываю только отвращение, смотря на все это, когда отец доводит себя до такого состояния. Человек, который должен быть примером, опорой для семьи, творит с собой подобное. От «отца», осталось только одно название. Последний раз мы говорили с ним более пяти лет назад, хотя живем с ним в одном доме, и видимся каждый день. Обычный диалог состоял из слов – да, нет, отстань.
  Эти стоны из комнаты отца не прекращаются, я засовываю голову под подушку и прижимаю ее руками. Это немного помогает, стоны затихают, теперь я отчетливо слышу свое дыхание. Лежать под одеялом, пряча голову под подушку, не получается надолго отгородиться от внешнего мира. Становиться тяжело дышать.
  Я не выдерживаю, откидываю одеяло и сажусь на край кровати. Прислушиваюсь. Звуки не прекращаются. Стоны теперь сменил несвязный бред. Говорит сам с собой. Если прислушаться, разобраться в его фразах, можно понять что он говорит с кем-то, будто в комнате есть еще кто-то. Я просовываю ноги в тапочки, шоркая подошвой, плетусь в его комнату. По пути включаю свет во всех комнатах. Иду медленно, всматриваясь под ноги, боясь наступить на кошку. Дойдя до его комнаты, я нажимаю на включатель. Он лежит с голым торсом, в подштанниках, раскинув конечности в разные стороны. Возле него, на стуле, сидит кошка, странно поглядывая на него своими большими глазами.
  Отец обмочился, на штанах красовалось мокрое пятно.
  «Не удивлюсь если он и обгадил себя» - подумала я, когда увидела эту мерзость.
  Он лежал и закатывал глаза, смотря в потолок. Хватаясь за бока, мычал как корова. Когда свет включился, его взгляд перешел на меня.
  - Оля, дай выпить! Мне плохо! Я сейчас умру! Налей немного, чтобы легче стало – простонал отец, жалобным голосом.
  Я стою неподвижно и смотрю прямо на него. Вторую ночь в месяце он устраивает подобное, не давая мне спать. В прошлый раз дома была мама, которая налила ему сто грамм и он более ли менее успокоился. Заткнув свой пьяный рот.
  - Оля, где мать? Дайте выпить, я сейчас сдону! – продолжал мычать отец.
  В таких запоях он не понимал, сколько сейчас времени, кто дома, где мама и многое другое. По большому счету, его это просто не волновало. Единственно, что он хотел, что значилось в его списке необходимости, под пунктом один, это бутылка водки. Полная, бутылка водки. Если бы у него было одно единственно желание, он бы потратил его на бутылку водки, которая никогда не заканчивается.
  - Она на работе, смотри на время! Водки в доме нет – ответила я, соврав насчет бутылки. Мать всегда имела заначку, одну или две, чтобы он не устраивал скандалы по ночам, и не отправлял ее в магазин. Либо ты даешь ему бутылку, либо выслушиваешь всю ночь гору матов, какое ты ничтожество, и в конечном счёте плетешься по ночным улицам в круглосуточный магазин, все ради того, чтобы он закрыл свой поганый рот. Он это знал, и всегда добивался своего. Все как по шаблону, из раза в раз.
  - Позвони ей, мне плохо.
  - Я могу вызвать только скорую помощь, которая тебя заберет.
  - Нет, не нужно. Просто налей немного, все будет нормально – после слов, его лицо исказилось, он начал хвататься за живот. Вскрикнул, в голосе звучала боль.
  В этот момент меня охватило предчувствие, что сейчас он может умереть. Одна часть меня хотела броситься к шкафу на кухне, где внизу среди крышек и старой посуды лежала заначка, и вызвать скорую. Другая часть, вспоминала все прошлое. Все его запои. Все что мы с мамой переносили все эти годы, все что терпели изо дня в день.
  Когда он мог целый день сидеть перед телевизором, с залитым горлом, выкрикивая маты, обсуждая политику, не разбираясь в ней. Но сейчас, перед телевизором, он герой, а весь мир перед его коленами, и только он знает, как править этой страной. Все это могло происходить до трех часов ночи, он не давал нам спать, а на следующий день мне приходилось вставать рано утром и отправляться в школу. Поспав два часа, я встаю утром, одеваюсь, под глазами синяки. От всего происходящего меня просто воротит. Иду в школу, делаю лицо, что ничего не происходит, делаю вид, что моя семья самая лучшая. Рассказывать, жаловаться, прибедняться, это ниже меня.
  Он мог называть мою родную мать такими словами, которые я не слышала даже во дворе. Словами, которых вы не найдете ни в одной из книг, словами, которые я не могу написать здесь.
  Мама приходила в десять вечера с дневной смены и бежала на кухню, та как он начинал орать, что она должна выполнять свои женские обязанности. Не уделив мне внимания, мама готовила отцу. Первое, следом второе блюдо. Когда она выставляла все на стол, в это время он выжирал уже бутылку, и отказывался есть. Из раза в раз, она делала одно и то же. Это животное в такие моменты хуже беспомощного маленького ребенка, который в течение дня не может подойти к холодильнику и поесть.
  Я много раз просила ее уйти от отца, после каждого скандала заводила этот разговор. Мне тяжело, в моменты ссор, ругани меня охватывает паника, все тело трясет и оно больше меня не слушает. Но она всегда говорила одно и то же: Мы не потянем съемную квартиру, я не зарабатываю столько. Но даже сейчас, когда я начала подрабатывать, она находила уйму аргументов, чтобы остаться. Только при сильных ссорах, когда дело доходило до сильного запоя, чуть ли не до драки, она собиралась переезжать. Но через два дня утихала, и все начиналось снова.
  Она переживала, что все будет зря, если мы уйдем. Ей было жалко денег, вложенных в этот дом, силы которые, она потратила. Дом нам не достанется, и мы окажемся на улице. Мне было плевать на него, не стоят все нервы и время, потраченное на такого человека, ради какого-то помещения. Я считал лучше жить в нищете, чем прислуживать и тратить свою жизнь на пьяницу, свинью, ублюдка, не уважающего собственную дочь и жену. Если есть ад, я надеюсь, он будет гореть в нем очень долго, а я буду подкидывать дров под котел и помешивать. 
  По дому, и на улице уже давно ничего не делает. Всем занимается мама и я. Нужно было кормить голубей, собак, кошек, топить печку, набирать уголь, рубить дрова и многое другое. В частном доме хватает работы, и многое из этого тяжело делать женщине. Если он сделает хоть что-нибудь из перечисленного, будет твердить об этом весь вечер как он устал, подгонять мать и покрывать ее матом. Сегодня он герой, почистивший печку, и в полной мере заслуживший бутылку.
  Часто он становился агрессивным. Швырял пульт от телевизора, стулья, кидался на меня и маму.
  Однажды я сидела перед компьютером, листала новости, читала статьи, слушала музыку. Грубое прикосновение за плечо выдернуло меня из моего скромного мирка. Отец с красными, залитыми водкой глазами, брызжа слюной, начал кричать. Только после нескольких слов, до меня дошло, до чего он пытается придраться и что могло его так взбесить. Пустая бутылка из-под воды, которая валялась возле моего стула. Я каждый день набираю себе воду. За день могу выпить по две полтора литровые бутылки. Он орал, называя меня свиньей, разводящей в этом доме бардак, человек, лежавший сейчас на кровати с мокрыми штанами, пропитанной уриной. Следом за всем обвинениями последовал шлепок по лицу, мое тело понесло в сторону, упав со стула, ударилась о тумбочку. Он болен, и не может находиться в обществе. В этот момент он развернулся и вышел из комнаты, будто ничего не было. Уже через десять минут он может спокойно говорить с тобой, просить налить чай.
  Две женщины в доме меняют розетки, выключатели, лампочки, и вешают новые люстры. Две женщины рубят дрова, разгружают тонны угля. Две женщины делают все в этом доме. Пока эта туша лежит пьяная. Он много делал когда был пьян, но трезвым он был не лучше. Порой мне хотелось, чтобы он нажрался и просто лежал в своей комнате, бубнит себе под нос что-нибудь. Потому что в трезвом виде он был невыносим. Агрессия. В его глазах, мы, были виноваты во всем.
  Я не делала ему спокойной ночи, я не здоровалась с ним, не говорила ему приятного аппетита, когда он садился есть, я полностью старалась игнорировать его. Со временем меня одолевала депрессия из-за подобной атмосферы в доме, и дни становились невыносимыми. Я твердила себе, что если это не прекратится, я покину, этот чертов мир. Ведь уйти я никуда не могу. Всем близким родственникам насрать на все это, хотя все в курсе. У всех своя жизнь, у всех свои проблемы.
  Вот он лежит, задыхаясь, корчась, мучаясь от боли, хватаясь уже за сердце. Его тело начинает трясти. Я могла уже вызвать скорую помощь, и через несколько минут они были бы здесь. Ближайшая больница находится в пяти минутах езды. Он начинает блевать, его полощет, но почти ничего не выходит, кроме желудочного сока, ведь сегодня он ничего не ел, а только пил. Я молча разворачиваюсь и ухожу в свою комнату. Ложусь в кровать, укутываюсь, закрываю уши и пытаюсь заснуть. С надеждой, что утром меня разбудит мать, пришедшая с работы, она будет бледная и в шоковом состоянии, может, она будет плакать, и сообщит мне ужасную новость, которая меня обрадует. Отец умер! Он сдох! Он на том свете. Для него уже разогрели костер, над которым стоит котел, вода постепенно закипает. Я пытаюсь сделать вид, что мне жаль, и что я удивлена…