Юродивый

Юродивый

I

Эта организация представляет собой новое поколение кинематографа. Объектом съёмок является не наигранный сюжет, а реальные судьбы актёров, избранных, как правило, против их воли. Съёмочная группа использовала весьма оригинальную технику наблюдения за развитием спровоцированных ею событий: помимо классических способов слежки, следящие устройства также могут вживляться в биологическую материю людей, ориентировочно в солнечное сплетение. Таким образом, любой знакомый объекта слежек, его близкий или просто прохожий может осуществлять функции шпиона, даже не подозревая об этом.

Как это ни прискорбно, сюжет последней киноленты оказался самым захватывающим, и он предполагал мою смерть. О съёмках этого фильма и повествует данный рассказ.

Страшно представить, насколько велики возможности у этих людей. Мой лечащий врач пять лет убеждал меня, что я от них в безопасности, но за неделю до начала съёмок главный корпус психиатрической больницы был разрушен «Градом» – и я оказался на улице. Сюжет нового фильма не был похож на предшествовавшие ему короткометражки, от которых меня спасали галоперидолом, передо мной развернулись скорбные пейзажи исторической баталии: по местами разбитым улицам шныряла бронетехника, день ото дня жители прятались, едва услышав шум самолётов, а за городом всё чаще звучали перестрелки. Городские учреждения были закрыты, транспорт тоже не ходил.

Проклятые киношники всё просчитали: я не мог покинуть город до тех пор, пока бежать не станет поздно. Единственной возможностью вернуться домой было найти способ разрешить сложившуюся ситуацию, не выходя из роли, если сюжет вообще предполагает для меня счастливый финал. Но даже не это было наихудшим: в рамках такого жанра каждая ошибка будет стоить человеческих жертв и ночных кошмаров. Меня ещё с прошлого раза мучила совесть за то, что остался в живых – с тех пор и лечился.

И опять в голове раздался сухой смех Оператора:

– Как тебе новые спецэффекты? Мы лишь для тебя старались.

– Лучше зашейся! – ответил я вслух.

Прохожие разом обернулись, и на мне сфокусировалось несколько камер.

– Ты ведь не собираешься повторять прежние ошибки? – Не унимался Оператор. – Помнишь, чем в прошлый раз закончился твой героизм?

– Я лишь пытался выжить: меня выслеживал убийца.

– Ты так говоришь – но ты и по сей день упиваешься паранойей, а мы лишились своего лучшего актёра.

И, собравшись с ядом, добавил:

– Кстати, сейчас за тобой следит весь город, ты и его хочешь принести в жертву вечной жизни? Или ты, как гуманист, подождёшь, пока они падут жертвой твоего бездействия? У тебя в этом большой опыт: твою любимую сестричку только вчера нашли под завалом. Опознать только не могут: лицо не выразительное… Хочешь, скину фото? А?

Понятно. Нужно было немедленно повлиять на ход событий. Да и что ещё мне оставалось делать, если все мои действия отслеживались из каждого тёмного угла? Пристальные взгляды провожали меня из притихших салонов покореженных авто, разбросанных у обочины; чьи-то силуэты застыли во мраке разбитых окон жилых домов. И где-то там, у мониторов секретного бункера, суетились бездушные работники; бросая ненавидящие взгляды на всё происходящее в городе, они грызлись между собой, составляя смету о предстоящих человеческих жертвах – гул от их раздражённых голосов фонил в моей голове… Хорошо бы принять лекарство.

– Улыбнись на десять часов – издевался Оператор. – Сделай ручкой зрителям. Все хотят узреть Тварь в действии…

Не представляю, к каким чудовищным злодействам меня собирались подтолкнуть на этот раз. Раньше я пытался бежать прочь от происходящего на съемочной площадке, но потом осознал, что всегда и неизбежно буду в центре событий и в поле зрения камер. Должен был быть и другой способ предупредить назревающую беду. На этот раз мне пришла идея опередить плановые события и своими действиями практически изменить сюжет: этого явно никто не ждал. Но сначала необходимо было отыскать в воцарившемся хаосе кого-нибудь из его зачинщиков, или хотя бы умалишённых актёров.

К счастью, я начал приходить в себя после лечения, и ко мне вернулся мой дар. Интуиция не подводит меня, как рассудок: ауры людей всегда безошибочно указывают на их предназначение, и на отношение к своим миссиям – и к чужим тоже. Зачастую, человеческая логика направлена на сокрытие их ничтожных таинств – но душа одним своим видом открыто заявляет обо всей прожитой жизни – и о недалёком будущем тоже.

«Сканировать» человеческие массы – процесс утомительный, если при этом по твоим нервам не наяривает Смерть, которая прямо или косвенно отражалась во взгляде каждого прохожего. И, конечно, мне подмигивали назойливые видеокамеры, ветвистой тенью присутствовавшие в грудных клетках у некоторых горожан.

Не помню, сколько дней я не спал со дня начала съёмок – да и негде было. Меня пустили на ночлег в бывшую киностудию, где на тот момент уже проживало два десятка человек – пять семей, оставшихся без жилья. Я не случайно здесь остановился: судьбы большинства здоровых, трудоспособных людей были отмечены клеймом насильственной смерти в ближайшие сутки. Желая уточнить увиденное, я повторно их продиагностировал – но на этот раз их будущее уже не было трагичным. В таких вопросах я не ошибаюсь – это могло значить лишь то, что моя роль в сюжете была найдена. Но я никого не предупредил об увиденном, потому что никогда не пользовался доверием в обществе.

– Тебе жить надоело? – Подал голос Оператор. – Что мы здесь забыли?!

– Ты сказал «мы»?.. Значит и ты где-то рядом? – Ответил я сквозь сон.

Но выспаться мне не дали. Через час в здание ворвались вооружённые люди. Их мишенями были какие-то журналисты, но операция не увенчалась успехом: где-то в городе началась стрельба, и боевики быстро отступили, а часть их попала в окружение и окопалась в здании. Мирные граждане стали их заложниками.

Меня разбудили сапогами и стали устанавливать мою личность с такой непримиримой ненавистью, будто это я был злодеем, а не они. Похоже, эти боевики экономили время: изначально было выдвинуто требование о выдаче им всех присутствующих журналистов. И, не желая воспринимать тот факт, что искомым людям посчастливилось не присутствовать среди поднятого дебоша, военные решили наказать их прямо или косвенно, вымещая свою досаду на ком могли, избивая и запугивая граждан. После нескольких таких допросов, их офицер заявил, что теперь они вынуждены «убирать» людей по одному, пока те не признаются… Хорошо бы принять лекарство.

Конечно, совсем не трудно было распознать в этих боевиках героев фильма: в реальности такая абсурдная мотивация действий не постигалась бы с такой жестокостью. Безвольные и эгоцентричные, они даже не пытались осмыслить мотивацию своих ущербных действий.

– Да кто бы ещё говорил. – Передразнивал мои мысли Оператор. – Ты слова то свои помнишь?

И в самом деле: от недосыпания и побоев я никак не мог восстановить в памяти собственные реплики. Сознание вступало в силу очень медленно, всё ещё играя со мной в свои кинестетические игры. Но, не желая проверять, к чему ещё может привести невменяемость разошедшихся военных, я решил сымпровизировать и обратился к их главному:

– Возможно, вы искали именно меня – я актёр, как и вы.

Почему-то, моё утверждение ошарашило всех без исключения. Герой фильма обратился к непониманию, которое, вероятно, всегда служило ему веским аргументом в дискуссиях, и стальным голосом начал выяснять, в какой организации я состоял и над каким материалом работал. Естественно, моим долгом было подыграть ему на камеру.

– Запись фильма невозможно получить в рамках его сюжета. Но, как действующий персонаж Вы определяете его развитие своим мастерством…

– Выворачивай сумку! – разорялся он – где твоя аппаратура?!

– Этот потерянный мир существует на перекрёстке холодных взглядов следящих устройств. Но их контрольный узел смотрит на наши роли из твоей покалеченной души…

И опять сверкнуло перед глазами. На этот раз в ход пошли приклады и мне зачем-то разбили сустав руки. Боже мой! неужели я был единственным адекватным актёром в этом фильме? От боли я перестал слышать издёвки Оператора… и видеть Дублёра. «Второго дубля не будет!» – вдруг осенило меня. И тогда я применил то, чем является практическая сторона эмпатии: разделив душевные переживания пострадавших, передал собственную боль агрессорам… Храбрость этих бойцов сразу развеяло, едва они очутились в смоделированном для них пространстве. Из руин психологических защит в их исцелённой памяти вдруг восстали пережитые психические травмы и комплексы, слепые попытки их решения и до дикости нелепые последствия, проклятия пострадавших, разочарованные лица близких…

Сознание человека направлено на сокрытие очевидной информации от его души, потакая животным инстинктам и препятствуя развитию. Но если передать нужную информацию непосредственно душе, то можно переписать сознание. За несколько секунд я попытался провести краткий курс терапии, которой успел обучиться у клинического психолога за последние пять лет.

Придя в себя, военные бросились врассыпную, как дети. И, в ответ на их ошалелые взгляды, я подытожил:

– Неосознанными действиями вам не раскрыть свои роли – вы только вредите другим актёрам.

Вслед за этим, раздался оглушительный хлопок. От удара в живот я оказался на полу, кровь обильно лилась сквозь пальцы. Офицер боролся со своим непониманием привычным способом. Но я был сильнее, чем казался и научился быть выше чужой слабости. Опершись на здоровую руку, я опять поднялся, и опять моя боль ослепила боевиков. Эти высокомерные люди не способны были выдержать и доли тех чувств, которым подвергали других, и даже на пути отмщения предпочитали не воспринимать причиняемый ими вред, что делало их месть ненасытной. На этот раз я намеревался разбудить в них все те страдания, которые они причинили кому-либо в своих жизнях, чтобы сделать их такими же просветлёнными, как я сам. Но встроенное в моё солнечное сплетение видеоустройство неожиданно распустило щупальца – и предел моей выносливости начал снижаться…

Всё плыло перед глазами. Военные лежали клубками на полу, обнимая руками головы. Их ауры пульсировали яркой болью. Кто-то что-то кричал. Только двое из них остались на ногах: офицер, чьё искупление «соскочило» на подчинённых и людей, склонившихся в лице его беспредела, и ещё одна актриса, сержант с ненавидящим взглядом и красивой, как крыло махаона, душой. Офицер обронил своё оружие – руки его заметно дрожали.

– Убрать… Убить его… – невнятно сипел он.

Но испуганные военные были небоеспособны. Они больше не желали ещё кому-то навредить, чтобы ещё больше не усугубить своё психическое состояние.

– У нас был приказ брать живыми журналистов. – Осевшим голосом ответила актриса.

– Ты что одурела?! Мы не застали здесь журналистов. Я приказываю… – Он о чём-то задумался. – Так. Убрать его отсюда, от греха подальше.

Меня оттащили в подвал и бросили истекать кровью. Но, по крайней мере, все люди остались живы – значит, моя роль была сыграна достойно. И впервые за последние пять лет я попытался простить себе когда-то содеянное ради выживания…

II

Но этот иглокожий агент в моём солнечном сплетении, искажавший чувства и информацию, был определённо лишним. Я не верю в Рай или Ад, но одно было очевидно: душа не сможет покинуть плоть даже в посмертии, если не избавиться от беса. Мне нужна была помощь.

И шёл я всю ночь по бессонным, объятым тревогой,  улицам и, когда небо наполнилось глубоким сиянием, увидел купола православного храма, что возвышались над изувеченным городом. И я понял, что весь тот город уподобился судьбе самого Спасителя, распятого за принятые идеалы, и не найти мне святыни более сильной, чем это место. Когда колокольный бой огласил новый рассвет, тяжёлые створки двери распахнулись для прихожан. И, прикрывая рукой дырку от пули, я поднялся в просторное помещение. Свежий утренний воздух сменился ароматом пионов и ладана. В кристально чистом фоне выделялись только синеватые ауры иконописцев, исходящие от каждой реликвии. Здесь я почувствовал себя в безопасности, ведь в храме запрещены фото и видеозапись.

Посетителей ещё не было, только седой священнослужитель ожидал около подставки со святым писанием.

– Ты явился исповедаться? – спросил Батюшка.

Я кивнул. Видеокамера в моей грудной клетке ожила и начала нервно шевелиться.

– Мне не хватает сил пройти испытание. Никак не избавлюсь от беса.

– Это не твоё испытание. –  Строго ответил Батюшка – Ты не позволил другому человеку нести его крест.

– Каюсь. Я счёл его слишком слабым и играю чужую роль в кино.

– Твои святые покровители уже давно ждут тебя. Ты будешь избавлен от одержимости и принят ими.

– Нет! Нет! Мне ещё рано умирать! Дайте мне больше времени – я почти у цели.

– Не гневи Господа! – ответил Батюшка. – Время, отпущенное для прохождения твоего пути, истекло уже давно. Из-за этого душа твоя болеет – и восстановит её только покой и перерождение. Идём же, и не оглядывайся больше на мирские формальности!

– Мне нужен ещё хотя бы час. Один земной час, чтобы завершить свою роль в последнем фильме… 

– Тебе даровано спасение, глупец! Но ты и сейчас можешь заслужить прощение своими деяниями. Избавься от одержимости, чтобы стать на путь искупления… Это будет стоить тебе жизни, ибо время твоё истекло, так или иначе, и в этом тленном мире не осталось ничего, что бы представляло для тебя ценность.

– Да, в моей жизни совсем немного приятного: я оторванный от мира актёр без семьи и без возможности продолжить лечение. Пусть мой Режиссёр подлец, а Сценарист социопат, но никто не сказал, что мне не дано сыграть свою роль достойно. Я нужен зрителям и, по крайней мере, точно знаю, что мои ценности реальны, и не променяю их на благую неопределенность!

С этими словами я схватил беса за тушку и хотел рывком выдернуть.  Похожее на спрута, отродие выпустило шипы, расположенные вдоль каждого щупальца, с остервенением вцепившись в душу. Я свалился на пол и изо всех сил тянул из себя паразита. Звенящий крик моей души эхом прокатился по залу. Свечи на алтаре и подсвечниках разом вспыхнули и погасли. В моей голове звучали десятки голосов: самые разные сделки предлагались мне в унисон с угрозами и проклятиями. Затем, слышен был лишь, похожий на латынь, шёпот демона, когда его уродливое тельце стало поддаваться моим усилиям. И мой слух начал воспринимать молитвы Батюшки, его уверенный голос вселял веру, и фон в куполе храма наполнился белым сиянием – была открыта «вытяжка». Наконец, собрав все силы, я окончательно разворотил грудную клетку, и бесовское отродие поплыло предо мной в пространстве; помигав на прощание индикатором, оно «вознеслось» в чистилище…

Ослепительным светом был охвачен весь зал. Заметив, что вокруг меня спускаются какие-то создания, я поднялся на колени и перекрестил свою разорванную душу.

– Итак, твоё решение? – Услышал я голос Батюшки.

– Простите меня… Я живой ещё… Вы обещали простить меня…

Батюшка возложил руки мне на чело – и мои грехи были отпущены…

И вот я опять лежал в подвале киностудии, где с ночи меня оставили умирать с пулевым ранением. Сильная боль не давала даже пошевелиться. Сердце колотилось непривычно быстро. Из-за слабости в висках трудно было собраться с мыслями. Поэтому я никак не мог понять, каким образом опять здесь оказался: видимо, просто эпизод сменился – в кино так бывает… Или, быть может, я отсюда никуда и не уходил? Проклятье! мне нужно принять лекарство…

И всё-таки что-то кардинально переменилось во мне: стали различимы и другие психические процессы, кроме повседневной боли; в душе отзывался мой собственный страх, который тонул во всеобъемлющей ненависти; вместе с внутренним очищением как никогда обострилась интуиция. Теперь у меня появилось преимущество: больше не являясь субъектом слежек, я имел все шансы переписать окончание фильма.

Утром ко мне спустилась сержант. Теперь я обратил внимание на то, что делало её ауру такой заметной. Отчаянно яркий алый стержень души, определяющий стремление к свободе, был прерван в шестнадцать лет из-за несчастливой личной жизни. Не найдя в себе сил пройти испытание, девушка всю жизнь наказывала тех, кому посчастливилось его избежать, компенсируя утраченную свободу вседозволенностью. Но даже сломленная, актриса была достойна восхищения: она ничем не подменяла подлинный смысл убийств и открыто признавала постоянную потребность в мести.

И, поднявшись, я с новой силой взялся отыгрывать свои реплики:

– За что ты мстишь чужому обществу, – спросил я, – вершишь чужие судьбы, не ведая их цену? За что ты расстреляла людей, чьи пути не способна принять? Зачем тебе роль в этой кошмарной баталии? Мы все здесь – люди потерянные, но у тебя даже сейчас есть будущее и возможность покинуть сюжет невредимой. Твою судимость сняли в связи с новым общественным положением, твоя дочка до сих пор помнит тебя и верит, что ты заберёшь её к себе. Остановись – и покинь это здание, сейчас или никогда. Решай.

Актриса приблизилась ко мне и, осторожно положив руку мне на шею, произнесла:

– Пульса нет. Этот юродивый отошёл к праотцам.

И я выместил на ней всю свою обиду и боль. Героиня даже не успела пожалеть, что не владеет техникой астрального боя, когда её горящая душа вывалилась из плоти…

В чужом теле было невероятно дискомфортно: ноги были как будто глиняные – я их даже не чувствовал, двигаясь по коридору, словно зомби. Из-за притуплённых анализаторов, единственным доступным чувством был растущий гнев раненной души. В подсознании актрисы на базе комплексов и нерешённых подростковых травм, были отработаны навыки убийства – так что в заключительном эпизоде каскадёр мне не понадобился.

Я застал военных, когда они, игнорируя приказ, начинали курс лечения медицинским спиртом. Мне ли не знать, что делает восставшая совесть с грешным рассудком: эти несчастные надеялись лишь на тяжкую кару за свою слабость – они-то ещё не знали, что это помогает лишь ситуативно. Но жизнь по ту сторону экрана лишена латентных сантиментов – и роль брутального мстителя я сыграл не хуже прежней. Чужими онемевшими руками я поставил АК на «очередь» – и в этом фильме восторжествовало зло. Казалось, что сама атмосфера стремится испепелить меня, когда в ней сконцентрировались боль и агонии падающих людей. Впервые в жизни я осознал, что лишь эмпатийная личность способна получить удовлетворение от мести.

Услышав стрельбу внутри здания, их офицер поспешно собирал какой-то видеоматериал, когда расплата настигла его в моём лице.

– Сюжет близок к развязке. – Доложил я ему – Остались только Вы.

– Что с твоим голосом? – Удивился офицер. – Эй, что за шутки?!

Его взгляд упал на моё оружие. И тут я узнал его. Этот сухой голос не один год звучал в моей голове всякий раз, когда за мной устраивали слежку. Даже бес в его солнечном сплетении был той же породы, что и мой.

– Я узнал тебя, Оператор, – был мой ответ – ты понесёшь искупление за незаконное видео… Где твоя аппаратура?!

– Какое ещё видео? Что ты себе позволяешь, сержант?! Брось автомат!

– Думаешь, если ты был по ту сторону объектива, то я не помню твоё лицо?! – У меня в глазах потемнело от ярости. – Разве я плохо играл свою роль? Я так старался, а вы бестактно избавились от меня!

– Отставить! Сержант, отставить! – заладил офицер.

– За что?! – Выкрикнул я – За что ты убил меня? Я пять лет прожил в том теле и так успел к нему привыкнуть!

Побледневший каратель, кажется, начал понимать, о чём идёт речь, и ринулся на меня. Но он был отброшен продолжительной очередью и сполз по скользкой стене. Нет, я не убил его, просто вырезал из кадра. Затем, я бил его прикладом по лицу, пока оно не исчезло – и злобный взгляд объектива ушёл из моего сознания. А за моей спиной уже пробегали титры…

* * *

Когда я выпустил заложников, то был схвачен ополченцами. И тогда я признался во всём: рассказал, что военные действия начались ради одного лишь зрелищного фильма, предупредил, насколько опасной и безжалостной являлась съёмочная группа, составил фоторобот каждого выжившего актёра. Но, кажется, мне опять никто не поверил. Да и я, в конечном счёте, перестал видеть логику в действиях здоровых людей: после бесполезных допросов они просто отпустили меня!

Так прошёл уже год без лечения. Но моя болезнь полностью миновала вместе с вылеченной одержимостью. Господь смилостивился надо мной, и общество забыло о моём недуге. Голоса в голове стихли – одержимые люди проходят мимо меня в молчании и их операторы больше не идентифицируют меня, как актёра их кинофильмов.

Счастливая жизнь всегда полна забот: я работаю охранником в ночную смену, чтобы уделять больше времени дочке. Единственное, что до сих пор меня раздражает – трудно привыкнуть к своему новому телу. Впрочем, мне уже не одна сотня лет, и я не помню, кем была изначально…