Покрытые пушистыми волосками губы беззвучно захватывают клоки сена из кормушки. Над ней нависают, покачиваясь, раскидистые рога. Со стороны ничего этого не разглядеть, но если подойти ближе… еще ближе, совсем вплотную к решетке, перед глазами возникнет неверный голубоватый свет, в котором довольно легко увидеть красавца-оленя. В лесу он бы уже сбросил рога – сезон, когда олени красуются перед самкой и затевают брачные дуэли, давно прошел. Но здесь рогач в полной сохранности.
А мальчику-посетителю света не достается, его нескладная десятилетняя фигурка укутана тьмой, что скрывает и оторванный карман куртки, слишком легкой для промозглого холода, и грязное пятно на щеке. Целиком прячет, не оставляя стороннему наблюдателю даже чуть-чуть на додумывание. Но у меня привычный глаз.
Мальчик не отводит взгляда от клетки с оленем. Дополнительная загородка разделяет животных и зрителя — но ведь перелезет… Еще немного, и возьмется за прутья, хоть это строжайше запрещено. Поэтому я выхожу, окликаю сзади.
— Мальчик…
Он напряженно подскакивает – не заметил! – но я иду с фонарем, и он, разглядев мою безразмерную куртку, резиновые сапоги, из которых вылезают сморщенные штанины, дурацкую бандану на голове – из платка в горошек – обмякает, облегченно выдыхая. На городской улице подобное чучело привлекло бы внимание, а в зоопарке нередки служители в нелепом, но удобном для работы наряде.
То, что я хозяйка, не догадался. Только ведь тут одежда погоды не делает – работы невпроворот. Зато какие звери у меня! Отборные! И стандартный запас любого зверинца – волки, лисы, медведь – кстати, на них посмотреть приятней, чем на многих питомцев «дневных» зоопарков. И диковинок тоже достаточно. Муравьед длинноносый, опоссум, голохвостый и цепкий, и броненосец есть… опять же, пума, белый тигренок… в большинстве тутошних городов таких вживую не видели. А я, когда надо, себе любого добуду.
Мы кочуем, как говорится, по городам и весям. Заброшенные пустыри после захода солнца – наша территория. Если заглянешь на такой пустырь, заметишь в темноте силуэты вагончиков и палаток, не пугайся отсутствия света и звука, подходи ближе, покупай в кассе билет – я дорого не беру – и здравствуй, гость дорогой, сколько влезет смотри на моих питомцев.
Вот на этом пустыре пока только один забрел. И до чего настырный пацан! Сказано же – не лезь!
— Это Бим, — шепчет он, — я его узнал.
— Что за Бим?
— Моя собака. Заводная игрушка…
— Мальчик, это олень! Животное.
— Неважно… подумаешь. Я узнаю Бима где хочешь.
По глазам вижу – и вправду узнал. А еще вижу, что сам любимую с младенчества игрушку и зашвырнул однажды на свалку.
Самое смешное, и он понял, что для меня это не секрет. Насупился, но от барьерчика не отлипает.
— А всё равно, — говорит.
Упрямый!
Кстати, а что забыл ребенок ночью на пустыре?
— Тебе, наверное, уже по участкам и моргам ищут? – спрашиваю, и он мотает головой, словно собака встряхивается. И снова переводит взгляд на оленя.
— Пора тебе идти, — говорю. – Закрываемся.
Лукавлю самую чуточку: до зари еще время есть, это как светать начнет, ему тут нечего делать.
— А можно я завтра приду? – начал с вопроса, но уже на середине фразы сам себя поправляет: — Я точно приду.
— А завтра нас тут не будет, — отвечаю в тон. Хотя жалко его. Вон, чуть не плачет, и неважно, что никто не увидит покрасневшего распухающего носа.
— А я тогда с вами поеду!
Эх, дите малое…
Я поворачиваюсь к оленю, ворошу вилами сено. Есть рогач не спешит – похоже, он слушает. Любопытно: ни разу не выпало случая проверить, а помнят ли мои звери бытность в прежнем облике? И сейчас непонятно…
Волки, лисицы, обезьяны? Если бы только.
Выброшенные игрушки – души у них не хватает, чтоб возродиться нормально, вот и поселяются в теле только-только умерших животных. Такая душа никогда не придет в тело домашнего любимца, нечестно это. А вот зверье, погибшее в расцвете лет – твари лесные, да и городские, к примеру, ничейные собаки и кошки сбитые, загрызенные голуби – их оболочка.
Так вот и стали игрушки животными настоящими — за близость к человеку, за беззаветную службу ему. Награда такая, что ли… почему бы и нет.
Им, новым, смерть затягивает раны – помните сказки про мертвую воду? И в таком виде ждут, пока их судьба решится, пока не придет время возродиться в теле живом. После будет еще полная любви и приключений стезя домашнего любимца.
А пока – добро пожаловать в зоопарк.
Только мальчик всё никак не уймется.
— Я же его… я его выбросил, когда все меня бросили, и думал – пусть всё провалится, и ничего не хочу, пусть, — забормотал, до судороги вцепляясь в заборчик.
Смотрю повнимательней – вона как. Ясно, почему никто за ним не приходит – некому. Со старой неласковой бабкой живет, и то двоюродной. Родители на машине разбились, а следом и дед отправился. И все-таки, мальчик, швыряться игрушками – это не дело. Особенно любимыми, родителями на третий день рождения подаренными. Игрушка бы тебя не оставила, между прочим.
— А может, я с вами поеду? Я работать готов, я что угодно…
— Ну, это если ты умереть согласен…
Как сразу глазами захлопал! Продолжаю, поглаживая оленя:
— Не знал? Откуда, думаешь, я своих билетеров беру? Мертвые люди, те, кто сами со мной отправились. Пока тело не развалилось – посредники между мной и вами, живыми. Как иначе билет-то продать?
— А… вы кто?
Ну спросил. Хотя за смелость хвалю – ежели это смелость, а не глупость, что тоже возможно. Не отвечаю, в свой черед спрашиваю:
— Как, поедешь? Правда-правда решился? Учти, ненадолго. Сколько там твое тело протянет, даже если я помогу? Годик от силы.
— Зато Бим, — говорит — и нос уже совсем распухший, и кулаки сжаты. Дурак малолетний.
— Во второй раз спрашиваю – поедешь?
— Поеду! – выпалил, словно спешил, пока я не передумаю.
— Ладно уж, в третий раз не спрошу, — не глядя сую руку в клетку, нашариваю теплое, куда более пушистое, чем даже новый, весенний рог оленя. – Держи свою радость. Уж каким получился…
Ошалевший мальчишка прячет под куртку морскую свинку, настоящую-живую, и пытается разглядеть, что же осталось в клетке. А нет ничего, погасла.
— Дуй отсюда, чтоб до десяти досчитаю – по числу лет – и не было тебя, понял?
Умный мальчик. Побежал изо всех сил. Ну, смотри, не споткнись…
Считать я не стала.