• Литнет
• Литературные блоги
• Дуэль, раунд 12. Клыки судьбы (18+)

Дуэль, раунд 12. Клыки судьбы (18+)

   Сумерки душ. Смятенных, переполненных гневом и болью. Они тонули в ее терзающей топи, без воздуха, без света, без свободы, скованные воедино кровью и честью. И отныне только смерть разлучит их: смерть одного из. Неприкаянные, взбалмошенные, оба - гости на кровавом пиршестве. Вот только яства на этом пиршестве - они сами. И это пьянит не хуже крепчайшей выпивки: своя жизнь на лезвии судьбы. Только в такие минуты живет воин, все остальное - суррогат, передышка, предвкушение новой битвы, когда снова закипит и завращается время, отсчитывая мгновения до удара.
   Но что это? Пунктуальные ко всему равнодушные цикады и впрямь повели свой счет: миг за мигом стрекотали из пожухлой травы, единственные зрители на этой арене.

   Кутх и волчица разом навострили уши, чуя, как утекают их жизни в каждом крике неведомых палачей. Сколько еще осталось? Вздохнуть, напиться последним воздухом, отправить в небо мучительный крик. Повязка сдавила ногу, словно тиски. Казалось, пасть волчицы навек застряла там, прикипев к несчастной птичьей лапе. И с каждым воплем ночных цикад рана пульсировала, словно живут они ритмом единым. А что такое боль, как не стрелки часов, отмеряющих наши судьбы? Что такое страдание, как не песок, бегущий сквозь дыру в часах?

  
   Сама морда волчья, сами глаза пылали, сгорая криком: "Умррррррииии! Умрри! Умррррриии!" В каждом вздохе лоснящейся шкуры отдавалась небывалая жажда. Такая, словно всю жизнь Ким только ждала сего часа, чтоб напиться крови Мицаровой. А, может, так оно и есть? У каждого из нас на свете живет своя смерть. Ни о чем не подозревая, она рождается, растет, ест хлеб, разбивает коленки, наблюдает за восходом солнца, терзается.
   А когда пробьет час - выпивает нашу жизнь, чтоб и дальше есть хлеб, любить, горевать и пахать свою ниву. Вот только, не вязалась Ким никак с его погибелью. Мицар представлял себе это сражением на клинках, с мужчиной, столь же отважным и справедливым, способным забрать его долг и нести сквозь века это знамя. Но судьба никогда не слышит наши желания, судьба глуха, а подчас кажется, что слепа, хитра, глумлива. Нет нам дружбы со своей судьбой.

   Разве что... да, невеста, поджидавшая на поляне. Однако это последнее, о чем думал воин. Он отдавался битве до предела, играя со смертью, сталью, клыками, когтями и желтыми глазами погибели. Она дика, отвратительна, из ее пасти исходит вонь, шерсть свалялась, налипшая кровь превратила прекрасную шубку в грязное мерзкое месиво. На такое рука сама поднимается, чтоб избавить мир от этого жуткого, неистового клочка плоти и меха. А затем, как стервятник, наброситься на тело, заглотив все мясо, какое сможет, и лишь голые блестящие кости возвестят солнце о победе.

   Выдрать глаза, сделать раненную еще беспомощней, пусть она будет смешной, гадина! Пусть попляшет! Она и плясала: морда вытянулась, корпус развернулся. Тут-то Ар понял: нет, мохнатая гадина не боролась за свою жизнь, напротив - пыталась продать подороже собственную черную шкурку. Бьет, не думая о защите, контратакует, надеясь достать противника. Вечность-миг полыхнула в сознании, точно шахматная доска с фигурами. Тогда охотник отвел правую руку вверх, вскрикнув, когда пасть вырвала кусь мяса из ладони. Но поздно: левая рука птицы уже била в шею Ким, пытаясь достать до горла, до трахеи. Хорошо бы в то место, уже пробитое клювом и лапами еще тогда, в воздухе, но не обязательно. С такого расстояния он не промажет, к тому же, волчица сама открылась.

   Нет, не выколет он ей глаза... Что она делает? Встает на задние, метя рабочей лапой в живот охотнику. Но для удара ей придется не только извернуться, но и одолеть защиту уже двух рук северянина, одной как препятствия, другой как бьющей навстречу. И это ей придется сделать без того потрепанной левой лапой, пусть она даже еще рабочая. Птицемуж дважды трепал ту лапу, вкус ее еще кровил на языке Мицаровом, мех застрял между пальцев. Теперь он просто клюнул ту лапу, согнувшись. Тем же самым движением резко присел, впиваясь здоровой ногой сильнее в бок волчицы. А больная нога... Ким ее не достанет, пока шея нанизана на левую руку Мицарову, как на вилку.

   Они покатились. Земля-матушка повстречала их, как причитается любой хозяйке: радушно, обняв холмами и травами, обняв сырыми ароматами сумеречного инея. Ночи длиннеют, растягиваясь на целую жизнь, на целый крик, на целый сполох боли, а чья-то личная ночь уже не за горами. Раз за разом охотник бил крыльями, приседал и бил с такой силой, на какую способен, впиваясь сильнее в бок, шею и лапу. Порой он задевал больную ногу, и тогда не прекращавшиеся крики птицы становились мучительными.

   Крылья помешают волчице поместить их тела ровно в то положение, в какое хотела, так и застынут, видимо, на полпути, ворочаясь в смертельных объятиях, неразлучные жених и невеста. Кто знает, дружба это или вражда? Подчас звери бьются не на жизнь, а на смерть, будучи в одной стае. Не ради мести, не ради ненависти, просто чтобы стать лучше. И они похожи в этом с волчицею: жажда крови и ярость битвы, бесконечная охота за смертью, своей или чужой. Только кровь дарует им свободу, только кровь дарует жизнь, только кровь дает им дышать. Кто знает, вдруг это не кровавый пир, а услуга Достойному, тому, кто не менее свиреп, чем ты сам?
   Но кто кого? Лапы или руки? Шерсть или перья? Земля иль небо возьмут верх? Это решится сейчас же!