Кто и как пишет историю русской женской литературы
Все согласны, что женщины исключены из "канонической" истории литературы и приводят множество тому подтверждений. Причины этого видят в том, что "пристрастная критика не замечала женского литературного вклада, им препятствовали социальные условия и кроме того возникшие позже литературные теории исключали их "задним числом", в том, что "традиционное рассмотрение литературного процесса через великие имена или магистральные течения и направления выбрасывало женщин из литературной истории" и т.д.
Но исследователи по-разному пытаются "исправить" ситуацию. Первый путь (по нему в основном идет русское или "восточное" литературоведение) состоит в том, чтобы включить женщин в существующий канон. Это значит "легализовать" их существование, опираясь на авторитет литературных патриархов. Например, в статье Н. Мостовской "Тургенев и женщины-писательницы" действует принцип "вокруг Тургенева" – писательницы достойны упоминания лишь благодаря тому, что о них когда- нибудь высказался сам Тургенев или они догадались оставить воспоминания о великом писателе. В общем по такому же принципу (на фоне Пушкина) репрезентируются женщины-писательницы и в монографии М. Файнштейна, и в статьях В. Ученовой, предваряющих составленные ею сборники женской прозы. Для работ такого рода проблема рецепции женской литературы решается просто – если Белинский (Карамзин, Пушкин, Тургенев, Горький и т.д.) – похвалил – это всегда прекрасно и это своеобразный "пропуск" в историю литературы. Вопрос о том, за что именно и в каком дискурсе "хвалят" патриархи, не рассматривается и даже не ставится, хотя, как показывают другие работы, подобные "комплименты" часто являются формой репрессии и маргинализации женской литературы.
Даже если в работах названного типа говорят об особенности женской литературы, то это взгляд с точки зрения канона. В статье В. Ученовой "Формирование женского нонконформизма в России и его отражение в творчестве писательниц ХIХ века" с женской традицией связывается "сфера нравственности, сфера духовности", противостоящая "линии силы", которую вели в истории мужчины. Вообще статья В. Ученовой очень характерна для такого метода писать историю русской женской литературы, о котором шла речь выше ("и крестьянки чувствовать умеют") – здесь можно видеть все его основные черты: почтение к канону, воспроизведение мифов о природном половом предназначении, идею прогресса в литературном развитии, отождествление литературы с идеологией, перенос акцента с анализа текстов на разговор о биографиях и личных качествах писательниц.
Противоположный путь избирает Barbara Heldt. Так как, с ее точки зрения, литературный процесс (в ХIХ веке) полностью контролируется патриархатными институциями (книгоиздательство, журналистика, критика, цензура), то в русле доминирующей литературной традиции (а такой для ХIХ века в России она считает прозу) женщина не в состоянии выразить себя, она может только в большей или меньшей степени адаптироваться, мимикрировать к "мужским стандартам", если вообще хочет иметь возможность писать и публиковаться. Но, по мнению Heldt, у женщин существовала своя, специфическая литературная традиция, "альтернативная литературная перспектива", которая выражала себя в таких моделях письма как лирика и автобиография. То есть Heldt хочет найти некую отдельную, особую женскую литературную традицию в автобиографических жанрах и лирике.
Вопрос о том, существует ли действительно отдельная женская литературная традиция (и значит сепаратная женская литературная история) – один из самых "горячих". Так или иначе его ставят почти все авторы. По Greene & Climan, на этот вопрос можно ответить "и да, и нет". Да, так как женщины писательницы сильнее влияли друг на друга, и изучение этого влияния обогатило бы наши знания, да, так как мы сегодня можем посмотреть на женское творчество исключительно в его собственных терминах, спрашивая, как бы изменилось наше понимание мира и литературы, если бы мы принимали за норму женский опыт и точку зрения. Нет, так как ясно, что все женщины- писательницы испытывали мощное влияние "мужской литературы". Взгляд Маrsh в принципе совпадает с предыдущим. По ее мнению, утверждение о существовании отдельной женской литературной традиции в России не может быть окончательно ни доказано, ни опровергнуто. С одной стороны, писательницы не знали и не поддерживали друг друга и только сейчас (в период гласности) стало возможным для писательниц и критиков-женщин открыть свою традицию как целое. Но, с другой стороны, есть влияние женских авторов – как русских, так и иностранных, друг на друга – можно говорить о некоем международном женском литературном движении, начиная с конца 18 века. И даже если прямое влияние не может быть доказано, мы видим преемственность в темах, героях, проблемах, образах от одного поколения писательниц к другому.
Catriоna Kelly говорит о "двойственном" месте женской литературы в литературной истории. Она замечает, что, несмотря на зависимость от мужского контекста, женская литература имеет свою логику. Традиционная схема "от сентиментализма – через романтизм к реализму" не работает ни по отношению к женской поэзии, где, по ее мнению, романтизма нельзя увидеть до 40-х годов, но зато его черты сохраняются в текстах 60-х, ни по отношению к женской прозе, где абстракции романтизма и реализма гораздо менее значимы, чем вариации отношения к "женскому вопросу" и частично покрывающая их диференциация жанров (профеминистская "провинциальная повесть" и антифеминистская "светская повесть"). Хотя, на наш взгляд, приведенные суждения Kelly могут быть оспорены, но здесь для нас важно отметить ее стремление показать, что история женской литературы не просто повторяет "общую" историю, но имеет и свой алгоритм.
О том, что периодизация истории женской литературы не может (хотя именно так это делается в большинстве работ) дублировать каноническую, говорит также и Marsh, предлагая применить в этом смысле к русскому материалу предложенный Showalter принцип выделения в истории женской литературы (английской в работах Showalter) феминной, феминистской и фемальной ( feminine, feminist, female) стадий.
То есть мы видим, что, хотя "истории русской женской литературы" уже активно создаются, вопрос о том, как писать такую историю, не дублируя канон и не создавая "миниканон" или "антиканон", остается еще открытым. Стоит, на наш взгляд, обратить внимание на некоторые моменты, которые повторяются и подчеркиваются во многих исследованиях, но нуждаются в дальнейшем обдумывании.
Для начала можно назвать проблему "начала". Во многих работах употребляется слово первые – для того, чтобы обозначить "момент творения" При этом часто смешиваются понятия "творчество женщин" и "образы женщин", идеологические и литературные модели (особенно, когда речь идет о периоде до 18 века). Одновременно мало внимания обращается на фольклор, поэтому проблема "начала" связывается только с письменной традицией, в то время как фольклор уже создавал некоторые модели репрезентации женщины в творчестве.
Если говорим все же об истории литературы (письменной) очевидно, что есть некоторые узловые моменты в русской литературной истории, когда женское творчество выходит "из-за кулис" на "авансцену" культурной истории – это конец 18 века, 30-40-е годы и 60-е годы 19-го, так называемый "серебрянный век" и современный период. ("перестройка" и "постперестройка"). Подавляющее большинство исследований сосредоточено на этих временных периодах. Можно ли здесь говорить об обнаружении некоторой закономерности? Женщины выходят на сцену во времена культурных переломов, разлома культурных парадигм и переустройства канона, когда маргинальные, "напрестижные" с точки зрения старого канона элементы начинают вторгаться в отлаженный литературный процесс, вызывая "помехи", "искажения", которые по прошествии времени осмысляются как новации, порождающие не существовавшие ранее формы и смыслы. Но, играя свою достаточно активную роль в процессе смены культурных парадигм, создают ли женщины некую свою непрерывную историю? Существует ли преемственность между моментами "вторжений" пишущих женщин в литературную историю? Catriona Kelly замечает, что по отношению к женской литературе не работает тыняновская теория литературной эволюции, как развития через соревнование. По ее мнению, здесь действует другая повторяющаяся модель – каждую новую писательницу с энтузиазмом приветствовали, она становилась стандартом, при помощи которого измеряли и критиковали других – и так до тех пор, пока не появлялась новая – и бывшая еще недавно "образцом" сама не переходила в число тех, у кого находят недостатки. Исследовательница называет такой процесс "моделью забвения". Непрерывности традиции нет, периоды, в которые женская литература слышна, сменяются периодами "заглушения", развитие идет волнообразно. Перед нами прерывистая и фрагментарная история, которую нельзя пытаться выстроить в телеологическом порядке, прочитать как роман воспитания, историю постепенного и неуклонного движения "вперед и выше".
Изучение как периодов "артикуляции" женской традиции в литературе, так (что не менее важно) и "дыр", "разрывов" в ее истории, исследование того, как все-таки осуществляется "преемственная связь" между писательницами разных поколений и стран (или она вовсе не "преемственная", а открытие существования литературных "родственниц" просходит гораздо более сложными и опосредованными путями) – обсуждение этих вопросов необходимо в контексте разговора об истории женской литературы. Если мы говорим о специфике культурной топографии женщин, о двойном месте их творчества – и внутри мужской культуры, и в культурной маргинальности женского коллектива, то необходимо обратить внимание на те особые формы, в которых такая двойственность выражала себя в конкретно- историческом контексте. Рассуждая, например, в главе о Зинаиде Волконской о ее литературном салоне, F.Göpfert замечает, что вклад женщин в духовную жизнь конкретного времени оценивался неадекватно потому, что он осуществлялся в иных формах, чем те, что казались типичными для литературы".
Не менее интересным и также создающим новые (или иные, по сравнению с традиционными) литературно-исторические парадигмы, могло бы быть исследование жанровых предпочтений женщин-писательниц. Некоторые из них уже были обозначены: автобиография (Heldt), "светская" и провинциальная" повесть (Kelly), "женский роман" (Antolovsky), "cенсационный роман" (А.Грачева). Следущая тема, ждущая своего более глубокого обсуждения, – "женщины и литературная борьба". Многие отмечают, что женщины находятся вне литературных направлений, они не входят в группы и не образуют собственных объединений. Часто обвинения и претензии современной им (да и позднейшей) критики связаны именно с тем, что писательницы занимают "неправильную" позицию в литературной борьбе или хотят найти себе место вне борьбы, "над схваткой". Однако, вопрос о том, где на самом деле место женщины-писательницы в дискурсе "литературной борьбы"; почему и на каких условиях они в ней участвуют или отказываются участвовать (например, Каролина Павлова, Евдокия Растопчина – и не только они), на наш взгляд, еще остается открытым. Практически не исследована на русском материале и проблема читательницы.
Обзор вышедших за последнее десятилетие работ, посвященных творчеству русских писательниц, позволяет не только подвести "предварительные итоги" и обозначить лакуны, но обратить внимание на то, что, как кажется, и в истории создания истории русской женской литературы действует "модель забвения", подобная той, о которой писала Kelly. Ведь строго говоря, женские исследования в руссистике начались не в 70-е годы ХХ века на Западе, а почти столетием раньше – в России. Вышли в свет такие капитальные исследования, как "Материалы для истории женского образования в России" Е. О. Лихачевой и "Из истории женской личности в России" Е. Н. Щепкиной. Конечно, названные сочинения можно увидеть в библиографических списках новейших книг и статей, имена исследовательниц с почтением называют, однако редко можно встретить ссылки на конкретные идеи, высказанные в их работах. Между тем, хотя эти труды не являются собственно литературоведением, в них не только введен в оборот большой литературный материал (в том числе и информация о писательницах, которых теперь "открывают" заново), но и имеются наблюдения и идеи, которые сейчас активно разрабатываются, например: о сложности легитимации женщин-писательниц в литературном мире, где, с одной стороны, их приветствовали этикетными любезностями, но с другой – почти приравнивали публикующуюся женщину к публичной, о критической рецепции женской литературы, о патриархатных культурных стереотипах женственности и их влиянии на творчество и самооценку женщин-писательниц.
Е. Лихачева ставит и обсуждает не потерявший и сейчас актуальности вопрос о том, почему зачастую именно женщины становятся главными гонителями и обличителями женщин-писательниц и самыми яростными защитницами унижающих их же патриархатных моделей и стереотипов. Можно назвать имя еще одной забытой предшественницы современных женских исследований – литературного критика Е. С. Некрасову, опубликовавшую в конце прошлого века в периодических изданиях целую серию статей о "перманентно" забытых и спасаемых от забвения писательницах начала ХIХ века: Е. Ган, Н. Дуровой, Е. Ростопчиной, Е. Кульман, А. Марченко. Из переписки Екатерины Степановны с редакторами видно, какая огромная работа по разысканию материалов – рукописных и письменных – в архивах (в том числе семейных) и библиотеках стоит за каждой статьей, и насколько нелегко было Некрасовой "пробивать" публикации . В письме к А. Н. Пыпину от 12 июня 1885 года она с обидой пишет: "Так планировала я в случае благоприятного ответа писать о судьбе Зенеиды Р-вой", а теперь боюсь, что "Вестник Европы" ее опять забракует. Это меня ужасно смущает и огорчает. Убедительно прошу Вас, многоуважаемый Александр Николаевич, высказать Ваше личное мнение: одобрите ли Вы мой план писать о Кульман или найдете, что не стоит, что вообще русские женщины-писательницы так мало оригинальны, так мало содержательны, несмотря иногда на большие способности – что если их всех забыть, то будет небольшая потеря – небольшой грех? Ваш ответ, Ваше мнение по этому вопросу для меня очень важно. Вы можете ободрить меня, можете и заставить бросить работу в этом направлении". Из этого письма (как и из текстов статей Е. Некрасовой) видно, как в самой позиции исследовательницы происходит столкновение живого интереса к женской литературе и ее истории и традиционно патриархатной точки зрения, которая вытесняет женское творчество в область малоинтересного, неоригинального, маргинального.
Современные исследовательницы русской женской литературы как бы "отбрасывают" опыт предшественниц, начиная свои исследования заново, "с чистого листа". Имеет ли такая "разорванность", фрагментарность, "повторяемость" (одни и те же писательницы снова и снова "извлекаются из забвения") только "технические" – или более глубокие причины? – на наш взгляд, это вопрос, над которым стоит подумать. Как и над проблемой различий "западной" и "отечественной" моделей в изучении женской литературы. Пока они развиваются параллельно (даже взаимные ссылки, несмотря на совместное участие в конференциях и научных сборниках - крайне редки). Возможна ли их взаимоадаптация или речь идет о малосовместимых культурно-идеологических традициях? Число вопросов можно было бы умножать и умножать. Но так как когда-то нужно остановиться, то еще только три последних: С чего начать? Что делать? Как нам обустроить историю русской женской литературы?
Источник: http://library.gender-ehu.org/hms/attach.php/t__artic..
1 комментарий
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
Войтипервонах
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена