Семейное дело

Автор: Шимун Врочек / Добавлено: 07.04.18, 12:48:25

Голос — это у нас семейное.
Дед Гоша разговаривал голосом и интонациями Крючкова из фильма "Трактористы". Помните знаменитый момент: "Так вот ты какая, Марьяна Бажан"? Я когда смотрю старые фильмы с Крючковым, всегда вспоминаю деда. Стоит закрыть глаза, как дед рядом со мной ходит и подшучивает по своему обыкновению. "Эх ты, - говорит мне дед. - Разве так пляшут? Вот как надо!". Дед был отличный плясун. Главное, неутомимый. "Стулья гостям, кресло мне", "Мы друзья перелетные птицы..."
И конечно, "Танки могут прыгать". Дед в молодости был танкистом, так что сами понимаете. Плюс уральский говор с характерными напевными интонациями. Словно кто-то собирается дать вам в морду, а в конце ласково спрашивает "да?".
У моего отца был высокий чистый тенор, он в молодости пел в группе. Отец жены отлично пел сам и руководил хором на предприятии.
Жена когда-то занималась в кружке народного пения.
Я самостоятельно освоил каталог караоке.
Когда родилась Василиса, ей достался голос. Не тонкий грудничковый тенор, а мощный техно бас, как у солиста "Раммштайн". Когда она вопила, а вопила она часто, весь подъезд был в курсе. Она могла кричать так минуту, десять минут, полчаса, час... Великолепная дыхалка.
- Оперная певица будет, - сказала бабушка Люда. Моя мама очень сдержанная. "Уфалла", - сказала бабушка Насима и зевнула, чтобы снизить давление на уши. Она так говорит в сердцах.
Сначала я думал, что это означает "За что мне это наказание?!", но оказалось, что это расшифровывается как "На все воля Аллаха".
Василиса родилась в Нижневартовске. В 2004 году Вартовск был гораздо более благодатным местом для рожениц, чем Москва. Когда мы улетали, в Москве была серость, мрак и слякоть, а в Вартовске — бело и чисто, и с темного неба падал мягкий красивый снег, как в сказке.
Зима на севере — солнечное время. Минус тридцать — и воздух звонкий и радостный, словно красный резиновый мяч. Снег бодро хрустит под ногами.
Лариса ушла в женскую консультацию в "Мать и дитя" и вернулась через несколько часов в восхищении. Здесь все для людей, сказала она. Представляешь? Оказалось, то, что в Москве роженицы выбивали у хмурой усталой медсестры или делали за деньги, в Вартовске давали бесплатно и с улыбкой. Занятия, тренинги, массажи, дыхательные гимнастики, кислородные коктейли и прочее, прочее, прочее. "И многие беременные отказываются", удивлялась жена. "Что-то мне не хочется, говорят они". Жена была в шоке. Лариса за год стала почти московским человеком, а московский человек не переносит невзятой халявы. Ему это хуже чесотки.
Жена записалась везде. Три дня она ходила в консультацию, как на работу. С утра до вечера. Возвращалась усталая, умиротворенная и наговоренная.
"Ля-ля-ля" важнейший элемент женской терапии.
На четвертый день я удивился, обнаружив жену дома. А тебе разве не надо на гимнастику? - спросил я осторожно. Жена расслабленно потянулась. "Что-то не хочется", с ленцом произнесла она.
Я вздохнул. Северный человек вернулся.
Вартовск, особенно в то время, гораздо более расслабленное место, чем Москва.
Через месяц после рождения Василисы мы отправились в поликлинику на обязательный осмотр. Вес, рост, рефлексы.
И тут я обнаружил, что в Нижневартовске демографический бум. То есть, я и раньше подозревал, что с рождаемостью в нефтяном городе неплохо, но тут увидел воочию. У поликлиники яблоку некуда было упасть. Столько машин я видел только в пробке на МКАДе или в кино про Токио и годзиллу. И все пытались припарковаться, на улице минус сорок. С трудом протолкавшись до входа, я высадил жену с маленькой Василисой в переноске.
- Заходите, я вас догоню, - легкомысленно сказал я.
И поехал искать парковочное место.
Прошло двадцать минут. Когда я забежал в поликлинику, жена с Василисой уже поднялись наверх. Я разделся в гардеробе, растер ладонями пластилиновое от мороза лицо и пошел искать своих.
Младенцы были везде. И повсюду. Разноголосый ор-плач-тихо-тихо-маленький-чмоканье звучал настолько плотно, что я не слышал собственных мыслей. Видимо, примерно так выглядит грудничковый день в аду. Или в опере. Фальцеты, теноры, контр-теноры, первые сопрано. И приглушенное агуканье мамочек. Иногда мне попадались одинокие отцы, растерянные, оглушенные, словно солдаты Первой Мировой, потерявшие родную часть во время ночного отступления...
Я ткнулся в одну сторону, в другую... Моих не было. У двери каждого кабинета были мамочки с младенцами. В какой кабинет вошли мои? Загадка.
Я стоял посреди коридора и моргал. Все было бесполезно.
И вдруг...
В пространство высоких голосов врезался мощный низкий "раммштайн" — и рассек их, словно ледокол. Я узнал бы этот тембр из тысячи...
Моя!
Звук шел сверху. Я пробежался на третий этаж, пошел на звук... Звук вдруг оказался за спиной. Я повернулся на сто восемьдесят, решительно открыл дверь кабинета (мамочки у дверей смотрели на меня как на инопланетянина) и...
Не ошибся.
В кабинете на руках жены голосила крошечная Василиса. Жена увидела меня и замученно обрадовалась. Василиса вдруг замолчала и только смотрела вокруг внимательными голубыми глазами. Тишина казалась оглушительной.
- Как ты нас нашел? - спросила жена. - Это наш папа, - пояснила она зачем-то доктору.
- Легко.
Пожилая врач в белом халате поморщилась, с трудом зевнула, чтобы снять заложенность с ушей.
- Ну и ну. Певицей будет, - сказала врач.
- Уфалла, - сказала жена.
- Что?
- Дай бог, - сказала жена. У нее тысячи примет. - Скажите: дай бог.
- Дай бог, - послушно сказала врач и постучала по столу. Видимо, она уже привыкла к таким просьбам.
Я кивнул. Василиса широко зевнула и нахмурилась...
Сейчас девице 13 лет, она играет в музыкальном театре, поет в хоре и собирается стать журналисткой. У нее первое сопрано. А еще она любит лошадей. Что из этого выйдет? Не знаю. "На все воля Аллаха", как говорит теща.
Уфалла!